Бетал поравнялся с Новицким и на бегу вложил ему в ладонь рукоять кинжала. Никогда еще Сергей так не радовался оружию. Про себя он решил, что даже в случае неудачи не отдастся врагам живым. Лучше заколоть себя самому, чем ждать, когда над тобой начнут трудиться искусные палачи Абдул-бека.
Вчетвером, также поочередно, они скатились в овраг. На пути вниз Сергея поддержал Семен, а вверх по склону, ухватив под руку, его поволок Бетал. Новицкий вдруг ощутил, как часть грозной энергии, которой было переполнено тело горца, перетекает к нему с каждым шагом. Ему нравился этот решительный и уверенный человек. Еще с момента стычки в ауле разбойников оба они осознавали какое-то взаимное тяготение: чувство мужского братства, которое не нуждалось в словах, чувство, которое рождается лишь в опасности и лишениях.
Наверху они упали на колени и огляделись. Луна только начинала еще зарождаться, да и узенький ее серпик скрывался за рваными клочьями косматых туч. Темно было в мире, тихо и невероятно свободно. Они поднялись и быстро пошли к опушке. Темир с лошадьми ожидал их среди деревьев.
Три часа бежали они рысью по узкой лесной тропе, пока, наконец, Мухетдин не решил, что можно остановиться. Новицкий чуть не рухнул с седла на руки казаку. Он и не подозревал, что так ослабел за месяцы плена. Они засветили небольшой костерок, и при неверном свете короткого пламени Бетал взялся за ошейник, все еще давивший шею Новицкого. Сергей лег ничком и не видел, чем орудует горец, но предположил, что иного орудия, чем свои мощные руки, тот и не ищет. Треснул металл, и железная полоса, душившая Новицкого с осени, разломилась. Сергей сел, потирая саднившую кожу.
– Мой брат, – сказал Мухетдин с хорошо знакомой усмешкой. – Она самый сильный человек в этих горах.
Костер тут же разбросали и затоптали. Снова поднялись в седла и проехали еще около часа. Потом Мухетдин сказал, что надо передохнуть.
– Пять часов у нас есть в запасе, – бормотал Атарщиков, укрывая Сергея буркой, точно ребенка. – Раньше, чем рассветет, тебя не хватятся. Но потом – ух и скачка же будет!
Сергей знал, что казак говорит верно, и надеялся, что сумеет за эти несколько коротких часов хоть немного оправиться, чтобы не стать слишком большой обузой и во время непременной скачки, и при очень возможной схватке.
– Я же тебе говорил, Александрыч, – продолжал Семен, устраиваясь поудобнее рядом на тюфяке из сухих прошлогодних игл. – В этих местах так – если человек тебе друг, то он в любом деле друг. Ну а если он враг…
Атарщиков заснул, не закончив фразы, а Сергей, уже проваливаясь в черноту, все еще надеялся, что оттуда не заблестят навстречу ему желтые глаза страшного Абдул-бека.
Погоню они заметили утром следующего дня. Накануне до темноты они ехали примерно в том же направлении, куда пробирался Новицкий во время неудачного своего побега. Сергей сказал Атарщикову, что есть, наверное, путь короче; объяснил, что Зелимхан с нукерами не гнались за ним, а, опередив, поджидали в долине. Семен только вздохнул.
– Это их лес, это их горы, – промолвил он спустя полверсты. – Ничего не поделаешь. Мухетдин ведет той дорогой, которую знает.
Новицкий и сам заметил, что проводник их не столь уверен, как был на той стороне Снегового хребта. Не раз и не два на развилках он придерживал лошадь и, свесившись с седла, долго сравнивал обе тропы, все не решаясь предпочесть правую левой.
Но до ночи никто их не тронул. Они также переночевали в лесу, привычно разжевав перед тем, как улечься, по горсти вязкой, питательной смеси, запили холодной водой из родника, что обнаружили неподалеку. И, обернувшись бурками, повалились на землю, причем каждый держал повод собственной лошади. Животных они покормили, но не расседлывали.
А потом лес кончился. Они выехали к опушке и долго стояли, изучая огромный язык степи, что вытянулся перед ними. Хорошо знакомый Сергею пейзаж – волнистая равнина с холмами, поросшими колючим кустарником, едва заметные шрамы балок, перечертившие плоскость, редкие купы деревьев, отмечающие заводи реки, стремившейся, как и они, к северу.
Зоркие глаза молодого Темира шарили по открывшемуся пространству, не пропуская ни кустика, ни ложбинки. А Мухетдин, казалось, просто втягивал воздух резко очерченными ноздрями, ощупывая мир верхним чутьем, подобно дикому зверю. Не нашел ничего подозрительного и первым выехал на открытое место.
– К вечеру будем у русских, – бросил он, проезжая мимо Новицкого. – Если будет на то воля Аллаха.
Еще вчера он убедился, что они с Новицким вполне понимают друг друга, и перестал ломать свой язык нелепыми словами чужого.
– Верст десять-пятнадцать всего осталось, – добавил Атарщиков. – Продержись, Александрыч.
После целого дня в седле, после двух ночевок в холодном лесу тело Сергея задеревенело. Но он знал, что не имеет права даже посетовать на усталость; и, не доверяя голосу, только кивнул.
Они поскакали по высокой траве, обогнули выступ того же леса, что узким клином выбегал в степь, и тут услышали выстрел.
