Они поднялись уже достаточно высоко, так что дон Хуан, оглядываясь, мог уже видеть и часть плоскости, лежавшей за стенами. Неприятель отступал достаточно быстро, Ван-Гален и Орлов подгоняли солдат, требуя действовать расторопно. И тут улица кончилась. Точнее, ее закрыла невысокая баррикада, составленная из наваленных неровной кучей камней. Ван-Гален едва успел разглядеть несколько стволов горских винтовок, как Орлов закричал заполошно и солдаты кинулись к заборам, тянувшимся по обе стороны улицы. Дон Хуан тоже метнулся вправо, и в этом время затрещали выстрелы.
Четверо солдат рухнуло. Один, впрочем поднялся и, волоча левую ногу, запрыгал к забору. Ван-Гален выстрелил в сторону баррикады и кинулся навстречу раненному. Подхватил под мышку, закинул чужую руку себе за шею и потянул бедолагу к укрытию. От солдата остро пахло потом, мочой, кровью и страхом. Горцы завизжали отчаянно, страшно, и дон Хуан приготовился уже бросить неудобную ношу, чтобы встретить противника саблей. Но грянуло еще три выстрела, с другой стороны, гиканье оборвалось, но кто-то завыл, уводя голос все выше и выше. Высокий и широкий солдат выскочил из-за дувала, грубо схватил раненого поперек туловища одной рукой и понес его быстро к калитке. Ван-Гален поспешил следом.
Орлов с ружьем у плеча ждал их в проеме, водил дулом по улице, выцеливая возможных противников. Пропустил во двор и захлопнул калитку.
– В дом! Быстрее! Потап уже там. Здесь не удержимся.
Слов его испанец не разобрал, но смысл понял без перевода.
Они пробежали по короткому грязному двору, перепрыгнули через тело лежащего ничком горца. Лица его Ван-Гален не увидел и был этому рад, потому что затылок убитого был размозжен страшным ударом приклада. Но ему показалось, что человек был еще очень молод; юноша, может быть, даже мальчик. Однако разглядывать было некогда. На улице уже слышались шлепки пуль и топот десятков бегущих ног. Едва они заскочили в дом и Орлов задвинул засов, как над забором показались головы в косматых папахах и тонкие стволы горских винтовок.
Дон Хуан огляделся. Они были на первом этаже дома. Небольшая комната, в центре которой стоял столб, поддерживающий потолок, он же пол этажа второго. Из мебели в комнате стоял только огромный ларь. Пол забросан был выцветшими коврами, за исключением черного пятна в середине, где, очевидно, разводили огонь. Пламенем обогревались, на нем же варили еду. Дым уходил вверх, в отверстие, специально вырезанное в потолке. Но сажа оседала также на стенах, на потолке, свешиваясь черными, жирными, причудливыми гирляндами. Бедно жили в доме, так бедно, что Ван-Гален поежился, представив вдруг на секунду, что ему пришлось провести хотя бы несколько месяцев в этих наспех сложенных засаленных стенах.
Любопытство, однако, казалось излишним. Горцы понимали, что маленькая группа русских, увлекшись боем, забежала вперед, и готовы были уничтожить ее, навалившись скопом. Нужно было обдумывать способ защиты. Худенький, невысокий солдат в одной испачканной нательной рубахе стоял у прорубленного окна и следил за тем, что делалось с той стороны забора. Окно, узкое, невысокое, сделано было в виде бойницы, и Ван-Гален подумал, что хозяевам дома, должно быть, не раз приходилось отсиживаться за стенами, отражая приступивших врагов, пришедших, может быть, из этого же самого селения, с той стороны улицы.
Орлов схватил испанца за руку и потянул вниз. Вовремя! Почти сразу же грянул залп, и десятка два пуль ударились в стены, в дверь. Одна влетела в окно и вонзилась в столб так, что щепки полетели в разные стороны. Солдат, стороживший у бойницы, быстро выпрямился, выстрелил сам, отскочил в сторону и стал быстро заряжать тяжелое ружье, скусывая заряд, прогоняя пулю и пыж шомполом, насыпая порох на полку.
Ван-Гален зарядил седельный пистолет, который носил с начала штурма, и тут же увидел на полу мушкет и сумку с зарядами. Поднял оружие, осмотрел и тщательно подготовил к бою. Орлов следил за ним, одобрительно кивая круглой головой, на которой криво сидел тяжелый, высокий кивер.
– Бьен, мусью, бьен! Карош твоя, очень карош!
Почему он думал, что иностранец, офицер драгунского Нижегородского, лучше поймет исковерканные слова, Орлов не сумел бы объяснить. Но ему нравился этот невысокий чернявый майор, почти не говоривший на понятном русском языке, однако лихо и твердо объяснявшийся с неприятелем клинком и пулей. Майор вроде был кавалеристом, но хорошо знал и пехотный бой, отчаянно дрался на стенах Хозрека, не отставал от мушкетеров на улицах, не хоронился за солдатскими спинами. Орлов уже дважды выручал драгуна, отбивая горские шашки, и решил, что и дальше будет следить за храбрым майором.
А между тем нужно было решать, как быть дальше, чтобы выжить и остаться по возможности невредимыми. Выручки они могли не дождаться: унтер знал, как тяжело двигаться войскам по узким улицам горских селений. Пробиваться назад к своим у казалось ему делом немыслимым даже для совершенно здоровых, а у них на руках было еще двое раненых. Семен, которого тащил с улицы испанец, сидел, привалившись к стене, и перетягивал грязной тряпкой сильно кровившую рану. Почувствовав взгляд Орлова, он поднял глаза и показал жестами, что мясо, мол, болит, но кость не задета и через минуту он тоже станет к бойнице рядом с Потапом.
