– Как ни странно это может звучать – самые благородные побуждения. Мы хотели охранить Грузию.
– Ах да – защита единоверцев. Что же – для дипломатической ноты ход очень сильный. Но мои читатели – люди весьма прагматичные.
Сергей поморщился.
– Перестаньте, Кемпбелл. Речь идет о судьбе, о жизнях сотен тысяч людей. Кстати, когда Европа заставила Петра прервать персидский поход и вернуться в Россию, в Закавказье ворвались турецкие полчища и залили эти страны кровью. Все очень серьезно, а вы рассуждаете в понятиях какой-то игры – карт…
– Или же шахмат. Играете в шахматы, Серж?.. Плохо?.. Я так и думал. Не надо относиться к жизни с такой серьезной трагичностью. Она, в конце концов, тоже всего лишь игра. Только большая. Иногда мы соблюдаем правила, но чаще плутуем. Здесь не бывает игроков честных или бесчестных. Но – сильные или слабые. Те, кто умеют находить верные варианты движения, и те, кто путаются в собственных комбинациях. Но принципиально я с вами согласен – промедли Россия еще немного, и Тифлис говорил бы сейчас на фарси или турецком.
– Если бы мне пришлось выбирать сейчас, – начал Сергей, стараясь заставить голос звучать небрежно, весело, беззаботно, под стать собеседнику. – Я бы не перешел Кавказ. Я бы даже не подходил к большому хребту. Остался бы у Терека, у Кубани, и построил бы там границу наподобие стены, что стоит у китайцев.
– Точно! – развеселившийся Кемпбелл хлопнул себя по бедрам. – И тогда бы уже мы были вынуждены занимать эти горы и получили бы ваши проблемы.
– Почему вы убеждены, что вам пришлось бы подниматься в Дагестан, в Чечню, в Черкесию?
– Дорогой Серж, философы учат нас, что природа не терпит пустоты. А природа политической жизни – тем более.
– Но эти горы, коллега, совсем не пусты. Здесь уже живут люди, что считают эти места своими.
Кемпбелл усмехнулся и одним жестом перечеркнул все окружающее их пространство.
– На доске политических шахмат они только пешки. Истинные игроки – как мы с вами – находятся по краям. Хотя, вы знаете, мне нравятся эти люди. Они дики, они сильны, необузданны, коварны и кровожадны, но – они похожи на нас, шотландцев. Понимаете, Серж, мои предки тоже ютились в высоких горах, в каменных хижинах. Ходили полуголыми и резали друг друга ржавыми железяками. А потом явилась цивилизация… – Он умолк, и Сергей не решился вставить хотя бы слово в молчание, затопившее комнату. – Последний раз герцог Камберлендский [70] привел своих негодяев на наши земли. Правда, сначала мои хайлендеры [71] едва не добежали до Лондона. И случилось это не так давно, не больше века назад… Да, в сравнении с тем, что творили в Шотландии войска королевского сына, ваши солдаты проявляют чудеса благородства и дисциплины… Но после этой резни шотландские кланы оставили саму мысль о будущих возмущениях. И вот я, потомок вольных и воинственных Мак-Грегоров [72], служу английской короне. Та же судьба, уверен, суждена и племенам этой земли. Кто здесь будет – русские, британцы, турки, персы?.. Или вдруг еще незнакомое племя воспрянет по слову неизвестного нам пророка. Мне ясно одно – самостоятельно они не продержатся.
– Разумеется, – согласился Новицкий. – И я тоже уверен, что их сопротивление безнадежно. Но почему бы вам и вашим… читателям… не примириться с русским флагом на Кавказском хребте?
– Да потому, что вы не удержитесь в этих пределах. Вы покатитесь дальше, на юг, на восток. Силу может остановить только сила. Пока мы видим одно направление – Персия, Афганистан. Надир-шах и Бабур с сыновьями приходили в Дели с запада. Но есть еще один путь – с севера, из Центральной Азии, через Небесные горы. Один из ваших офицеров уже пробрался через пески.
Сергей понял, что Кемпбелл говорит об экспедиции Муравьева [73].
– Вы хорошо осведомлены, Ричард.
– Знаете, друг мой, журналистика – профессия очень странная. Приходится узнавать о вещах, которые вроде бы тебя сейчас не касаются, но могут быть полезными в будущем.
– Нашим читателям, – съязвил Новицкий.
– И читателям тоже.
Сергей почувствовал, что продолжать пикировку более не имеет смысла. Он решился стать на минуту серьезным.
– В сущности, Ричард, разница между обеими империями – вашей и нашей – в том, что вы играете, а мы – выживаем. Вы охраняете бриллианты, а мы – саму возможность существования нации. Турки могут сколько угодно негодовать, что Крым сделался русским. Но – последний раз крымские татары сожгли Москву уже при Иване Грозном. Времена вашей Елизаветы.
– Тогда мы ждали прихода Непобедимой армады [74].
