Глава тринадцатая
Новицкий опоздал, дверь в кабинет Ермолова уже закрылась. Но адъютант командующего, майор в егерской форме, хорошо знал помощника начальника канцелярии в лицо и приоткрыл перед ним створку. Сергей боком протиснулся в щель, опустился на оставшийся свободным стул и огляделся.
Огромное помещение, так хорошо ему знакомое, в этот раз показалось на удивление тесным. Более двух десятков офицеров и чиновников собрал Алексей Петрович для неотложного разговора о проблемах границы. В просветы между голов сидевших Новицкий разглядел горбоносый профиль Мадатова, рыжий, гладкий висок Вельяминова, крепкий затылок полковника Муравьева, заметил очки Грибоедова. Подумал, что Александр Сергеевич, должно быть, внутренне торжествует: сколько он доказывал командующему, что отношения с Персией должны быть осью всей политики в Закавказье, и вот события показывают, что он оказался прав безусловно.
Ермолов встал, и его львиная шевелюра вознеслась к потолку.
– Так, из сообщения полковника Эксгольма мы можем заключить, что Аббас-мирза готов идти на открытый конфликт. Если персидские чиновники не хотят пропустить офицера Генерального штаба в Ленкорань, в город, принадлежащий Российской империи по духу и букве Гюлистанского трактата, ничем другим такую дерзость объяснить невозможно…
Ленкорань, как успел уяснить Новицкий из последнего разговора с Грибоедовым, была столицей Талышинского ханства, что отошло к России согласно мирному договору. Генерал Котляревский взял город холодным декабрьским днем в году 1812-м, как раз когда на западных границах империи русская армия уже гнала наполеоновские войска назад, через всю Европу, к Атлантике. Накануне нового года крепость пала, но карьера Котляревского на том и закончилась. Он был жестоко искалечен при штурме, и вторую половину жизни проводил, не выходя из дома; выбираясь на двор только летом, только в ровную сухую погоду.
После падения Ленкорани персы заговорили о мире, и по Гюлистанскому договору среди прочих земель к России отошло и ханство Талышинское. Оно протянулось вдоль берега Каспийского моря от устья Куры на юг, словно наконечник копья вонзаясь в тело Ирана. Разумеется, подумал Новицкий, разглядывая настенную карту, разумеется, персы хотят вернуть эти земли. И, совершенно естественно, нам нет никакого резона соглашаться на их предложения.
– Петербург хочет мира с Персией, – продолжал между тем Ермолов. – Нам предлагают быть весьма осторожными в отношениях с Тегераном и тем паче с Тебризом [83]. При том не указывают, до каких пределов осторожности мы можем откатиться с наших позиций.
Последняя фраза была произнесена тоном столь саркастическим, что слушавшие загудели, заерзали, проявляя солидарность с чувствами главнокомандующего.
– Посланцы Аббас-мирзы предлагают выкупить у нас и Ленкорань, и прилегающие к городу земли. Мы могли бы и согласиться, потому как у нас сейчас нет достаточных сил, чтобы защитить эту узкую полосу. Мы могли бы ее отдать, с тем чтобы вернуть через несколько лет, принести на остриях наших штыков. Но Аббас, человек весьма хитрый, предлагает нам передать ханство Ирану явно, а деньги заплатить за него тайно. Так уронить честь Российской империи нам никак невозможно…
«Честь государства, – подумал Новицкий, – понятие эфемерное, ни взвесить, ни отмерить, ни оценить его никак невозможно. Но всем собравшимся в этой комнате ясно, что урон этой чести измеряется величинами существенными: десятками, сотнями, тысячами человеческих жизней. Уступи сейчас командующий Кавказским корпусом требованиям наследника персидского трона, и всем ханам и бекам в горах и предгорьях от до Кубани и до Аракса, от Каспийского моря до Черного станет ясно, что Россия нерешительна, что она опасается и слабеет. А слабого – рвут по законам и волчьей стаи, и человеческой…»
– Я посылал генерала Мадатова для переговоров с Аббас-мирзой. Что же узнает князь Валериан Григорьевич? Все разбойники, все изверги, все неприятели наши находят убежище в Персии! Старая лиса Сурхай, бывший хан казикумухский принят во дворце наследника. Гуссейн Кули-хан, бывший владетель Баку, убийца князя Цицианова, владеет землями у Каспия именно на границе с Талышинским ханством. И царевич Александр, сын великого грузина Ираклия Второго, постоянный возмутитель спокойствия, получает в управление земли, смежные с Карабахом. Как?! Его отец защищал Грузию от полчищ персов, а этот изменник служит потомкам Ага-Мухаммеда, того, что вырезал Тифлис почти поголовно!..
