Он повернулся поудобнее в кресле, облокотился и подпер подбородок ладонью.
– Во-вторых, во время побега я никого не убил. Если честно, только потому, что не успел. Меня подстрелили раньше.
Правой рукой Новицкий небрежно показал место, куда вошла пуля. Софья Александровна ахнула и покачала головой недоверчиво.
– Все в порядке, – успокоил ее Сергей. – Гарнизонный лекарь чуть было не залечил меня насмерть, но хаким, которого Атарщиков заставил спуститься с гор, знает свое дело гораздо лучше. Так что, оправившись, я в самом деле вспомнил о девушке. Ее имя – Зейнаб. Она дочь одного из воинов бека, что пытался получить за меня выкуп. Но я ее не выкрадывал.
– Что же, – неуклюже попыталась съязвить княгиня. – Она прибежала сама?
– Сама, – подтвердил Новицкий. – Только не прибежала, не пришла, а приехала. И теперь мы с ней муж и жена.
Настала очередь Мадатовой изумляться. Новицкий же веселился, только старался этого не показывать; разве что щурил глаза и прикрывал губы.
– Да, Зейнаб моя жена по местным обычаям. Кебинная жена – так называют этих женщин в горах. Видите ли, украсть женщину значит нанести оскорбление целому роду. Я нанял людей, которые отправились в гости к ее отцу, и предложил выкуп. Мою голову воины Джабраил-бека упустили, ну так рады были выручить хоть что-то за рыжие пряди Зейнаб.
– То есть вы как человек вполне уж восточный заплатили калым?
– И не только. Выкуп, о котором мы договорились, делится на две части: калым и кебин. Калым остается в семье, кебин женщина забирает с собой. Теперь она не опозорена и обеспечена на случай развода. Да ведь не я первый. Многие офицеры и чиновники так живут. Трудно же, знаете, без семьи даже служивому человеку.
Княгиня вздохнула.
– Я, конечно, слышала. Но я думала… А впрочем, не важно. Скажите, вы счастливы?
– Да, – сразу и твердо ответил Новицкий.
– Вы покажете ее мне? Обещаете? А почему вы сегодня приехали без нее?
– Она еще не готова к подобному обществу.
– Но вы ее учите? Дадите образование, воспитание? И когда сможете ее вывозить?
– Думаю, через год, – ответил Новицкий, на этот раз не слишком уверенно.
– А может быть, два? Три?.. Но она красива? Умна?
– Как говорят на Востоке, – начал Новицкий, уже несколько утомленный допросом, – чтобы увидеть Лейлу, надо посмотреть на нее глазами Меджнуна… Умна ли она? Да, безусловно. Для женщины своего положения.
– То есть вы довольны? Вы счастливы?
Новицкий кивнул и настороженно ждал продолжения.
– А что будет дальше? Вы же не можете всю семейную жизнь провести в спальне.
Сергей поморщился. Иногда жесткая прямота Мадатовой его раздражала.
– Что вы смущаетесь, Сергей Александрович? Мы же с вами взрослые люди. Вам нужна была женщина в доме, вы ее получили. Но жена – это не любовь, не влечение, а долг и обязанность. Ко мне вы ее привезете, только втайне, чтобы никто ее не увидел. И не потому, что я опасаюсь, а потому, что вы застесняетесь. И потом упрячете снова в коробочку. А что будет, когда вы решите вернуться в Санкт-Петербург? Она и тифлисскому обществу никак не подходит, что же говорить о столичном.
Новицкий слегка опешил перед таким напором, но попытался собраться и найти возможный пункт обороны.
– Почему вы решили, что я непременно должен вернуться?
Но княгиня атаковала самозабвенно.
– Ах, так вы останетесь здесь до смерти! И возненавидите вашу Лейлу…
– Зейнаб.
– За то, что она приковала вас к этой чужой земле. И тогда даже спальня, дорогой мой, обернется для вас – адской сковородой!
– Что касается смерти, – парировал мрачно Новицкий, – при моих занятиях эта дама может нагрянуть в гости очень и очень скоро.
Мадатова растерялась.
– Простите, ради бога, Сергей Александрович, я увлеклась.
– Ничего страшного. Наш с князем полковой командир сказал однажды, мол, если гусар дожил до тридцати пяти лет, это уже не гусар, а дрянь. Я, изволите видеть, дрянью себя не считаю, но срок отмеренный перевалил. Значит, и конец мой хотя не виден, но близок. Зейнаб же кебином своим вполне обеспечена, так что… Ежели что, сможет обойтись без меня.
– Венчаться не думали?
– У нее своя вера, и мою принимать она не захочет. Что же касается Петербурга, то – зарекаться не буду. Но ведь и у Алексея Петровича уже вторая жена кебинная. А его амбиции, поверьте, одним Кавказом не замыкаются.
Софья Александровна подняла руку, и Патимат вложила в нее узкий бокал с напитком цвета рубина. «Не вино, – подумал Новицкий, – но нечто для подкрепления сил. «Любопытно, – мелькнула иная мысль, – что из сказанного ею исходит из личного опыта? Все ли так ладно в этом семействе, как говорят о том в Шуше и Тифлисе?..» Но додумать до конца не успел, потому как княгиня заговорила:
– У Алексея Петровича кебинных, как вы говорите, жен может быть хотя бы и два десятка. А вам и одной окажется слишком много. Вы человек тяжелый.
– Я – тяжелый? – который раз за сегодняшний вечер поразился Сергей. – То есть Алексей Петрович легкий, а я тяжелый?
