Георгиадис заложил пальцем книгу и несколько секунд смотрел в угол, морща лоб и поджимая губы.
– Будет обидно, если он окажется прав… Впрочем, об этом после. – Он поднес томик к глазам и еще раз оглядел корешок. – Хм, Синд и Белуджистан… Вроде бы далеко от Тифлиса… А ведь княгиня наша умна!
Сергей улыбнулся, вспомнив Софью Александровну, какой он видел ее в последнюю встречу – в свободном платье, с повязанной шелковым платком головой, почти утонувшую в глубоком кресле с длинными подлокотниками, изукрашенными затейливой восточной резьбой.
– Она не считает, что похоронила себя на границе империи. И делает все, чтобы быть полезным своему мужу и его сослуживцам. Практически ее собственные слова.
– Да, с этой книгой она, кажется, подгадала. Но – повторяю вопрос – почему вы решили вдруг заняться английским?
Новицкий пожал плечами.
– Соображения довольно простые. Французов мы отогнали на запад, а немцы здесь только те, которых вывез и поселил Алексей Петрович [40]. Но британцы уже почти что под боком. Видны по прямой, даже невооруженным глазом. Персия, Афганистан, и вот она, Индия. Они дорожат своими сокровищами, боятся нас и непременно предпримут встречные действия. Поттинджер путешествовал в 1810 году. А соратник его, капитан Кристи, такой же разведчик, потом служил инструктором в армии персов и погиб в одном из сражений с нами. Кажется, при Асландузе [41], когда полки Котляревского разгромили Аббас-мирзу.
Георгиадис медленно и тщательно раскатал загнувшийся угол карты и аккуратно придавил его мемуарами британского лейтенанта.
– Завидуете ему? – спросил он вдруг, резко и прямо вонзившись глазами в лицо Новицкого.
Новицкий спокойно выдержал его взгляд, но задержался с ответом. Он вспоминал разобранные страницы, точные и сильные описания песков пустыни и снегов холодных вершин и будто наяву слышал, как страшно вопят нападающие бандиты, как хрипло кричат раненые верблюды; чувствовал, как обжигающие ветра сдирают кожу с незащищенного тела, как твердеет горло, которое не смачивали вонючей водой со вчерашнего вечера; вникал в споры мудрейших жителей кишлаков и заставлял себя смотреть, как побивают вора камнями…
– Завидую, – наконец ответил он коротко.
Георгиадис еще долгие две секунды стоял, изучая лоб, щеки, подбородок Новицкого, а потом неожиданно рассмеялся.
– Это замечательно, Сергей Александрович! Потому что именно о чем-то подобном я и собирался вас попросить. Давайте-ка взглянем на карту. Сейчас мы с вами, здесь, в Тифлисе, почти в середине листа. Вот Кура, вот Арагви, вот Алазань… На восток Каспийское море, Дербент. На севере Кубань, Терек… А что же посередине?
– Ничего, – сразу же ответил Новицкий, уже поняв, к чему клонит Артемий Прокофьевич. – Дагестан и Чечня – одни белые пятна. Лишь главные реки да чуть меньше десятка основных перевалов.
Георгиадис очертил район, который упомянул Сергей, и прихлопнул его сверху двумя ладонями, растопырив длинные, холеные, но сильные пальцы.
– Я бы сказал – одно большое пятно. Пока белое, но может сделаться черным, точнее, зеленым. И это меня пугает…
Весна уже подходила к горам с равнин, однако же ночью даже легкий ветерок резал кожу будто бы заточенной сталью. Всадники ехали, запахнув бурки и обмотав лица лопастями башлыков. Все, кроме одного. Абдул-бек не замечал холода, не чувствовал сырости; даже темнота не мешала ему: без луны, без звезд он находил путь также легко, как и в солнечный полдень. И теперь он не увидел чужих, не услышал, он их – почувствовал. Бек поднял руку, и нукеры придержали коней.
Дауд, не дожидаясь команды, двинулся вперед, положив ружье поперек седла. Он и еще двое разведчиков растворились в ночи, словно бы нырнули в мутную воду. Абдул-бек начал отсчитывать удары сердца. Когда счет пошел на вторую сотню, Дауд вынырнул из глухой черноты.
– Это они! Селим и с ним сотни две. Может быть, меньше. Почти все пешие.
– Хорошо, – осклабился бек. – Они и пойдут на стены.
Селим был сотником в охране властителя Шекинского ханства. После его внезапной смерти он покинул Нуху, не желая слушаться русских. И – задумал отомстить князю Мадатову, которого молва обвинила в смерти Измаил-хана. Мысль о мести была столь сильна, что Абдул-бек отыскал Селима по одному ее запаху. Белады узнали, что Мадат-паша отправился с орудиями и пехотой за Шемаху, к самому Каспию, и решили не упустить случай. Но целью выбрали не сильный отряд, а замок, имение князя, где остался лишь небольшой гарнизон…
Гарнизон замка держался сторожко. Комендант его, Петрос, не раздевался уже четверо суток. С того дня, как хозяин Чинахчи, князь Мадатов, повел батальоны вниз и далее на восток, он и дремал-то одним глазом по очереди. В полдень приваливался на два часа у открытого окна, так, чтобы слышать все, что творится в замке. Ночью, обойдя после захода солнца все посты на стенах, у ворот, во дворе, на лестницах, на галереях, тоже разрешал себе прикорнуть, только чуть распустив пояс. Сегодня мальчик три раза перевернул песочные часы, но когда подошел в четвертый, увидел, что управляющего уже нет на тахте.