– Тогда вы можете нас понять. Посмотрите на карту, Ричард. От самого Кавказа до Дона, до Волги – только равнина. Самое раздолье для конницы. Мы валили деревья в своих лесах, чтобы остановить орды кочевников. Засеки шли от Воронежа до Саранска, то есть почти до самой столицы. Вы можете вообразить себе, как существуют люди в государстве с такими границами?! Кабардинцы и черкесы приходили на самый Дон. Если бы мы не поспешили к Астрахани [75], Турция стала бы от Азовского моря до Каспия. А может быть, и Персия прорвалась бы через ворота Дербента. Дальше же перед ними была бы одна Дикая Степь, где защититься никак невозможно. Так что наше продвижение на Кавказ – не богатырская игра от избытка сил. Это постоянная, напряженная борьба за самое существование. Мы всего лишь пытаемся выжить. И непременное условие – граница по Кавказскому хребту. Рубеж, уготованный России самой природой.
Кемпбелл сделался тоже серьезен.
– Почти, Серж. Вы почти меня убедили. Или лучше сказать – поколебали в моих убеждениях. Но позвольте заметить…
В помещении потемнело. Огромная фигура Зелимхана заслонила дверной проем.
– Надо идти, – бросил одноглазый и снова исчез. Новицкому казалось странным, что, сколько он ни напрягал слух, никогда не мог расслышать шагов столь тяжелого человека.
Кемпбелл выждал секунд десять – очевидно, следил, куда направится одноглазый, и снова заговорил:
– К сожалению, коллега, мне приходится уезжать. Я бы еще с удовольствием побеседовал, но – не все в этом мире отвечает нашим желаниям. Поверьте, мне очень тягостно оставлять вас в таком положении. Что я могу для вас сделать?
– Заберите меня отсюда, – беззаботно отозвался Новицкий и улыбнулся, давая понять Кемпбеллу шуточность этой просьбы.
Но тот, к удивлению Сергея, воспринял его слова очень серьезно.
– Увы, Серж, я не могу вас выкупить, я не могу вас украсть. Кроме того, из того, что я слышал, вам безопаснее оставаться сейчас даже в этом вонючем прибежище. Ваш Полифем следит за гостями своим единственным глазом очень внимательно, и страж он надежный. А между тем у вас есть враги, весьма опасные. Вы знаете Абдул-бека?
– Слышал о нем, как и каждый в этих горах.
– К сожалению, мои рекомендации от турецких друзей относились к нему, и я вынужден терпеть его покровительство. Это не лев, не медведь и даже не тигр. Он волк, который будет резать, даже насытившись. Ему стало известно, что вы в плену, что вы друг – известного генерала. Ма-да-то-ва, так, кажется, произносится это имя.
Новицкий переменил позу, и цепь снова звякнула.
– Друг – сказано чересчур сильно. Сослуживец, знакомец – никак не больше.
– Для этого дикаря сила связи не имеет значения. Он в кровной вражде с вашим Мадатовым и думает, что, убив вас, нанесет своему врагу рану.
– Он ошибается, – возразил Новицкий с наружным спокойствием.
– Он уверен. Может быть, я смогу передать записку вашим… нет, не читателям. Непосредственному начальнику. Генерал-плижер, Алексей Вельяминов.
– Во-первых, он не мой начальник. Во-вторых, не думаю, чтобы он был слишком озабочен моей судьбой. Вы же знаете – о людях наших занятий помнят, пока мы работаем. И тут же забывают, как только…
– Как только перестаем писать, – подхватил Кемпбелл. – Но попробуйте начертать еще хотя бы несколько строчек. Клянусь честью, я доставлю ваше послание адресату. У меня есть надежные связи.
Он настаивал, протягивал Сергею карандаш и крохотную тетрадку ин-октаво, похожую на его собственную. Новицкий поразмыслил и решил уступить. В быстро наползающей из-за двери темноте он набросал десяток фраз, не особенно заботясь о красоте почерка или слога. Прежде всего, он хотел быть правильно понятым. Закончив, вернул тетрадку и карандаш.
– Вы разрешите? – осведомился Ричард, уже, впрочем, переворачивая листочки.
Новицкий только пожал плечами. В такой ситуации наивно было настаивать на сохранении тайны переписки, тем более что она уже не могла оставаться личной. Он же и писал для того, чтобы его прочитали.
Кемпбелл читал вслух французские фразы, проверяя, правильно ли понял накорябанное на плохой бумаге тупым карандашом в неверном свете рукой, отвыкшей уже писать.
– Выкуп считаю невозможным. Чем более будете предлагать, тем более будут требовать. Не хочу показаться вам малодушным, но при здоровье совершенно расстроенном, уже ни к чему более не пригоден. Незачем тратить деньги, лучше накажите обманщиков.
Прямо называть Бранского по имени Сергей не решился. Прямых доказательств у него не было, да и не хотел он посвящать англичанина в сложные отношения внутри самого русского стана.
– А знаете, – тихо и убежденно сказал Кемпбелл, убирая тетрадку в карман. – Вы – герой. Что-то Гомеровское проступает за этими словами и даже в ваших чертах. Я не ожидал встретить подобные примеры здесь, на Кавказе.
– Прометей был прикован в этих горах, – заметил Новицкий.
– Ах да, разумеется, – спохватился Кемпбелл. – Ну, тогда многое проясняется. Может быть, и я смогу пропитаться этим же воздухом. Прощайте.