Опасность угрожала самой деревне, но здесь он был совершенно бессилен. Оставалась надежда на егерей, но когда вновь затрещали выстрелы уже у селения, Петрос понял по звуку, что солдат оттесняют к реке, и они способны позаботиться лишь о себе самих.
А потом завыла деревня. Так страшно закричали там люди, что даже Петрос втянул голову в плечи, словно бы каждый вопль обладал силой и твердостью летящего камня. Банда, понимал он, получив отпор, решила отыграться на беззащитных и будет измываться над жителями, вымещая злобу и страх, насыщая жадность и похоть.
– Петрос! – окликнул его дружинник, судя по голосу, совсем еще молодой. – Там эти звери режут наших отцов и насилуют наших сестер. А мы так и будем отсиживаться за высокими стенами?!
Вместо ответа Петрос ударил мальчишку, припечатав огромным кулаком в солнечное сплетение. Парень задохнулся и упал на колени.
– Ты, что, овечий сын, думаешь – у одного тебя имеются уши?! – прорычал управляющий. – Но у других они приставлены к голове, а не к заднице!
Он отошел и вдруг, по наитию, решил повторить трюк с брошенным факелом. И в неверном свете трепещущего огня увидел внизу темные шеренги безмолвно стоящих конных. Эти, понял он, будут ждать самой малой его ошибки. Пробежал по стене, еще раз предупреждая дружинников, и поспешил вниз, проверить княгиню.
Петрос еще лишь подбегал к лестнице, как в уши ему вонзился пронзительный вопль. С пистолетом и кинжалом в руках он взлетел по ступеням, едва успев подать условный сигнал, и опомнился, лишь когда увидел напряженные лица стражников.
– Что?! – выдохнул управляющий.
– Лекарь уже пришел, – ответил старший, стоящий справа.
Петрос осторожно приоткрыл створку и столкнулся с рассерженной Патимат. Женщина стояла у входа, держа наготове узкий, длинный, хорошо наточенный нож. За ней, опирая на табурет длинное дуло мушкета, стоял на коленях служка. Что происходило в комнате, Петрос не видел, но слышал встревоженную трескотню служанок, суетившихся у постели княгини. Он кивнул, но только потянул на себя дверь, как из постели снова вылетел тот же отчаянный, почти нечеловеческий крик.
Петрос сморщился и отскочил, прихлопнув за собой дверь. Стражники с каменными лицами смотрели мимо него, стискивая зубы. И когда наверху снова защелкали выстрелы, управляющий вроде бы даже обрадовался тому, что обязанности увлекают его наверх, подальше от вместилища страха и боли…
Новицкий нашел способ сообщить Ермолову о решении, принятом ими с Георгиадисом, только спустя полтора месяца. Он не хотел объявлять свою связь с людьми из Петербурга, а потому искал способ действовать через Рыхлевского. Правитель канцелярии командующего Кавказским корпусом и сам иногда сообщался со столицей напрямую, минуя непосредственного начальника, однако у него были связи в Министерстве внутренних дел, но не при дворе, не при Главном штабе. Оттого-то Сергею приходилось представлять планы, выработанные с Георгиадисом, по иерархии видимой своей службы, убеждать, согласовывать и, только заручившись одобрением Андрея Ивановича, представлять доклад самому проконсулу [42] Кавказа и Закавказья.
Они выслушали Новицкого, собравшись втроем: Ермолов, Вельяминов и тот же Рыхлевский. Управляющий делами повернул и эту историю так, что это у него появилась идея исследовать неизвестные районы севернее Кавказского хребта и тут вдруг подвернулся надежный и сообразительный исполнитель. Если у генералов и мелькнуло сомнение в совершенной правдивости услышанного, они его не сочли нужным высказать.
– Повернув на восток от Алазани, мы поднимемся, перевалим хребет и дальше направимся западнее, оставив справа и Кази-Кумух, и Хунзах. Пересечем обе Койсу – реки, которые сливаются ниже в Сулак, – и разведаем перевал в Андийском хребте. Дальше по обстоятельствам. Но основное направление – спуститься к Сунже, захватив восточную часть Чечни.
Пока Сергей говорил, Ермолов, развернувшись в кресле, следил за движением указки, бесстрашно проникавшей вглубь огромных пространств, которые оставались пока белыми пятнами на листах двухверстовой карты. Когда Новицкий закончил, командующий зарокотал:
– Предприятие достойное, но и крайне опасное. Вам придется заходить в аулы. Вы уверены, что вас не узнают?
– Я надеюсь, – спокойно ответил Новицкий. – Отращу бороду, обрею голову наголо. Семен нашел трех проводников, на которых он вполне полагается. Меня выдадут за гостя с Западного Кавказа, из Кабарды, из Черкесии. Некий ворк [43], согрешивший в своем крае и решивший переждать гнев князя здесь, в Дагестане. Потому местного языка пока что не знает.
– А черкесский? – спросил Вельяминов.
– Сотни две слов в запасе у меня есть. Думаю – хватит, чтобы сойти за черкеса у дагестанцев. У них самих соседние селения объясняются на третьем наречии.
– Но черкесы искуснейшие наездники, – продолжал настаивать Алексей Александрович.
Сергей позволил себе улыбнуться.
– Да ведь я тоже, смею думать, не из последних. Четыре года гусарской службы чему-то да научили.