Новый обход Петрос начал с покоев княгини. Роды ожидались уже в конце месяца, Софья Александровна сделалась беспокойна, а неожиданный отъезд князя расстроил ее и вовсе. Петрос подозревал, что хозяйка спит немногим больше, чем он, и пользовался любой возможностью, чтобы ее успокоить.
Он поднимался по ступеням, стараясь ступать легко и неслышно, но с удовольствием увидел, что оба стражника, дежурящие у двери, уже нацелили ружья в проем, там, где и показалась его голова. Он подал сигнал особенным присвистом, сообщая, что двигается свободно, что никто не упирает кинжал ему в спину, и вымахнул на площадку. Обошел стены по периметру, похлопал ковры, убедился, что в потайных нишах тоже стоят люди и бодрствуют. Затем постучал к княгине.
Софья Александровна полулежала, полусидела, прислоняясь к высоким подушкам, и читала. Во всяком случае, книгу в ее руках Петрос увидел.
– Приказания? – спросил, поклонившись.
Вопрос был еще короче поклона, поскольку управляющий знал, что княгиня понимает едва ли не десятое слово из тех, что он произносит. Мадатова улыбнулась и покачала головой. Огромный живот ее поднимался под цветным покрывалом и, казалось, жил своей, независимой жизнью. Юный слуга возился с жаровней. Петрос посмотрел на Патимат, женщину, которую он сам приставил к княгине. Она, как обычно, стояла у изголовья хозяйки. Та поймала взгляд управляющего и наклонила голову.
На площадке Петрос задержался у часовых.
– Если… – начал было он, но умолк на полуслове: обстоятельства могли быть разными, но приказ оставался тем же. – Вы должны умереть первыми.
Дальше не продолжал, зная, что прежде чем враг ступит на эту лестницу, умрет и он, Петрос.
На стене посвистывал ветер, потрескивали факелы, воткнутые через каждые двадцать саженей. Часовые стояли реже. Немного людей оставил Мадатов в замке, надеясь, наверное, что само его имя отпугнет наглых разбойников. Полсотни дружинников, еще почти столько же челяди, которая при случае тоже может управиться и с ружьем, и с кинжалом. Да еще полурота егерей, стоявшая в самой деревне. Всего человек сто тридцать. Вроде бы и достаточно, чтобы отбиться от шайки охотников до легкой добычи. Но отчего-то с самого утра особенное беспокойство одолевало Петроса, не позволяло расслабиться даже на половину времени, которое оставляла ему колба песочных часов.
Когда он услышал легкий удар впереди себя, словно бы камешек свалился с башни, понял, что самые страшные его опасения начинают сбываться. Кинулся к месту, где только что зацепился брошенный снизу крюк, и тут же почувствовал, что опасность крадется сзади. Выхватил пистолет, разрядил на ходу в тень, скользившую вдоль парапета, и почти одновременно выкинул вперед руку с кинжалом, целясь в того, кто еще карабкался по веревке, собираясь подняться на стену.
– Опасность! – заревел Петрос. – К оружию!
Воем и ружейными залпами ответила ему ночь за стенами замка.
Впереди, у парапета, уже рубились. Дружинник свалился под ноги Петросу. Он перепрыгнул тело, не оглядываясь, и обрушился на убийцу. Тот упал также безмолвно, забрызгав управляющего кровью и ошметками мозга. Петрос обтер, не останавливаясь, лицо и побежал дальше, искать заброшенные на стены канаты. Первый крюк он уже скинул, обрубил еще петлю, упавшую на зубец сверху, отразил удар, сам сделал выпад, и тут же из-за спины полыхнуло пламя ружейного выстрела. Ударила пуля в мягкое, охнул человек, замолчал, и все вдруг затихло. Только десятки подошв шлепали по камням: разбуженные шумом дружинники торопились на стены.
– Что у ворот?! – крикнул Петрос, перегибаясь вниз.
– Спрыгнули двое, – ответил ему дружинник, освещая факелом скорченные тела. – Да так и лежат. Не хотят подниматься.
– Может быть, притворяются? – спросил управляющий более для порядка.
– Уже и огнем пробовали, и сталью. Молчат.
– Хорошо. Смотрите внимательней: вдруг начнут огонь перебрасывать.
И побежал распоряжаться на стенах.
Потери были невелики: трое раненых, двое легко, и только один убитый. Четверых нападавших искрошили на стенах, и кто его знает – сколько еще улетело вниз вместе с обрубленными веревками. Петрос расставил людей вдоль парапета и еще раз напомнил, чтобы не стреляли без толку.
– Пока у тебя пуля в ружье, ты опасен. Он тебя будет остерегаться. Выстрелил, промахнулся, пока новый заряд загонишь, тебя десять раз успеют убить. Ждать, ждать, ждать. У кого терпения, выдержки больше, тот победитель.
Он поднял запасной факел, запалил его от горящего, размахнулся и швырнул вниз, подальше от замка. Темные тени порскнули врассыпную, прижимаясь к земле, словно голодные, озлобленные собаки. Несколько пуль ударилось о стены, о парапет, прожужжали мимо и ушли дальше. Из своих никто не ответил, и Петрос довольно хмыкнул. Он был уверен, что нападавшие, кто бы они ни были, больше не осмелятся штурмовать крепость, изготовившуюся к защите.