Второму было намного хуже. Василий Агеев, чье ружье подобрал испанец, поймал две пули во время первого залпа. Одну в плечо, другую – в живот. Теперь он лежал навзничь, зажимая ладонью здоровой руки рану, пришедшуюся чуть выше паха; тяжело, коротко и часто дышал. По щекам его текли редкие слезы.
Орлов погладил его по лбу и поднялся. Четверо прочих глядели на него с тайной надеждой. Потап, Семен, гигант Осип Изотов и даже драгунский майор.
– Значица, так! Здесь нам не отсидеться…
Он обвел взглядом пол, стены, потолок и скрестил перед грудью руки, одновременно покачав головой. Все и даже иноземный офицер кивнули, показывая, что поняли.
– Так что пока все к окнам, а я пошукаю. Может, что и придумаю…
Ван-Гален занял место у окна, что было прорублено слева от двери. Узкий луч света прочертил дорожку в задымленном воздухе, упал на пол и осторожно прокрался к раненому. Дон Хуан часто видел, как умирают люди, и понимал, что этому солдату не поможет и лучший хирург, окажись он чудом в этой каменной нищей лачуге, пахнущей перепревшей одеждой, навозом, порохом и прочими запахами, что нанесли сюда забежавшие укрыться военные.
Снаружи что-то готовилось. Он еще никого не увидел и даже не слышал толком, но чутье профессионального военного подсказывало, что самое время целиться. Он поднял руку, призывая к вниманию, и трое солдат согласно кивнули. И раненый, и тот свирепый Геркулес, что затащил его в дом, и тот, что прикрывал их, пока они бежали по двору.
Темная мохнатая шапка появилась вдруг над забором. Ван-Гален осторожно выставил ружье, стараясь самому не показываться в бойнице. Светлое лицо на темном фоне стало бы чересчур легкой мишенью. Грянул залп. С улицы пули зашлепали по камням, заголосили с досады, отскакивая в стороны. И тут же полдесятка тел взметнулись вверх, собираясь перескочить во двор. Дон Хуан потянул осторожно крючок, и вместе с его мушкетом выпалили еще три, заполнив комнату серым дымом, так что пистолет свой Ван-Гален разрядил наудачу, просто выставив руку в окно, изгибая кисть насколько возможно. Кто-то из осаждавших успел, видимо, раненный, доковылять до двери и теперь сидел, привалившись к тяжелой створке, заходясь тяжелым, утробным кашлем. Гигант Изотов неторопливо подошел, перехватил поудобней ружье и хладнокровно просунул штык в самую широкую щель между сплоченными досками; примерился, ударил и отдернул оружие. Кашель оборвался, и они услышали мягкий тихий удар, какой бывает, когда падает на утоптанную землю тяжелый мешок с зерном.
На улице опять загикали, снова затрещали ружейные выстрелы, и теперь уже Потап, не успевший ни отскочить, ни пригнуться, пополз вниз, обдирая щеки и ногти о нетесаный камень. Ван-Гален философично заметил себе самому, что такой размен уже совсем не в их пользу.
Из темноты, от задней стены, вынырнул унтер Орлов и тихо заговорил с Изотовым и Семеном. Потом повернулся к Ван-Галену и произнес несколько раз подряд с полдесятка русских слов, сопровождая их жестами. Дон Хуан понял, что они могут уйти, как-то выбраться из хижины через потайной лаз, но невозможно оставить умирающего, надобно ждать либо пока он не кончится, либо пока свои не подоспеют на выручку. «Либо, – продолжил Ван-Гален, – пока неприятель не ворвется в дом и не прикончит их вместе с несчастным Василием». Он сформулировал эту фразу не по-французски даже, а по-испански, но мысль сама по себе была настолько проста и естественна, что вся выразилась в усмешке, и Орлову не понадобился переводчик. Он тоже усмехнулся и развел руками, показывая майору: что, мол, теперь делать? Будем ждать.
– Ничего не поделаешь, – сказал себе и Ван-Гален, отворачиваясь к бойнице. – Остается лишь ждать.
Ждать довелось им недолго. Опять грохнул залп, опять зашлепали пули, завопили люди в бараньих шапках, карабкаясь через забор. Дон Хуан разрядил ружье, пистолет, схватил ружье, которое подал ему подползший Семен, но головы уже попрятались, только одно тело осталось висеть на заборе, перекинувшись через верх; половина, где ранее была голова, свисала во двор, остальное осталось на улице. Но товарищи скоро стянули убитого за ноги.
Сквозь сизый дым, заволокший дом изнутри, Ван-Гален видел, как великан рвет рубаху на Орлове и стягивает ему повязкой плечо так, что тот охает и опирается здоровой рукой на стену.
– Ничего! – крикнул унтер, поймав взгляд Ван-Галена. – Ни-че-го!
Это русское слово испанец успел выучить накрепко, но так и не понял, как же им можно воспользоваться. Ничего могло не остаться в патронных сумках, ничего могло не случиться в ближайшем будущем, ничего могло быть не страшно его товарищам… Он пожал плечами и взялся за шомпол. Уголком глаза, впрочем, успел увидеть, как Изотов прошел дальше к стене и присел на корточки рядом с раненым. От окна Ван-Гален видел только широкую спину гиганта. Тот склонился еще более, плечи его напряглись, застыли на несколько десятков секунд и вновь расслабились. Он поднялся и бросил короткую фразу унтеру. Орлов подбежал и тоже пригнулся, вглядываясь в лицо товарища, лежавшего неподвижно. Потом натянул тому на лицо шинель, которой укрыт был несчастный, выпрямился и перекрестился. Изотов, дон Хуан, Семен, сидевший на полу и заряжавший свободные ружья, повторили его жест также безмолвно.