– Я читаю английские книги, – признался зачем-то Новицкий, – но говорить мне здесь не с кем.
– Здесь, – Кемпбелл оглядел помещение, в котором содержали Сергея, – говорить не с кем ни на каком цивилизованном языке. Тем не менее у вас есть определенное преимущество: я знаю только несколько русских слов и, даже вооружившись словарем, вряд ли разберу простейший газетный текст.
– Кто вы? – спросил Сергей, тщетно пытаясь сообразить, с какого небесного тела свалился в Кавказские горы этот британец.
– Имя – Ричард, фамилия – Кемпбелл. Занятие – литератор. Корреспондент газеты «Morning chronicle» [66].
Новицкий ответил, стараясь попасть в тон, взятый пришельцем.
– Сергей. Новицкий. Корреспондент. Газета «Санкт-Петербургские ведомости».
Сказал и усмехнулся, вспомнив, что на самом деле посылал в столичное издание два письма. Одно, с описанием ермоловского похода в Акушу, напечатали, правда, без подписи. Другое – с некоторыми соображениями о возможном усилении русского присутствия на Кавказе – до сих пор лежало в редакции.
– О! Коллега! – завопил радостно Кемпбелл и приподнялся, чтобы дотянуться до Сергея, обменяться рукопожатием. Ладонь у него была сухая и твердая. Новицкий решил, что эти руки привычны и к инструментам иного рода, чем очищенное перо.
– Так что же делает англичанин на окраине Российской империи? – осведомился Новицкий.
Он развернулся на топчане лицом к гостю и привалился к стене. С утра чувствовал себя еще более нездоровым и слабым, а потому искал дополнительную опору.
– Прежде всего, я – шотландец, – как бы между прочим заметил Кемпбелл. – Но работаю для лондонской прессы. Мои читатели хотят знать, что происходит в самых отдаленных уголках нашей планеты. Да мне, признаюсь, это и самому любопытно.
– Вы приехали из Санкт-Петербурга? – спросил Сергей, впрочем, уже заранее зная ответ.
Кемпбелл хмыкнул.
– Ну что вы, мистер Новицкий. Если бы я поехал обычным, официальным путем, я бы до сих пор сидел в петербургских приемных. Нет, признаюсь вам, я пробрался сюда из Турции. Стамбул – Синоп – Трабзон и – на север, через самое море. Честно говоря, не самые лучшие часы моей жизни. Шторм, ночная высадка, бешеная скачка к предгорьям и вот я уже более года брожу от одного селения до другого.
– То есть вы здесь как лицо совершенно случайное. Более того – нарушившее законы Российской империи.
– Помилуйте, коллега! – захохотал Кемпбелл. – Вы же не собираетесь схватить меня и выдать вашим властям.
– Конечно же, нет, коллега, – ответил Новицкий, попадая шотландцу в тон. – Да если бы и захотел, то не смог бы.
Кемпбелл сделался очень серьезен.
– Поверьте, Серж… Разрешите уж называть вас по имени. А меня друзья зовут Дик… Поверьте, мне крайне неприятно видеть европейца, собрата, коллегу, в таком положении. Если я могу быть чем-нибудь вам полезен, с удовольствием окажу такую услугу.
– Вряд ли вы сможете предпринять нечто существенное, – Новицкий старался, чтобы голос его звучал беззаботно. – Выкрасть меня не сумеете? Выкупить? Тогда я стану вашим рабом, а зачем же мне менять виды неволи?
– Кто говорит здесь о рабстве? Никогда англичанин не будет рабом и не захочет обратить в рабство другого. Но вы правы – выкупить вас я не смогу. Подобные суммы не входят в смету моих расходов.
– А вы не предполагаете, Ричард, что сами можете оказаться в плену? Или же вас застрелит какой-нибудь русский солдат? Стоит ли подобный риск нескольких строчек на полосе?
– Издержки профессии, Серж, – отозвался Кемпбелл с той же беззаботной веселостью. – Новости не прилетают сами на стол. Мы собираем их, клюем по крошкам, словно куры на птичьем дворе. Каждая работа имеет свои издержки. А наша с вами, коллега, несет двойные…
Сергей усмехнулся. Он, собственно, и не сомневался в действительном роде занятий Кемпбелла, но ему было приятно, что британец решил открыться.[67]
– Что же интересует читателей британской газеты в дальнем и диком уголке нашего мира?
– Они вас боятся, – немедленно ответил шотландец, и поправился тут же. – Мы вас боимся.
Его мальчишеская улыбка, казалось, не могла вовсе исчезнуть с его худого, загорелого, подвижного лица. Сергей почувствовал, что перед ним человек сильный, отважный до отчаянности, человек, который может подняться на любую вершину, спуститься в любую пропасть и потому, что этого требует служба, и потому, что к этому призывает его душа. Ему вдруг сделалось стыдно за свое тесное, темное, пропахшее потом и экскрементами жилище, за себя самого, грязного, всклокоченного, закутанного в засаленные лохмотья, прикованного за шею, точно собака, к стене гадкой тюрьмы небольшого селения, затерянного в Кавказских горах. «Интересно, – подумал он, – на каком судне этот Кемпбелл пересекал Черное море? Чего он страшился больше – волн, морской болезни, предательства провожатых или же русской пули, что может вдруг вылететь из темноты?..» Но по своему опыту Сергей знал, что самый главный страх в предприятиях подобного рода – препятствия силы неодолимой, те, из-за которых человеку приходится поворачивать вспять. Такие опасения были ему хорошо известны, и говорить о них вслух он посчитал излишним.
