Лиза хоть и была отчасти готова к вопросу о Вите, но его имя отчество и фамилия, прозвучавшие в сочетании со словами «враг народа», поразили ее своей нелепостью, и она твёрдо заявила:
– Кто-кто, а Грамотеев не враг, это я вам как комсомолка заявляю!
– Я вас не спрашиваю о том, враг он или нет, я спрашиваю, что вы знаете о нём? – настойчиво повторил следователь.
– Знаю, что он хороший комсомолец, отличный пионервожатый и преданный друг.
– Ну ещё скажи – хороший любовник, – противно улыбнувшись, показав при этом свои прокуренные, гнилые зубы, сказал следователь.
От этих слов Лиза просто подпрыгнула на стуле и громко крикнула:
– Да как вы смеете такое говорить!
– Ладно, ишь как распалилась. Может, и не любовник, а только собирается им стать. Вот, может, по этой самой причине и хвастал тебе, что он сын известного командарма. Больше-то хвастать этому рыжему нечем.
Лиза была поражена информированностью следователя о влюблённости Витька, о которой она сама с трудом догадалась, но и одновременно обрадовалась, что истинная причина его ареста заключается в совершенно невозможном родстве со знаменитым героем Гражданской войны, которого арестовали в начале лета и расстреляли затем как врага народа.
– Болтали в городе, что он сын командарма, но сам Витя, когда об этом заходила речь, всегда отшучивался и называл себя сыном солнца, намекая на свои конопушки и рыжие волосы, – совершенно успокоившись, ответила Лиза.
– А как он отнёсся к известию о разоблачении командарма? – спросил следователь, затягиваясь дымной и вонючей папиросой.
– Когда мы на комсомольском собрании изучали постановление Верховного суда о приговоре командарму, Витя вместе с нами голосовал за поддержку обвинительного приговора, и больше мы на эту тему не разговаривали.
– А не говорил он вам, как он встречался с отцом накануне его ареста?
– Нет, я никогда с Грамотеевым о его личных делах не разговаривала.
– Что же, ты и не знала, что он в тебя влюблён? – вдруг спросил следователь.
– Я догадалась об этом только недавно, буквально вчера, – простодушно сказала девушка.
– Глупые вы, девки, не видите истинных чувств, за принцами гоняетесь, – вдруг совершенно не по теме заявил следователь. – У самого такая дурёха растёт, – выпустив изо рта облако вонючего табачного дыма, расстроенно заметил следователь и опять перешёл на официальный тон:
– Я бы попросил вас охарактеризовать отношение Грамотеева к товарищу Сталину и к Центральному комитету.
– Виктор слишком легкомысленный человек, чтобы говорить на такие темы с девушками, – быстро нашлась Лиза, тут же отчётливо вспомнила, как однажды на Кавказе Витёк, глядя вдаль на острые вершины гор, задумчиво произнёс:
– Наконец-то я понял, почему он такой жестокий.
– Кто? – удивилась Лиза.
– Кто-кто… – уклончиво ответил Витёк, – твой любимец. Горы у них тут очень угрюмые, поневоле жестоким станешь.
Тогда Лиза приняла эти высказывания на счёт Руслана и спорить не стала. Сейчас же до неё вдруг дошло, о ком были сказаны эти слова, но следователю ещё раз твёрдо заявила:
– Он настоящий комсомолец, преданный делу партии, хотя часто болтает всякий вздор и большой любитель посмеяться над собой и другими.
– А какой вздор он болтает? – заинтересовался следователь.
– Да так, всякую ерунду. Всех вышучивает. На Кавказе, например, житья не давал одной старой деве, всё сватал её за первого встречного-поперечного…
– Вот и дошутился, – многозначительно сказал следователь. – Ладно, товарищ Елизавета, вижу, что человек ты правильный, но вот бдительности тебе не хватает. Иди домой, а если чего вспомнишь о своём вздыхателе – сообщи. Да вообще, гляди в оба, время сейчас такое.
– А что будет с Грамотеевым? – спросила Лиза, уже поднимаясь со стула.
– Разберёмся, у нас ни за что не сажают, – ответил следователь и всем своим видом дал понять, что разговор закончен.
Лиза выскочила из кабинета следователя почти радостная. «Конечно разберутся! – думала она. – Витька – враг народа, что за ерунда?»
Вылетев на крыльцо прокуратуры, она увидела, как с противоположной стороны улицы к ней метнулись две до боли знакомые фигуры.
– Мама, тятя! – крикнула Лиза и бросилась к ним.
Увидев её оживлённое лицо, мать вдруг заплакала и запричитала:
– Ну, Линка, доведёшь ты меня до гробовой доски, нет от тебя покоя! Господи, когда же я её замуж отдам, чтобы образумилась и в детей уткнулась?
– Ну, мать, ты даёшь, – обняв её и дочку за плечи, сказал Ваня. – Чего ты на Линушку напала? Тут стояла и бога молила, чтобы всё обошлось, а обошлось – опять всё не так…
– Да так, так, но почему наша-то всё вперёд лезет? Что же ей неймётся? То по деревням моталась с комсомолией своей, то с неба упала на этой деревяшке, то к грузинцам в горы полезла, а теперь ещё лучше – в милицию забрали!
– Мама, во-первых, не к грузинцам вовсе, а к горским народам! Их там множество. И не забрали в милицию, а вызвали для дачи показаний.
