Кавказская слава России. Время героев — страница 26 из 66

Поднявшись, они оказались на небольшой сравнительно ровной площадке. С трех сторон она была открыта, если не считать редких камней, с четвертой, дальней, росли три дерева, невесть как вскарабкавшиеся по такой крутизне. Въехав на плоскость, Новицкий уголком глаза ухватил справа черную фигуру, застывшую с ружьем у плеча. Человек следил за гостями, пока они спешились, отдали поводья Темиру и подошли поздороваться с Мухетдином. Тот сидел на расстеленной бурке, опираясь на камень. В руке он держал короткий нож, который горцы обычно носят вместе с кинжалом, и ровными, короткими взмахами обстругивал обломанную ветку.

– Нож этот он кидает саженей на пять, на семь, словно рукой втыкает, – шепнул Сергею Атарщиков, пока они подходили к хозяину места. – Осторожнее, Александрыч. Лишнего здесь говорить и делать не надо.

Сергей кивнул головой и произнес известное приветствие, что звучит одинаково во всех уголках Кавказа.

– Алейкюм ассалам! – ответил равнодушно-вежливо Мухетдин, скользнул неприязненным взглядом по фигуре Новицкого и о чем-то спросил Атарщикова.

Казак вдруг весело рассмеялся.

– Спрашивает меня – где я оставил своего русского и зачем притащил черкеса? Договаривались, что поведут только он с братьями. Делить деньги на четверых он не будет.

Сергей тоже заулыбался, развязал шнурок, снял бурку и кинул себе под ноги. Снял папаху и подошел ближе к Мухетдину. Горец неожиданно быстро и ловко вскочил на ноги и обошел Новицкого, внимательно оглядывая голову, одежду, обувь, оружие.

– Не узнал. Три раза целился, а не узнал, – произнес он вдруг, довольно хорошо выговаривая чужие слова. – Хорошо борода. Хорошо голова голый. Черкес говоришь?

– Немного, – честно ответил Новицкий.

– Много не нужно. Много не говорить. Там, – Мухетдин показал рукой на север, туда где белели уже вершины суровых гор. – Там никто не говорит. Один аул другой не понять. Хорошо. Три раза целился, а не узнал.

Он снова опустился на бурку, а Новицкий поежился, вспоминая, как чвякали в дорожную грязь пули, пущенные Мухетдином в бою за Парас-аул. Только сейчас он понял, как ему повезло в тот ненастный осенний день.

Третий горец подошел и присел на корточки рядом с Мухетдином. Он был ниже ростом, чем старший брат, но значительно шире в плечах, и казалось, что сила таилась в нем бычья. Рябое лицо, перечеркнутое крест-накрест шрамами, хмурилось. На приветствие Новицкого он только буркнул и продолжал подозрительно смотреть на приезжих. Сергей отметил, что заряженное ружье он продолжал держать наготове, не опуская курок, и кинжал лежал параллельно разведенным коленям так, что в любую секунду мог оказаться в ладонях хозяина.

– Среднему имя Батал, – подсказал Сергею Атарщиков, когда они уже впятером пробирались по гребню. – С ним надо совсем осторожно. Русских вовсе не любит. Дрался с нами под Лавашами в отряде Абдул-бека. Разбойник, каких еще поискать. Сильный, горячий, почти сумасшедший. Его, говорят, сам Абдул опасался. Не боялся, но старался понапрасну не трогать.

– Зачем таких выбирал? – не удержался от вопроса Новицкий.

– А других здесь и нет, – просто ответил старый казак. – Батал еще понадежнее будет. Старшего брата слушает, и деньги ему нужны. Может, невесту хочет купить, может, винтовку.

– Может, коня, – продолжил Сергей в тон собеседнику.

– Нет, – помотал головой Атарщиков. – Конь, Александрыч, на Кавказе много дороже ценится.

– Ты скажи ему, что если будет с нами работать честно, то сможет и коня нового прикупить.

– Сам скажешь, когда время придет. А пока он еще и на бабу не заработал.