– Неужели лев может кого-нибудь опасаться?
– О! – воскликнул Кемпбелл. – Вы попали в самую точку, Серж! Лев – силен, яростен, гневен, но и ему приходится уступать дорогу зверю более сильному. Слону или буйволу.
– Слоны не водятся на Кавказе, – заметил Новицкий.
– Зато буйволов – сколько угодно. Нет, конечно, Россия – не родина для слонов. Может быть, гуляли здесь особи, поросшие длинной шерстью, но это случалось тысячи и тысячи лет назад. Я имею в виду совершенно другого зверя – медведя.
Он наклонился, и его узкое лицо заострилось еще больше, приобретя сходство с заточенным лезвием. Новицкий подумал, что этот человек, Ричард Кемпбелл, несмотря на свою постоянную улыбку, может быть очень и очень опасен.
– Разве львам пристало опасаться медведей? – выпалил Сергей первое, что пришло ему на язык.
– Львы никогда не встречали этих зверей и не знают их действительной силы.
– Они могут ходить разными тропами. Лев, как мне известно, живет в саванне. Медведь предпочитает леса.
– Лев опасается, что медведь вдруг может нагрянуть к нему в логово с не совсем добрыми намерениями.
– Что же из того, чем владеет лев, может привлечь медведя?
– Индия, – просто и коротко ответил Кемпбелл, видимо, решив отбросить надоевшие уже иносказания и увертки.
– Вы предполагаете, что Россия может потянуться к столь далекой стране?
Британец засмеялся, искренне, но не без горечи.
– Что же мне предполагать, Серж? Разве ваш великий император не открыл ворота Дербента? Разве ваша не менее великая императрица не отправила своего фаворита…
– Брата своего фаворита [68],– поправил Сергей собеседника, решив и себе записать хотя бы немного очков.
– Виноват, – Кемпбелл поклонился с утрированной церемонностью. – Но в ее постели толкалось столько народу, что иностранцу и немудрено перепутать.
Новицкий с улыбкой развел руки, показав, что принимает извинения, но все-таки настаивает на поправке.
– Ее сын, ваш император, посылает своих казаков уже с определенным намерением – взять у нас Индию и сделать тем самым подарок Бонни.
Покойного Наполеона он назвал презрительной кличкой, прилипшей к нему в британских войсках и газетах.
– И, наконец, при нынешнем самодержце вы устремляетесь на Кавказ. Помилуйте, дорогой коллега, какой вывод должны из этого сделать мои… гм… читатели?
– Что российское государство – живое существо, которое растет и развивается подобно всем прочим, – спокойно парировал атаку Новицкий.
– Ради всех святых, Серж! Мы не против! Развивайтесь – туда, на север, к Архангельску. Растите – туда, на восток, в пределы самой Поднебесной [69]! Но юг вам очень опасен. Понимаете, друг мой, Индия – жемчужина британской короны. Мы намерены уберечь наше сокровище.
Он умолк и, склонив голову набок движением немного кокетливым, посмотрел на Новицкого, ожидая его ответа.
– Из этого я… так же, как и мои читатели… могу заключить с уверенностью, что если бы Россия помедлила перед Кавказским хребтом еще хотя бы пятнадцать лет, до окончания Наполеоновских войн, то Запад не разрешил бы ей перешагнуть эти горы.
Сергей спокойно произнес эту длинную и несколько витиеватую фразу и почувствовал себя совершенно уверенно. Во всяком случае, французским языком, единственным сейчас его средством защиты и нападения, он владел не хуже соперника.
– Безусловно, – откликнулся Кемпбелл. – Так же, как во время похода Петра, Европа пригрозила бы вам… лишними неудобствами.
Новицкий рассмеялся и переменил позу, цепь натянулась и звякнула.
– Какие уж тут лишние неудобства, дорогой Ричард, в таком положении. Мне сейчас неприятно и неудобно решительно все.
Кемпбелл нахмурился и сочувственно покачал головой.
– Милый мой, ну почему вы не остались на Тереке? Я имею в виду и вас, и вашу державу. Поверьте, мне крайне неприятно видеть европейца в таком положении. Ну, что привело вас в эти дикие горы?
Новицкий взял паузу, подумал и ответил совершенно чистосердечно:
– Сумма всех обстоятельств, дорогой Ричард. Такое бывает и в обыденной жизни. Вам кажется, что вы вольны в своих поступках, что перед вами открыты любые дороги. Но только вы делаете первый шаг, как выбираете определенное направление. Далее следует второе движение, третье, четвертое… И вот, сделав несколько сотен шагов, вы неожиданно для себя попадаете в место, куда не собирались заходить поначалу и вовсе.
– Скажем, у края пропасти, – сентенциозно заметил Кемпбелл. – Или у отвесной скалы. Но что же вообще потянуло вас в эту сторону?