Ермолов отвел его слова пренебрежительным взмахом руки.
– Как кавалерия наша скачет, это я знаю. И как черкесы летают, это я тоже видел. С ними даже донцы состязаться никак не могут, а ты говоришь – гусары. Другое дело, что Атарщиков этот тебя в седле видел. И если готов с тобой идти, стало быть, в самом деле – наездник. Но в проводниках он точно уверен?
Новицкий пожал плечами. Его уже начинала утомлять дотошность командующего. В конце концов, это было его предприятие, только свою голову он ставил на карту в буквальном смысле этого слова.
– Точно смогу сказать, только когда окажусь уже в Грозной. Пока, кажется, да. Их три брата. Старший, если помните, вел нас на хребет, когда прорывались в Парас-аул. Два других ходят полностью в его воле. Но они хотят денег.
– Сколько? – спросил Вельяминов.
Сергей ответил. Ермолов махнул рукой.
– Если люди надежные, они этого стоят. Андрей Иванович распорядится.
Рыхлевский согласно наклонил голову.
– Граф Бранский занимается коммерческими делами в Грозной и, разумеется, может выделить такую сумму…
Новицкий слушал спокойно, ничем не выдавая своей неприязни к упомянутой здесь особе. Он знал, что от графа ему никуда не деться. Даже Георгиадис уведомил его, что с той стороны Кавказа ему придется слушаться Бранского. Когда же Сергей выказал недоумение, Артемий Прокофьевич прервал его достаточно резко.
– Служба есть служба, дорогой мой, и она не должна зависеть от наших личных симпатий и антипатий… – Он пожевал губами и продолжил, решив окончательно объясниться: – Вы даже не представляете, Сергей Александрович, какие связи у графа в Санкт-Петербурге. Могу только намекнуть вам, что только благодаря своим… знакомым и покровителям граф торгует баранами у Сунжи, а не толкает тачку в Сибири. С этим придется вам смириться, как со всякой неприятной ситуацией, изменить кою не в наших силах…
Рыхлевский между тем продолжал:
– Я дам господину Новицкому отношение…
– Нет, – прервал его вдруг поднявшийся Вельяминов. – С собой господину Новицкому лучше ничего не давать. Не дай бог, конечно, но перетрясут его сумки и, если найдут странные письмена, заподозрят. Я сам собираюсь приехать на Терскую линию и распоряжусь там на месте. Разрешите, Алексей Петрович…
Он обошел стол Ермолова и стал перед картой. Новицкий слегка отодвинулся. Вельяминов огладил свои светлые, с заметной рыжинкой волосы и медленно повел вдоль листа обломок трости черного дерева, остро заточенный и служивший генералу указкой.
– Этот путь через Кавказский хребет нами в общих чертах изучен. Мадатов провел здесь отряд летом прошлого года. Попробуйте подняться чуть западней. Где-то в этом районе есть перевалы, через которые и спускаются в Кахетию небольшие партии лезгин. Нам надобно знать, где лучше всего поставить укрепление против набегов. Так, чтобы и не отрывать совершенно от прочих сил, и чтобы заткнуть самое узкое место. Так, чтобы обойти его возможности хищникам не было. Сможете это сделать, считайте, Новицкий, что задача ваша отчасти выполнена.
Он повернулся к Сергею, и тот почувствовал, как легкий холодок, почти озноб, коснулся его кожи где-то у позвоночника. Генерал-майор Вельяминов, всегда вежливый и спокойный, страшил офицеров Кавказского корпуса, да и чиновников местной администрации едва ли не больше шумного и гневливого, но отходчивого Ермолова. Новицкий не считал себя человеком пугливым, но каждый раз, встречая взгляд прозрачно-голубых, почти водянистых глаз начальника штаба, напрягался, словно перед конной атакой.
– Признаюсь, – продолжал Алексей Александрович, – я долго не понимал, что вы, господин Новицкий, делаете здесь, в Закавказье. Если бы не командующий, я бы еще полтора года назад отправил вас назад, в Санкт-Петербург. Не люблю вольных стрелков. Однако сейчас вижу, что и вы с вашим бородатым оруженосцем можете принести немалую пользу. – Он снова вернулся к карте. – От хребта пойдете, как уж вам будет удобнее. Но дальше вы собираетесь повернуть на запад, к Чечне. Здесь, – Вельяминов обвел небрежно большой район левее Казикумухского ханства. – Как нам известно, стоят одно-два селения совершенных разбойников. Надобно знать – что за люди, какого племени, как ходят в набеги и на юг, к Алазани, и на север, за Сунжу и Терек. В Грозной я буду по крайней мере до осени. Надеюсь встретить вас там в добром здравии. Задача вам в общих чертах понятна?
Новицкий кивнул, коротко, сильно, и едва удержался, чтобы не сдвинуть каблуки коротких сапог. Рыхлевский подмигнул ему, усмехнувшись едва заметно. Правитель канцелярии знал, что отставной гусар подчиняется ему довольно условно, но нисколько этим обстоятельством не стеснялся и общался с Новицким почти как с равным.
– Говорят, – зарокотал Ермолов, – что мерзавцев этих водит в набеги Абдул-бек. Тот самый белад, что натворил дел у Грозной и за Тереком два года назад.