В этот день они ночевали еще на траве, проснулись рано и до темноты поднимались в горы все выше, выше и выше. Тропа вилась вдоль крутого склона такая узкая, что ехали вереницей, и левое колено Новицкого то и дело упиралось в скалу. Где-то тропа шла по естественной узкой площадке на перегибе, где-то была выбита в камне, а местами ее поддерживали искусственные помосты, сплетенные из толстых жердей и веток. Частая решетка засыпана была обломками камней в два ряда: сначала лежали куски покрупнее, потом помельче. Первый же настил показался Сергею столь ветхим, что, путешествуй он в одиночку, спешился бы непременно и перебрался к надежному месту едва не ползком. Но Мухетдин с братьями проехали перед ним без всяких признаков робости, а Батал еще и вел в поводу вьючную лошадь, и Новицкий не хотел выказывать малодушия с первого дня знакомства. Храбрость, успел он узнать, главное достоинство мужчины в горах, иногда едва ли не единственное его богатство. Он сцепил зубы, подождал, пока Темир съедет на каменную тропу, и толкнул рыжего меринка, приказывая двигаться дальше.

– Александрыч! – окликнул его сзади Атарщиков, замыкавший их малый отряд. – Ты отпусти поводья. И колени расслабь. Лошадь животная умная, она сама тебя вывезет.

Сергей послушался, и в самом деле небольшой мохнатый конек осторожно пробуя копытами рукотворную дорогу, провез всадника в общем уверенно и, только сойдя с настила, фыркнул протяжно и громко, словно до этого момента и сам не решался дышать. На площадке, где тропа расширялась настолько, что двое могли стать рядом, Сергей подождал Семена.

– Когда же это поставили? – спросил он, показывая плетью назад.

– Не знаю. Никто не знает. Местные говорят – при дедах наших дедов так было. А дальше никто и не помнит.

– Сгнили уже, должно быть.

Атарщиков решительно помотал головой.

– Что сгнило, то меняют. Здесь за тропой следят.

– Кто же?

– Тот, кто жить хочет, тот и следит. По этому пути столько партий ходит. Ты думаешь – им все равно куда ногу поставить?

Новицкий понял, что казак говорит о разбойничьих отрядах, что переходят Кавказский хребет из Дагестана в Кахетию за добычей. Стало быть, они сами, или же посланные заранее люди, проверяют и ремонтируют тайные тропы. И он вдруг впервые даже не понял, а ощутил, что набеги горных племен на равнину – не просто случайная затея отчаянных удальцов, а сама суть жизни в этом суровом крае.

Ночевали они под перевалом. Мухетдин выбрал ровное место, они разбросали большие обломки камней, расчистили квадрат достаточный, чтобы пять человек могли как-то скоротать ночь. Расседланные и стреноженные лошади сбились в кучу, согревая друг друга, а люди завернулись в мохнатые бурки и пристроились у скалы с подветренной стороны, надеясь подремать до первых лучей солнца.

Горцы и казак, казалось Новицкому, уснули сразу, только успев улечься. Сам же он никак не мог успокоиться и отрешиться от испытаний, выпавших ему за день. Узкая каменистая тропа ползла перед закрытыми глазами, вдруг задираясь так круто вверх, что он с седла мог дотянуться до нее ладонью; плетеный настил трещал под копытами и рушился внезапно, а бедный рыжий нырял мордой вперед, проваливаясь наполовину, и уже не конь нес всадника, а, напротив, человек неистовым усилием пытался удержать себя и зверя, стискивая мохнатые бока коленями и обдирая ногти о торчавшие из горы жерди; черная река вздувалась за две-три секунды, мгновенно превращаясь из звенящего по камешкам ручейка в мутную, ревущую струю, пенящуюся валами едва ли не в сажень высотой… Сергей вздрагивал, открывал глаза, видел перед собой все то же место, слышал, как пофыркивают и переминаются лошади, также с трудом перебираясь через холодную ночь, и опять опускал веки, проваливаясь в собственные кошмары.

Один раз он встал и отошел по надобности. Оправившись и возвращаясь в ярком серебряном свете крупных звезд, гроздьями висевшими над головой, он вдруг отчетливо различил прямо перед собой огромный, больше пушечного жерла, пистолетный ствол, направленный ему прямо в живот. Ошеломленный Новицкий застыл на месте и негромко забормотал:

– Это же я, Семен. Что ты?!