Не давая разгореться новой полемике, Ваня потащил жену и дочку домой. Там, успокоившись, Лиза рассказала родителям о беседе со следователем. Рассказ получался почти весёлым. Ну как может Грамотеев быть сыном командарма – просто смешно, и, конечно, всё разъяснится, и его отпустят. По мере Лизиного рассказа мать мрачнела и оптимизма дочери не разделяла.
– Как же, отпустят, жди. Ещё никого не отпускали, тем более что он и впрямь сынок этого командира. Одна тётка на базаре, с которой мы торгуем, родня этому самому Грамотееву, двоюродная сестра матери его. Как-то мне рассказывала, что сестрица её в Гражданскую спуталась с одним военным и за ним по обозам стала скитаться. А он женатый, трое детей. Пока война шла – пользовал её, а как кончилась – бросил. Она же к тому времени уж на сносях была. Оставил, говорит, в каком-то маленьком городе по дороге к месту новой службы, чтобы вроде родить спокойно могла, да и думать забыл. Если бы не добрые люди, то погибла бы она вместе с мальцом. А уж потом-то горя хлебнула – через край! Ни денег, ни родного человека рядом, а тут этот криком кричит. Говорит, бабка-повитуха её у себя держала, а когда Лида (так мать Витькину вроде звать) оклемалась, собрала ей в дорогу, и та пешком прошла пол-Рассеи, пока домой в Рыбинск к родителям добралась с дитём на руках. Вот они, мужики, напакостят – и в кусты, а нам разбирай! – как всегда, назидательно закончила мать.
– Ну, ты опять за своё, – миролюбиво урезонил жену Иван. – Ну кто тебя-то в жизни обижал, что ты всё мужиков хаешь?
– Меня-то попробуй обидь, а вот баб жалко, а тут ещё властя такие, которым лишь бы кого поймать да в кутузку посадить. Я ведь ещё забыла рассказать, что Лида-то эта, когда парню исполнилось семнадцать да надо было учиться дальше, решила папашу его найти. До командарма этого, её даже и не допустили. Всё охрана вокруг, а из дому, куда она пришла с Витькой, их его законная жена, важная такая барыня, просто выгнала. Ну а господь-то, всё видит, вот и наказал их за гордыню. Наверное, несладко теперь и ей, этой барыне с детками командирскими, если уж за незаконных принялись. Не понятно только, за что господь Лиду с Витькой обидел, ведь они же и так намучались, хотя грех-то на ней есть – нечего с чужими мужьями путаться. А вот парня жалко, – со вздохом добавила Ефимия Петровна.
Во время её рассказа удивление не сходило с лица Лизы. Витька – сын командарма? Смешной и болтливый Витька, на которого она обращала внимание только для того, чтобы одёрнуть или приказать что-нибудь принести, – сын такого легендарного человека? Ведь знал же это, а ни разу даже не сознался в знаменитом родстве. Гордый, видимо, обиделся на отца за мать. Вспомнилось то комсомольское собрание, на котором обсуждали врагов народа из числа высшего военного начальства, и непривычно хмурое лицо Виктора. Голосовал он за осуждение или нет – теперь она точно сказать не могла, но голосов против не было, поэтому она так смело и заявила следователю, что осуждал.
– Мама, ну а если и вправду сын он этого врага народа, так и что, он же его так и не видел ни разу, чем он может быть виноват? Да и кто об этом знал там, наверху?
– Власть всегда знает, кто виноват и в чём. То господ, как волков, травили… Сколько народу побили – страсть! Чем, например, наш барин был перед ними виноват, старый человек, всю жизнь на военной службе? А убили – и даже могилки не сыщешь. Небось, закопали где-нибудь в общей яме. В Питере в первый год революции пьяная матросня просто забавлялась в стрельбе по людям, кто побогаче одет. Ведь сколько господ было в старину. Бывало, идёшь по Невскому, а народ красивый да богатый, кто пешком прогуливается, кто в коляске едет. Куда они все подевались? Ведь тоже многие за революцию были. Помню, пришли в гости к барону его друзья, так на кухне было слышно, как ссорились они. Кто за царя, кто против, а теперь уж нет ни тех, ни других нет. Кто уехал, кого так побили, когда квартиры уплотнять стали, кого соседи да завистники сдали… Народу-то поганого на свете полно. Один счастью чужому позавидовал, другой обиделся на что-нибудь, третий просто чужого захотел, вот и оговаривают честных людей. А эти тут как тут, хвать – и повезли. Назад редко кто возвращается. Витька этот, ты говоришь, насмешник был, вот, видно, над кем-то неудачно пошутил, да и получил горячего до слёз.
– Что ты девчонку смущаешь? – перебил жену Иван. – Не волнуйся, Лилечка, – разберутся, выпустят, как не выпустить, если человек ни в чём не виноват?
– Выпустят, как же, держи карман шире, – буркнула Ефимия Петровна и пошла сердито громыхать кастрюлями. Как всегда, в заключение перепалки предупредила: – Лизавета, ты там, смотри, языком не ляпни, что мать у тебя контра, а то вам тут, двум правильным, некому будет щей сварить.
Обвинения в адрес советской власти были для Лизы нестерпимы, но сегодня спорить с матерью не хотелось. По всей видимости, в чём-то она была права. Витёк действительно мог стать жертвой своего длинного и язвительного языка, но неужели из-за дурацкой шутки можно так обидеться на человека, что поломать ему жизнь? Вскоре довелось ей узнать, кому помешал Витёк и, главное, что она сама является косвенной причиной его несчастий.