Знаешь, нет ничего тяжелее, чем жалеть об ушедшем времени, чем понимать, что счастье твое было однажды в руках, но ты упустил его – то ли от страха, то ли по легкомыслию. Потому что в такие моменты ты осознаешь, как безнадежно стар, что ничего уже никогда не будет в твоей жизни – лишь несбывшиеся воспоминания о том, что могло бы быть, все те же круги по воде, все те же вечные обороты ленты мебиуса и страшные закоулки зеркального коридора. Это жутко, мой друг, и я желаю тебе никогда этого не познать.
Пошатываясь, я встала с постели, и Ибрагим придержал меня за локоть, помог устоять на ногах.
– Прощай, – прошептала я, прикоснувшись к краю его одежды.
Он же медленно покачал головой и возразил:
– До свидания. Ты еще придешь ко мне во сне. Снова.
И от его слов меня насквозь прошило болью, острой и безжалостной, словно сердце мое проткнули насквозь.
Я вышла из его кабинета, ничего не видя перед собой из-за застилавших мне глаза слез, спустилась по лестнице. На улице в лицо мне ударил свежий, омытый дождем ветер. И я поняла, что буря улеглась, что из-за гор снова выглянуло солнце, и веселые лучи его рассыпались медяками в каждой луже, в каждой повисшей на листьях лип капле. Уже у самой машины и обернулась и в приоткрытом окне увидела его темный силуэт. Я не стала махать ему или делать какие-то другие, чудовищно пошлые жесты. Я просто взглянула на него в последний раз, а затем отвернулась и села в машину. В бардачке взорвался трелью забытый мною мобильник. Я достала его, посмотрела на экран и поняла, что мне звонит он – тот человек, весточки от которого я так ждала. Ради которого и торчала все это время в Сунжегорске, ожидая, что он все-таки смилостивится и найдет мне какое-то место в своем аппарате. Да нет же, конечно, не на это я надеялась, а на то, что он позовет меня остаться, признает, что я в его жизни хоть сколько-нибудь важна.
Это был ты. Впрочем, ты, конечно же, давно догадался, о ком я так завуалировано говорю. Ты, ты звонил мне, наконец, сам, вероятно для того, чтобы снова втянуть меня в какие-то свои интриги, политические дела, а затем вышвырнуть, когда моя помощь перестанет быть тебе интересна. Даже не вышвырнуть, нет, просто горделиво отвернуться, не удостаивая меня объяснениями.
Знаешь, в тот миг вся эта история, вся моя прежняя жизнь показалась мне такой пустой, такой нелепой и ненужной, что мне, как и в то далекое утро в поезде, стало как-то смешно и радостно. То, что еще недавно выглядело таким сложным, таким запутанным, мучительным и важным, оказалось просто, как дважды два. Я знала, что теперь, когда ощутила силу любви Ибрагима, я никогда уже не обернусь в сторону этих мелких, грязных и глупых страстей. Мне теперь знакомо было высшее счастье – быть любимой. А все остальное было неважно.
Я сбросила звонок, зашвырнула телефон подальше и ударила по газам. В тот день я уехала из Сунжегорска.
– Вот так, друг мой, все и было. Теперь ты понял, почему я тогда пропала, перестала выходить на связь? Я вроде бы все объяснила, хоть и в своем стиле, путано и многословно. Вижу, моя история тебя сильно задела. Нет, прошу, не начинай сейчас уверять меня, что хитрый мулла опоил, окурил меня каким-то зельем и тем самым подчинил себе. Не рассказывай мне о том, сколько подобных шарлатанов изловили твои люди. Я ведь знаю тебя, я вижу, что ты поверил мне, вижу по твоим глазам. Я слишком хорошо тебя знаю, дорогой, в этом и беда. Мы с тобой, как этот горный сель. Несем друг другу лишь хаос и разрушение, намертво блокируя дороги, по которым нам суждено идти. А я знаю теперь, что настоящая любовь – бескорыстна, она не подчиняет тебя, не запирает в ловушке, не требует ничего – она открывает тебе все пути и все дороги на свете. И знаешь, мне от души хочется пожелать тебе, чтобы ты когда-нибудь ее испытал. Не ко мне, нет, это дело прошлое, законченное и забытое. Но к какой-нибудь другой женщине, который суждено будет растопить твое сердце – сердце воина и политика.
А вот, наконец, и гул за окном. Это лопасти долгожданной вертушки. Смотри, вот входят к нам люди в камуфляже – твоя охрана, кое с кем из них я даже знакома по прежним временам. Конечно же, они явились доложить, что вертолет подан. Лети с ними, большой и страшный человек, и нет, не зови меня с собой, я не поеду. Ты, кажется, забыл поинтересоваться в самом начале нашей встречи, куда я направляюсь. А ведь еду я не в твою сторону, не в Россию, а в Турцию. Так что с тобой нам, увы, не по пути. Чай допит, дороги расчищены, буря улеглась, вот уже и старик-менгрел устало клюет носом в углу. А, значит, пора мне отправляться в дорогу, продолжать свой путь. До свидания, друг мой. Нет, именно, до свидания, не прощай. Жизнь впереди длинная и непредсказуемая, кто знает, когда ей угодно будет столкнуть нас снова? Сколько еще прибережено у нее для нас селей, пустынных горных дорог и придорожных харчевен? Ведь все мы бесконечно ходим по кругу, и обретаем себя лишь в вечном повторении. Это я теперь знаю точно.