Слева на гребне, что поднимался над равниной, словно бы бруствер предгорного укрепления, стояла группа конных человек в двадцать. Расстояние по прямой было более версты, и никто не мог надеяться попасть на таком расстоянии. Стрелявший, очевидно, хотел предупредить врагов, сообщить, что они бегут уже не по следу, а гонят по-зрячему. Но, может быть, выстрел служил сигналом и для другой партии преследователей. Времени рассуждать не оставалось.
– Там Абдул-бек, – крикнул юный Темир, чьим глазам братья доверяли безоговорочно.
Сергею и самому показалось, что он разглядел белую лошадь белада, и юноша только подтвердил его опасения.
– Ты был прав, – кинул ему Атарщиков уже на скаку. – Они знают короткий путь. Не дай бог, переймут у нас дорогу. Ну, держись…
Снова они долго не видели преследователей и только предполагали, что те, также напрягая все силы, торопятся перерезать им путь. Опасались, что из любой балки вдруг с визгом и гиканьем выскочит многочисленная засада. Час они скакали, полтора, два, Новицкий уже не различал времени. Он забыл про посадку, и горскую, и гусарскую, горбился, опустил руки с поводьями, почти зарывая их в гриву.
Дикий вопль Атарщикова выдернул его из серой пелены забытья.
– Наши, Александрыч! Ей-богу, наши!
Далеко впереди, верстах, наверное, в двух, на том берегу Сунжи стояло несколько рядом армейских палаток. Как позже узнал Новицкий, майор, комендант Грозной, узнав о рискованном предприятии, что затеял казак, приказал одной роте с орудием выдвинуться вперед, чтобы перенять возможную погоню. Старик ощущал и свою вину за то, что в плен попал доверившийся ему человек, и хотел помочь ему всем, что только было в его небольших силах.
Но тут-то и преследователи выскочили на холм не более, что в полуверсте. Обе группы гикнули и пустили лошадей во весь мах. Скачка, которую обещал Сергею Атарщиков, началась.
Новицкий держался в седле уже из последних сил, почти бросив поводья, надеясь только на ум и опыт животного, что выносило его двое без малого суток. Им повезло. Широкий, длинный овраг пересек дорогу всего в двухстах саженях от ближнего берега Сунжи. Они быстро спустились по отлогому склону и, понукая, нахлестывая утомленных коней, поднялись на противоположный обрывистый раньше, чем подоспела погоня. Теперь у этого препятствия даже двое решительных и метких стрелков могли задержать врага намного более сильного. А те, кто решился все-таки обогнуть балку, попали бы неминуемо под картечь, посланную с того берега. Орудие стояло впереди лагеря, и фейерверкер с зажженным фитилем ожидал только приказа.
– Скачем! – крикнул Атарщиков. – Они останутся, они не решатся.
Но Беталу казалось стыдным расходиться, не обменявшись хотя бы выстрелом. Он выхватил ружье из чехла, не сходя на землю, приложился и выстрелил. Высокий всадник, Сергей был почти уверен, что это Зелимхан, схватился за шею и покатился вниз головой. Бетал вздыбил коня, потряс над головою винтовкой и выкрикнул свирепый боевой клич. Несколько выстрелов ударило с той стороны, но пули, выпущенные второпях, прожужжали напрасно. Бетал снова взвизгнул и хотел уже поворачивать к берегу, но тут Абдул-бек увидел его в прогале порохового дыма, лениво поднимавшегося над землей, и так же, выдернув винтовку из-за спины, мгновенно прицелился и ударил. Бетал безмолвно развел руки, выпустил винтовку и начал клониться на сторону. Темир в два конских прыжка очутился рядом и подхватил брата, перекладывая к себе на седло.
Новицкий завопил дико, забираясь высоко до визга, и кинулся к ним.
– Куда, Александрыч, вернись! – кричал ему вслед отставший Атарщиков.
Один взгляд на лицо Бетала сказал Сергею, что горец мертв. Новицкий выхватил у Темира винтовку, хотел было прицелиться, но тут с той стороны балки снова хлестнули выстрелы. Словно раскаленный шомпол вошел Сергею в нижнюю часть живота над левым бедром. Кровавый туман поплыл перед глазами; он даже не почувствовал, как медвежьи лапы Атарщикова обхватили его и пригнули насильно к гриве…
Новицкий плохо помнил, как его доставили в крепость. Весь путь он провел в полузабытьи, то всплывая наверх к немилосердно палящему солнцу, к приступам черной боли, что накатывала волнами, заливая тело от паха до горла, то вновь проваливаясь в спасительное беспамятство.
По-настоящему очнулся он уже в Грозной, когда тамошний лекарь запустил в рану металлическую чашку зонда, надеясь извлечь застрявшую пулю. Сергей закричал, забился, но двое солдат, помогавших врачу, навалились ему на грудь и на ноги, прижали к столу. Новицкий выл, а врач, словно не слыша, как заходится раненый, спокойно нащупывал кусочек свинца, к счастью, только скользнувший по краю кости, обломивший, но раздробивший ее.
Впрочем, доктор уверен был, что Новицкий не выживет.
– Пять-семь дней промучается, а там все одно гангрена. С такими ранами – только на кладбище, – сообщил он майору Головину в тот же день.