В первый же день начала занятий в медучилище она столкнулась в коридоре с Митяем. Лиза хотела сделать вид, что не заметила его, но он остановил её.
– Лизавета, как Кавказ? – спросил он, глядя ей в глаза. – Ты как там, этому рыжему дала наконец или он так и сел, не попробовав тебя?
Лизу передёрнуло от этих гадких слов, и она крикнула в красивое, но отвратительное лицо парня:
– Ты и мерзавец, Митяй, а ещё и комсомолец. Отойди от меня, а то я тебе по морде дам!
– Смотри, как бы я тебе сам сопатку не расквасил, – зло зашипел бывший ухажёр, сжимая запястье девушки. – Скажи спасибо, что я с бабами не воюю, много вам чести, а вот твой хахаль пусть подумает, как языком лязгать, я ему покажу «сердцееда местного разлива», – с нескрываемой злостью почти выплюнул он эту фразу и, отпустив руку, пошёл, насвистывая, прочь.
Лиза оторопело смотрела ему вслед. Сомнений не было: Витька сдал Митяй. «Оказывается, – с тоской думала Лиза, – подлость может спокойно разгуливать среди людей, нисколько не стесняясь». Митяй шёл по коридору с высоко поднятой головой, ладный в гимнастёрке, ловко затянутой ремнём. Кожаные краги, которые он носил и зимой, и летом, лихо поскрипывали при каждом его шаге. Лиза долго стояла в коридоре, не имея сил зайти в аудиторию. Мучила мысль о том, что она стала невольной виновницей Витькиных проблем. Ей ясно вспомнилась та ночь, когда она, потрясённая хамством Митяя, сидела за ярким кругом костра и, зная, что её никто не видит, плакала от оскорбления и разочарования. Вспомнился Витёк, шагнувший к ней из света в темноту.
– Ты чего носом хлюпаешь? – спросил он и состроил такую уморительно жалостную гримасу, что Лиза не удержалась и улыбнулась. – Ты только скажи, я этого сердцееда местного разлива – уделаю, – грозно заявил Витёк, стараясь, чтобы его услыхал Лизин обидчик.
От этого заявления стало ещё смешнее, и девчоночьи всхлипывания быстро сменились смехом, так невыносимо забавно было представить себе, как щуплый Витёк «уделывает» здоровяка Митяя.
Едва дождавшись конца занятий и односложно отвечая на вопросы друзей о Кавказе, Лиза побежала домой и там, уткнувшись в подушку, плакала долго и мучительно. Ни мать, ни отчим не могли её успокоить и в конце концов резонно решили дать ей выплакаться. Это были первые слёзы после навалившихся на неё несчастий. Молодые слёзы обладают целительной силой и дают не только выход скопившимся эмоциям, но и часто за слезами приходит ответ на главный вопрос: «Что делать?».
Утром, надев гимнастёрку и перетянувшись ремнями, Елизавета решительно направилась в комитет комсомола медучилища, где потребовала собрать комсомольское собрание в поддержку Грамотеева. Выслушав её, председатель комитета – студент последнего курса училища Гордеев – обещал поддержать, предварительно провентилировав вопрос в городском комитете комсомола. Шли дни, но на вопросы Лизы о дате собрания Гордеев отвечал уклончиво и предлагал не торопиться.
– Как не торопиться? – не выдержала наконец Лиза. – Человек в тюрьме мается, а мы не должны торопиться? Где же комсомольская солидарность?
– Ты мне, Токарева, солидарностью в нос не тычь, нечего было целоваться с кем ни попадя, а тут разбирайся с вами! – разозлился он. – Да понимаешь ли ты, в какое дерьмо меня втянула? Не знаю теперь, как и отмыться. В городском комитете комсомола мне ясно сказали, что я не только потерял бдительность, но и своих комсомольцев распустил. Кругом враги, а мы тут комсомольское собрание в знак солидарности с ними затеваем. Я сразу туда пошёл, да тебе говорить не хотел, думал, может, само собой всё обойдётся, и выпустят этого рыжего трепача и без нас, но, видно, не судьба…
Лиза, не дослушав нотацию, выскочила из комитета. Оставалась последняя надежда – Москва. «Пойду к Косареву, он поможет, – решила Лиза. – Он не может не помочь».