«Нас не нужно жалеть…»
В тот день у меня было отличное настроение. Я подписала контракт с киностудией, по дороге дала интервью какому то желтому изданию и совсем уже перед домом завернула в подпольное казино и спустила всю имеющуюся наличность. Этого мне показалось мало. Я метнулась к дому, забрала все, что там лежало, заманчиво зеленея, и отправила туда же. Настроение совершенно не испортилось. В каком-то исступлении и ликующей радости позвонила мужу и сообщила, что все кончено. Мое терпение иссякло. Выносить этот бешеный темп жизни я больше была не в силах.
Я вскакивала в 6.30, едва продрав глаза, летела в фитнесс-клуб (актерская профессия требовала от меня, при природной склонности к полноте, бежать очень быстро, чтобы оставаться на месте), затем занималась текущими делами – продлить страховку, купить продукты, собаке – прививку, матери – лекарства и т. д.. При этом не обнаруживший с утра под боком моей тушки муж начинал трезвонить, как заведенный. Он ехал в офис, чтобы чем-то занять себя, изображал там важное начальственное лицо, не забывая каждые полчаса припадать к телефонной трубе.
А я как раз в описываемое время должна была отправиться на очередные съемки, то бишь, работать. А когда я работаю, меня лучше не беспокоить. Но он, добрая душа, сей факт оставлял без внимания, игнорировал, воображая себя тайным родственником Дональда Трампа, жене которого трудиться необязательно. Увы, сия мысль кардинальным образом отличалась от правды. А я очень люблю свою работу… Почти так же как себя. Себя я знаю чуть больше 25 лет. А учитывая, что своего мужа чуть больше полугода…
Итак, он звонил, обижался, великодушно прощал, снова звонил, приглашал в ресторан. Там будут друзья, и надо будет их развлечь. А перед этим, дома, нужно выслушать, погладить рубашку, снова выслушать. А если вовремя этот поток сознания не остановить, муж зафантазируется и вообще станет нести полную околесицу. Я начину психовать. Я вообще всегда психую, когда мне стыдно. А за чужую глупость, произнесенную с гордо выпученым пузом, мне стыдно вдвойне. Значит, не усну. А завтра, не забываем, вставать в 6, завтра съемки и это самая настоящая катастрофа. А если не высплюсь, то послезавтра вообще не усну, ибо послезавтра день икс, – 10 часовой перелет через океан.
В общем, с меня всего этого цирка было довольно. Муж однако принять мои доводы отказался, отмел их все, как бесполезный бессодержательный мусор, обозвал меня стервой и вышел на тропу войны. В этом я убедилась очень скоро, когда обнаружила, что все мои кредитные карточки заблокированы, а замки в квартире (к слову сказать, купленной на мои деньги) сменены. Таким нехитрым способом пылкий супруг пытался сказать мне: «Вернись, я все прощу».
Однако получилось по-другому. Перелет пришлось перенести, и я пожаловалась на свои несчастья одному старому знакомому, выходцу с Кавказа, давно уже обосновавшемуся в Москве, а тот, в качестве помощи, предложил свести меня со своим молодым племянником, который, по его словам, знает, как защитить одинокую и растерянную девушку от зарвавшегося хама.
Итак, в назначенное время я пришла в кафе, и навстречу мне из-за столика поднялся юноша, словно только что выпрыгнувший со старинной серебряной чеканки. В этом двадцатидвухлетнем чеченце, представившимся мне Дени, было все, что всегда присутствует в описаниях пылких юных горцев – горячие шальные глаза, острые резко очерченные скулы, черные жесткие, как свалявшийся каракуль, кудри, тонкий и гибкий стан, подобный турецкой сабле. Ну и какие там еще детали обычно фигурируют в классической литературе? Короче говоря, «Чеченец бродит за рекою, господа»….
– Здравствуйте, меня зовут Оксана, Александр Мамедович Вам, наверное, говорил о моих проблемах, – начала я и немедленно сбилась, ошпаренная его быстрым бешеным взглядом.
В тот раз Дени мало говорил, больше слушал меня и кивал, не сводя с моего лица обжигающе-черных глаз. Лишь когда я упомянула, что не могу попасть в собственную квартиру и кантуюсь у подруги, он коротко бросил, что скоро уладит этот вопрос.
В тот же вечер я, собрав немногие оставшиеся после разрыва с мужем вещи, переехала в квартиру, где обретался Дени и два его друга, таких же юных и горячих чеченца. Подруга, провожая меня, загостившуюся, с заметным облегчением, тем не менее, охала и ахала, изумляясь, как это я не боюсь селиться с ватагой «черножопых бандюганов». Я же, немного знакомая с чеченскими традициями, объяснила ей, что за меня хлопотал старший родственник, пожилой уважаемый человек, и, стало быть, бояться совершенно нечего, никто и пальцем меня не посмеет тронуть.
В общем, именно так все и вышло. Несколько дней я прожила в просторной трехкомнатной квартире, поддерживаемой джигитами в идеальном порядке. Мне выделили отдельную комнату, куда без стука никто не входил, и обращались со мной с подчеркнутым почтением. Я же, почувствовав себя защищенной от козней отставленного супруга, слегка расслабилась и забавлялась, наблюдая за повадками молодых волчат, обещающих вырасти в опасных свирепых волков.