От неожиданности Сергей выпустил поводья, меринок попятился, почувствовав свободу, но его тут же ловко перехватил Семен. А Новицкий беспомощно болтался вниз головой, наблюдая с изумлением, как быстро уходит назад тропа. Он сразу перестал вырываться и потому, что почувствовал, как силен горец, и потому, что бороться в такой ситуации ему казалось еще нелепей, чем висеть смирно. Ступни Бетала били в гору, как копыта хорошей лошади, плечо, туго обтянутое черкеской, казалось прочнее кожи седла. Новицкий ощущал запах тела проводника, слышал его дыхание, размеренно-ровное, словно и не висела на нем неудобная тяжесть в четыре с половиною пуда. Более того, Сергею показалось, что горец поднимается не только скоро, но еще и убыстряется с каждым шагом. Это обстоятельство и напугало, и восхитило Новицкого так, что он, забыв о свое положении, недостойном мужчины, висел смирно, не решаясь мешать столь мощному и решительному помощнику.
Не доходя немного до гребня, Бетал остановился, нагнулся и поставил Новицкого на ноги.
– Иди! Еще отстанешь – сам убью первый! – выпалил он на языке, все еще неизвестном Сергею, но с таким огнем темных глаз, с такой яростной жестикуляцией, что переводчик на русский уже был и не нужен.
Новицкий кивнул твердо, горец повернулся и поспешил догонять брата, уже перевалившего на ту сторону. А снизу уже поднимался запыхавшийся, но веселый Атарщиков, ведущий двух лошадей – свою и Сергея. Вплотную к нему вышагивал со свободной ленцой юный Темир, тоже управлявшийся с парой животных – своим конем и вьючным…
В селение они въехали вечером, и провожатые сразу показали им дорогу в гостевой дом, кунацкую. Она находилась в мечети, стоявшей в центре аула. Сергей удивился подобному святотатству, но Атарщиков рассудительно объяснил ему, что гость для жителей этих мест существо важное, почти священное, и они, разумеется, отводят ему лучшее место. А в домах здесь останавливаться – только хозяев стеснять. Новицкий огляделся – маленькие, низкие сакли лепились к склону, точно пчелиные соты, забираясь одна на другую, все выше и выше, пока не упирались крышами в скальный карниз. Сергей видел уже дагестанские аулы, когда шел с войсками Ермолова два года назад, но этот поразил его своей бедностью.
– Не много же они напромышляли разбоями, – высказался он коротко, стараясь точнее перевести русские мысли на черкесский язык.
– А в набеги идут… Измаил… не от богатой жизни, – в тон ему ответил Семен; казак старался держаться подчеркнуто независимо и свободно, без опаски направляя лошадь на пеших, пробиравшихся узкими, грязными улочками. – И привозят не слишком много. Ровно, чтобы пережить зиму.
– Так зачем же… – начал было Новицкий, но Атарщиков оборвал его нетерпеливо:
– Потом.
Сергей замолчал, понимая, что негоже болтать среди незнакомого им народа.
Перед порогом мечети Сергей под пристальным взглядом Мухетдина снял поршни и в одних чувяках прошел внутрь. Лезгины забрали их ружья, шашки и унесли в боковое помещение. Бетал отправился с ними, посмотреть, куда повесят оружие. Приезжим остались кинжалы и пистолеты, надежно припрятанные под полами черкесок.
Мухетдин прошел на середину и стал, медленно обводя стены глазами, от которых, Новицкий помнил, мало что могло скрыться. Братья его легкими шагами пробежали кругом, то и дело подпрыгивая, чтобы выглянуть в окна-бойницы. Атарщиков наблюдал их действия молча, но одобрительно.
– Оттого до сей поры живы, – ответил он коротко на вопрошающий взгляд Сергея.
Когда осмотр закончился, Мухетдин подошел к Семену и заговорил с ним вполголоса. Казак слушал, не перебивая, только кивал одобрительно, а когда приятель умолк, повернулся к Новицкому.
– Завтра утром уйдем. Скажем – не для тебя эти камни. К лесу привык, и здесь такого хотелось бы. Попытаешь, Измаил, счастья в Чечне. Но еще и вечер пережить надо. Люди придут, разговаривать будут, спрашивать. Ты отвечай коротко, остальное говорю я. Понял?
Сергей безмолвно кивнул, понимая, что в этих местах лишнее слово не только не нужно, но и крайне опасно. Он прошел в угол и сел спиною к стене, скрестив перед собой гудящие от напряжения ноги. Но отдыхать ему досталось недолго. К мечети вдруг подошли люди, послышались громкие и веселые голоса. Он мигом поднялся и стал рядом с Семеном, также скрестив на груди руки, причем пальцы правой касались рукояти кинжала.
Группа человек в десять вошла в мечеть, и помещение сразу сделалось тесным. Звуки человеческой речи уже не перекатывались свободно, но глохли в тяжелой, отсыревшей одежде набившихся в залу мужчин.
Атарщиков прислушался к разговору, а потом быстро и тихо принялся объяснять Новицкому.
– Те, у озера, не в набег шли. Ждали, когда придут люди через другой перевал. Поэтому и нас увели. Опасались, что мы враги этих. А те двое не предупреждать поскакали, а остались там ждать. И успели едва ли не быстрее, чем мы.