– Теперь вижу, что ты, – буркнул Атарщиков и убрал оружие под бурку. – Ложись, Александрыч, не шебаршись. Потерпи, недолго осталось.

Пристыженный Сергей добрался до своего места, лег, запахнул на груди полы и по тому, как зашуршали, заворочались с другой стороны Мухетдин с братьями, понял, что и они были потревожены его шагами и держали оружие наготове.

В середине следующего дня Новицкий вовсе не был уверен, что ему удастся дожить до вечера. До сегодняшнего дня он считал, что, побывав в Дагестанском походе Ермолова, успел кое-что узнать о горах. Но, начав подъем к гребню, быстро понял, как же он ошибался. Еще вчера им пришлось идти по снегу, а сегодня на склоне лошади кое-где проваливались по брюхо. Мухетдин поднял их еще затемно и заторопил, призывая скорее собираться и выходить. Сергей усомнился – нужна ли такая спешка, но Атарщиков подтвердил нетерпение старшего проводника:

– На перевал нам нужно подняться раньше, чем солнце. Иначе снег растает и перестанет держать. Сам сойти может, камни покатятся, да и нам-то лучше идти по крепкому.

Лошадей оседлали, но садиться не стали и сразу повели в поводу. Сначала уговаривали, понукали, подталкивали, но когда поднялись повыше и уже люди стали проваливаться выше колена, бедные животные вовсе стали. Темир достал из вьюка веревку, пропустил через все шесть уздечек так, что лошади стали караванной цепочкой, а передний конец вручил Атарщикову. Второй, оставшийся свободным, подал Новицкому, сказал несколько фраз, обращаясь, впрочем, больше к Семену, и поспешил к братьям.

– Он говорит, что, когда не сможешь идти, обвяжешь вокруг пояса. Лошади тебя вытащат.

Сергей вспыхнул и бросил веревку на снег.

– За кого он меня принимает?! Сколько нужно, столько и буду идти.

Но старый казак покачал головой, словно сам находился в сомнении.

– Не горячись, Александрыч. Они сызмальства по этим горам ходят. Я тоже много насмотрелся, кое-чему выучился. А ты человек к высоте и снегу совсем непривычный. Твое дело пока слушать, терпеть и ходилки передвигать.

Очень скоро Сергей признался себе, что спутники его были правы. С каждым шагом он все больше отставал от товарищей, хотя на его долю работа выпала вовсе ничтожная – позаботиться о себе. Горцы пробивали тропинку в снегу, уверенно и бойко уминая снег сильными ногами, обутыми в поршни; братья то и дело менялись местами, доверяя друг другу нелегкую честь – идти первым. За ними, по пробитой уже тропе, Атарщиков вел караван лошадей; животные фыркали, выпуская пар в морозном воздухе, вскидывали недовольно головы, обвитые мохнатыми гривами, но видно было, что такая работа им привычна, и шли они достаточно бойко. Сергею досталось идти последним, по, казалось бы, достаточно твердой, убитой уже снежной дороге. Он рассчитывал, что они с Семеном будут по очереди вести караван, но всего лишь через полчаса уже отстал безнадежно. Казак показал ему в самом начале, как ходят по глубокому снегу – ставя ногу с носка, а после аккуратно перекатывая ступню на пятку, и поначалу Новицкий старательно следовал указаниям, но быстро устал и пошел, как придется. То он спешил, надеясь догнать если не Семена, то хотя бы хвост последней лошади и ухватиться за плетеный конец, что так самонадеянно выпустил; то вдруг оступался, валился набок или вперед, и, поднявшись, долго хватал холодный воздух, чтобы как-то уменьшить сердцебиение. Окажись кто-то из спутников рядом, он давно бы взмолился об отдыхе. Но проводники все так же усердно месили и били поршнями снег, превращая его в подобие дороги, Атарщиков с тем же остервенением поднимался следом и тащил за собой лошадей. Новицкий же чувствовал себя одиноким, покинутым, забытым и ни на что больше не годным.