– В переносном, конечно, смысле. Алексею Петровичу легко с людьми расставаться. Я заметила – он человека с себя снимает, как поношенную перчатку. Сегодня еще нужен был, а завтра уже в мусорной куче. Вы же человек обязательный. Если кого-то приблизите, потом его от вас только с кожей отодрать можно. Нет, Сергей Александрович, вы человек, в самом деле, тяжелый. Все ваши привязанности вас тяжелят преизрядно. И та же Лейла – Зейнаб…
Закончить фразу Софья Александровная не успела, потому как дверь распахнулась и в комнату не вошел, а обычной своей летящей походкой ворвался хозяин дома, генерал-майор князь Валериан Мадатов.
Сергей начал подниматься ему навстречу, но Мадатов обхватил его за плечи и силою посадил в кресло.
– Сиди, Новицкий! Дай я на тебя погляжу. Внизу, в зале заметил, подумал, что обознался. Потом смотрю, думаю – точно он. Исхудал, брат, что стоялая лошадь после зимы.
Сергей усмехнулся такому сравнению.
– Болезни и ранения, князь, сами знаете, здоровья и красоты человеку не прибавляют.
– Нет, Новицкий, пока, слава богу, не знаю.
Уголком глаза Сергей поймал тревожный взгляд, который Софья Александровна бросила вдруг на мужа. Тот, кажется, тоже его приметил.
– Да, соврал, соврал, вспомнил. В тринадцатом, после Лейпцига почти девять месяцев провалялся с дурацкой раной. Доктора немецкие руку хотели отнять. Так я два пистолета под подушкой держал. Кто, сказал, сунется с пилой, маской или ремнями, тому пуля без промедления. Учили вас лечить, вот и лечите. А калечить – и без вас мастера найдутся. И что ты думаешь – спасли руку. Да – девять месяцев пролежал. Как заново, брат, родился.
Он оглушительно рассмеялся своей же шутке и вдруг остановился, словно бы поперхнувшись, и зашелся мучительным лающим кашлем. И снова Новицкий перехватил тревожный взгляд, которым Мадатова окинула мужа.
«А ведь он нездоров, – мелькнула странная мысль, которую Сергей постарался тут же отбросить. – Не может этого быть. Его еще в гусарах звали – железный. А в здешних местах о нем и вовсе легенду сочинили, мол, если Мадат-паша когда-то и спит, то не более, чем в полглаза…»
Мадатов же раза два хлопнул себя по шее, показывая, что подавился какими-то крошками, опустился в кресло и щелкнул пальцами. Безмолвная Патимат немедленно подала ему бокал оранжада.
– Ну, ты меня, брат, удивил. Читал я твои отчеты, что ты для Рыхлевского подготовил. Я же его, Софья, помню еще подпоручиком – в Преображенском. Тихий, застенчивый мальчик, даром, что гренадер. Здесь три месяца по горам! Там почти год пленным с двумя побегами! Прямо… – Он поворотился к жене. – Как звали того героя, Софья, что после войны еще десять лет по морям плавал?
Софья Александровна словно зажглась улыбкой.
– Улисс, князь. Улисс хитроумный.
– Вот-вот, Новицкий, ты, как Улисс: все время в пути и все мимо гавани.
Неожиданное сравнение польстило Сергею.
– Но вы, ваше сиятельство, тогда должны быть – Ахиллес. Герой неустрашимый, непобедимый и беспощадный.
– Не откажусь, Новицкий, не откажусь. Но в какую же пятку ударит меня стрела? Правую? Левую? На какую мне двойной каблук заказать? Со стальным, знаешь, вкладышем.
Он снова расхохотался, но уже осторожнее. Княгиня подождала, пока он отсмеется, а потом сказала:
– Знаете, господа, ведь вам и правда подходят античные имена. Даже странно – спустя тысячи лет, в другом уголке земли… Хотя, погодите, – оборвала она себя же. – Почему – другом? Здесь же, между морем и Кавказским хребтом она, Колхида! Сюда же Ясон с товарищами плыли за руном золотым.
– Видите, как все замечательно сходится, – подхватил довольный Новицкий. – Алексей же Петрович, стало быть, наш Агамемнон.
– Нет, нет, нет! – закричал Мадатов в притворном ужасе. – Эту историю я хорошо помню. Софью я ему – не отдам!
Тут уже они рассмеялись втроем: чисто, вольно, от всего сердца. Мадатов замолчал первый и поднялся из кресла быстро, легко, словно его подкинула невидимая пружина.
– Ты устала, Софья, – заключил он сухим, непререкаемым тоном, каким отдавал приказания своим офицером. – Вечер был трудным. Отдыхай. А мы с Новицким еще у меня потолкуем.
В кабинете князя Сергей в еще более усеченном виде рассказал историю своего плена.
– До Бранского нам с тобой не добраться, – с явным сожалением заключил князь, постукивая по столешнице поочередно всеми десятью пальцами. – Три года назад я ему сгоряча чуть голову не отрубил, а сегодня уж – какая дуэль между нами. И Георгиадис ему хвост не прищемит, потому как доказательств у тебя нет. Так ведь?
– Так точно, – усмехнулся Новицкий.
– Ну так и не мучай себя. Бессильная злоба, она, брат, знаешь, – человека только изводит. Абдул-бек, слышал, объявил мне канлу. И что же – скоро над ним все женщины посмеются.
– Он пытается сделать, что может, – осторожно заметил Новицкий.