Он покосился на закусившего губу Новицкого, но добавил примирительно:
– Должно быть, коротким путем вели. Народу сюда вечером соберется много. Оно и лучше, оно и хуже. В большой компании легче затеряться и промолчать. Но и глаз больше.
Новицкому казалось, что и Мухетдин, и Атарщиков излишне опасаются, что он почему-то вдруг может выдать себя. Одет он был и вооружен, как черкес, в седле держался не хуже многих; что же его могло выдать – только человек, случайно заехавший сюда с Западного Кавказа. Но не успели люди сесть вокруг ковра, заменявшего стол, как Сергей понял, что спутники его были правы.
Он вернулся с улицы, куда отлучался по естественной надобности, и, придя в приятное расположение духа, опустился на первое свободное место. Но, только сев, вдруг ощутил, как настороженно смотрят на него мужчины, собравшиеся в кунацкой. Даже Атарщиков косился на него встревоженно и, казалось, подмигивал, давая понять, что надобно быстро поправиться. Новицкий обернулся и к ужасу своему увидел стоящего за ним старика, опирающегося двумя руками на мощную палку, и яростно буравящего его взглядом выцветших глаз. Сергей даже не вскочил, а взлетел. Прижал руки к груди, принялся кланяться, бормотать униженно извинения по-черкесски. Он знал уже достаточно о местных обычаях, чтобы не бояться умалить себя перед старшими. Захоти этот старик огреть по голове или по хребту своей палкой, Новицкий-Измаил и это действие не посчитал бы себе оскорблением.
Но все обошлось. Старик опустился на место, освобожденное неуклюжим, но искренне раскаявшимся пришельцем, а Новицкий присел подальше, «ниже», как сказали бы в России два века назад.
– Рашид зовут старика, – шепнул ему Атарщиков, знающий здесь почти всех; и многие, как заметил Сергей, тоже встречали его как знакомого. – Сын его, Шагабутдин, сражался против нас в Лавашах. Я знал его, ходил с ним пару раз через горы.
Семен сделал паузу, и Новицкий понял, что казак говорит о походах разбойничьих партий, в которых он участвовал когда-то просто из любви к приключениям.
– Сын погиб там, в горящем доме. Старик вывез его жену с детьми, поселил где-то в Чечне, а сам подался сюда. Сказал, что хочет умереть от пули или штыка, шашки, кинжала, но не болезни. Так оно и будет когда-нибудь, но не сейчас. Он еще не одного человека за собой в могилу утащит. Крепкий, хитрый и ловкий. Очень опасный. Ты не смотри, что он с палкой. Он на нее еще винтовочку обопрет.
И тут вдруг Новицкий вспомнил, где видел этого старика. В Парас-ауле, вечером, накануне того дня, когда к ним пробился отряд генерала Мадатова. Это он возвращался с десятком старейшин после ужина у Ермолова, это он едва не прожег ненавидящим взглядом дыру в самом сердце посторонившегося русского. И если его память осталась такой же надежной, как руки, ноги, глаза, то он мог и признать в приблудившемся абадзехе человека Ярмул-паши.
Атарщикову Сергей говорить не стал, казак и так ни на секунду не расслаблялся. Также и Мухетдин с братьями, сидевшие ровно напротив, постоянно обегали пространство взглядами. Бетал держал правую часть, Темир левую, Мухетдин же смотрел прямо на Атарщикова и улыбался, но Сергей был уверен, что он видит всех и замечает любое движение.
Новицкий же следил за другой группой гостей аула. Их было трое. Один проводник и двое приезжих. Первый – высокий, мясистый, говорил громко, но Сергей мог разобрать едва ли каждое десятое слово. Второй, ниже спутника на голову, сухощавый с резкими чертами лица, точно прорезанными инструментом неведомого мастера: щепка носа, щель рта, глубокие, точно просверленные глазницы.
– Высокий – балкарец, – шепнул Атарщиков. – Имени не знаю, но слышал о нем. Богат, знатен, но хочет мстить сильному роду и набирает помощников. Обещает хорошо заплатить, когда захватят селение. Второго никогда доселе не видел. Не из твоих ли он мест, Измаил?
Вопрос казак задал нарочито громко, заметив, что к их беседе прислушиваются. Новицкий глухо пробормотал два слова и нагнулся, словно бы потянувшись к блюду. Он кожей ощущал горячий, обжигающий взгляд старика и все опасался, что и тот вдруг признает знакомого.
Где-то уже под полночь Новицкий решил снова выйти во двор. Много было выпито за вечер не хмельного, но возбуждающего. Наклонившись завязать поршни, Сергей вдруг увидел, что тощий незнакомец встал и тоже направился к выходу. Он выскочил поскорее, забежал за дувал, оправился и, подтягивая на ходу штаны, быстро пошел обратно. Тощий стоял во дворе и, запрокинув голову, рассматривал черное небо, усеянное блестками звезд. Он так любовался одним из чудес мироздания, точно увидел его впервые. Когда же Новицкий проходил мимо, незнакомец вдруг повернулся в его сторону и тихо спросил:
– Do you speak English? [49]
Сергей остановился, ошеломленный и мотнул головой прежде, чем сообразил, что ему следовало бы сделать.
– Parlez-vous français? [50] – прозвучал тот же вопрос уже по-французски.