«Александр Ираклиевич, – комментировал себе самому Новицкий, – служить будет кому угодно – персам, туркам, афганцам, англичанам, французам, всем, кто обещает ему вернуть хотя бы кусочек трона его отца. Хотя в лета царевича пора бы уже перестать питаться несбыточными мечтаниями. Надежда – хороший завтрак, но плохой ужин, как сказали бы читатели Ричарда Кемпбелла…»
– Генерал Мадатов показал персам и шашки татарской конницы, и штыки сорок второго егерского полка. Уверен, что этот парад отобьет у Аббаса-мирзы охоту трясти копьями и ятаганами. Тем более, что у него достаточно проблем с турками и афганцами. Он писал мне, что разбил и тех, и других. Но я имею точные сведения, что и те, и другие, напротив, его основательно потрепали. Тем не менее считаю, что воспаленное самолюбие наследника персидского трона может быть для нас весьма и весьма опасно. Я прошу у государя еще одну дивизию, чтобы расположить ее батальоны по самой границе. Мы знаем, что Гюлистанский договор оставил два спорных участка – в районе крепости Мигри и на севере озера Гокча [84]. Для окончательного устройства граничной линии из Петербурга направляется посольство князя Меншикова. Дипломаты вместо гренадеров и егерей…
По кабинету опять легкой волной прошел недовольный гул. Ермолов и добивался такой реакции, но сделал вид, будто не замечает настроение слушателей, и продолжил, еще более усиливая напряжение:
– Помимо того, в Петербурге изготовили чудесный подарок для Фетх Али-шаха. Хрустальный трон выдули умельцы на столичных заводах. Чудо сие ныне следует водным путем в Астрахань, а потом будет отправлено вдоль берега Каспия. Нам предписано обеспечить его сохранность.
С высоты своего роста Ермолов отыскал среди прочих голов Новицкого и едва заметно ему кивнул. Сергей кивнул в ответ и поджал губы: он и без знака командующего хорошо понимал, кому поручат это неприятное дело.
– Петербург хочет мира. Мира и только мира. Там уверены в благоразумии персиян. Государь убежден, что полкам нашим достаточно дела и на Кавказе. Да кто бы из нас решился разуверять императора Александра Благословенного?! Он требует от нас употребить все силы к сохранению мира. И кто же из нас решится нарушить монаршую волю?! Но говорили же древние: si vis pacem, para bellum. Если хочешь мира, готовься к войне. Господа, призываю вас всех и каждого…
Что поручил командующий каждому, сообщал уже Вельяминов. Резкий голос начальника штаба Новицкий слушал уже рассеянно. Ему было достаточно своих задач, а теперь к ним добавилась новая, не самая легкая и понятная. Впрочем, когда Ермолов объявил, что совет закончен, Сергей не мог отказать себе в маленьком удовольствии посплетничать с Грибоедовым.
– Чем ваши персы собираются платить за Талыш?
– Мои? – притворно изумился советник по иностранным делам. – Они столько же мои, сколько же ваши. Причем вашими в ближайшем будущем они будут в гораздо большей степени, чем моими.
Грибоедов намекал на поручение, данное Новицкому. Путь ценного груза из Петербурга как раз и пролегал по землям спорного Талышинского ханства.
– И все же – откуда Аббас-мирза надеется взять столько золота? Он же оплатил армии войну с афганцами; он ввязался в неимоверные расходы, пытаясь отогнать турок. И еще надеется у нас откупить приграничные земли?
– Английское золото, индийские бриллианты, – ответил Грибоедов, не раздумывая. – Причем, заметьте, Сергей Александрович, поддерживает и снабжает наследника даже не правительство Его Величества, а – Ост-Индская компания, частное предприятие. Они не обязаны отчитываться в своих действиях. А между тем распоряжаются огромными средствами и даже собственной армией. Если бы только нам удалось организовать здесь, за Кавказским хребтом, нечто подобное, мы могли бы действовать решительнее, свободнее и продуктивнее.
– Но как бы мы тогда сочетали наши действия с интересами всего государства? – осведомился Новицкий.
Глаза Грибоедова за круглыми стеклами очков весело заблестели.
– А разве интересы всего государства не складываются из нужд каждого из его граждан… – начал было он говорить, но голос его вдруг заглушил зычный рык Ермолова.
– Гусар! Подойди-ка быстро сюда. Тут до тебя дело касается.
Новицкий развел руки, принося извинения собеседнику, и поспешил к столу командующего.
– Государь в своем письме не только требует мира с Персией, но и выражает неудовольствие некоторыми нашими действиями. Он рад, что нами уничтожен столь злобный противник России, каким являлся пресловутый разбойник Абдул-бек. Но вместе с тем опечален гибелью семьи бека при взрыве… В Петербурге никак не могут взять в толк, что это совсем другая война. Здесь никому не дают слова чести, здесь не пропускают великодушно гарнизоны с распущенными знаменами, здесь не щадят никого! Здесь только истребляют друг друга. И если мы хотим победить, мы должны действовать сообразно… Вот тебе, Новицкий, одновременно и высочайшая похвала, и монаршее неудовольствие. Выбирай, что больше по вкусу. Можешь идти… Что-то еще?
Новицкий напрягся, сознавая, что должен сообщить Ермолову известие крайне неприятное и неудобное для них обоих.
– Ваше высокопревосходительство… Алексей Петрович… Дело оборачивается еще хуже, чем представляется государю и вам. Во время взрыва самого Абдул-бека не было в сакле. И он, кажется, выжил.