Косарев был секретарём Центрального комитета комсомола Советского Союза и кумиром молодёжи. Его портреты наряду с портретами вождя украшали все комсомольские издания. Его любили, ему верили, ему подражали. Лизе очень нравилось его симпатичное, открытое лицо и замечательная улыбка, которую она знала не только по портретам, но и видела наяву. В начале года она была делегатом губернского съезда комсомола, проходившего в Ярославле. Во время перерыва, после темпераментного выступления Косарева, Лиза, отхлопав ладони, вышла в фойе и увидела его в окружении делегатов. Приложив максимум усилий, она пробилась через толпу в первый ряд и, не сводя с кумира восхищённого взгляда, ловила каждое его слово. Какова же была её радость, когда она услыхала обращённый прямо к ней вопрос секретаря:
– Ну что, товарищ, будет комсомол участвовать в строительстве социализма?
– Конечно да! Комсомольцы, сделают всё, что смогут, и ещё больше, – бойко ответила Лиза.
– Ну а если кто мешать будет, обращайтесь прямо ко мне, – заявил Косарев и, пожав протянутые к нему со всех сторон руки, пошёл к выходу.
«Ведь он сам предложил обращаться к нему, – наивно рассуждала Лиза, собираясь в Москву. – Может быть, вспомнит меня, взгляд у него умный, цепкий. Не вспомнит, так сама напомню». Рассказывать дома об истинной цели своего визита в Москву она не стала. Сказала, что её послали на съезд комсомола, как комсорга группы, и, с трудом насобирав денег на билет, отправилась в путь.
Площадь Трёх вокзалов, куда привёз поезд, оглушила её звоном трамваев, гудками машин и разноголосыми криками пёстрой толпы гостей столицы. Разузнав, как проехать на Славянскую площадь, где размещался Центральный комитет комсомола, но не сумев забраться в переполненный трамвай, Лиза пошла пешком. Осенние улицы старой Москвы её очаровали, наполнив душу уверенностью в разрешении всех проблем. Поэтому, добравшись до места, она не пожалела, что прошла такой долгий путь. «Заодно и экскурсия. На Кавказе больше ходили», – подумала она и в хорошем настроении зашла в подъезд здания ЦК.
– Вам к кому? – строго спросила сидевшая в окошечке бюро пропусков женщина.
– К Косареву, – не задумываясь ответила Лиза.
– К Косареву? – с удивлением спросила женщина. – А он вас вызывал?
– Да, – соврала Лиза, – вызывал.
– Когда?
– Это было в апреле этого года на съезде ВЛКСМ в Ярославле.
– Почему же так поздно приехала?
– Он сказал, что в любое время готов со мной встретиться, – бодро отвечала Лиза.
– Его сейчас нет, могу выписать пропуск только к его заместителю, – сухо сказала женщина и протянула Лизе маленький листок. – Только не забудь его там отметить, – бросила она на прощание.
Здание ЦК поразило Лизу своим величием и длинными коридорами с высоченными глухим дверями. Однако было странно, что в этих гулких коридорах практически никого не было. Когда она собиралась сюда, ЦК представлялось похожим на городской комитет комсомола, где всегда толпилось много народу. Здесь же было неожиданно тихо и пустынно. Найдя нужную дверь, Лиза тихонько постучала в неё и, услыхав строгое «Войдите», очутилась в небольшом кабинете, из окна которого открывался отличный вид на Славянскую площадь. Заместитель Косарева был на удивление немолод и чем-то напоминал её отчима. Это сходство как-то ободрило Лизу, и она смело шагнула к столу, сразу же начав рассказ о цели своего визита.
– Прежде всего, садитесь и представьтесь, – остановил её заместитель. – Вот теперь я вас внимательно слушаю, – произнёс он, когда Лиза устроилась на большом и удобном стуле.
Лиза, когда ехала в Москву, решила, не вдаваясь в подробности, просто сказать, что Виктор Грамотеев хороший комсомолец, предан делу партии, что она, как комсорг, ручается за него. Однако, когда увидела устремлённый на неё взгляд, забыла всё, что хотела сказать, и начала сбивчивый рассказ с того самого злополучного дня, когда её поцеловал этот гадкий Митяй.
Помощник слушал не перебивая, но Лизе постоянно казалось, что он ее не слушает. Когда она всё выложила и добавила под конец, что она приехала не хлопотать о своём друге как комсорг группы, он, опустив взгляд на груду лежавших перед ним газет, сказал ей:
– А теперь послушай меня, милая девушка. Как человек много поживший, много повидавший и многое знающий, я могу тебе посоветовать только одно: береги себя, не лезь в это дело. Ты не сможешь спасти парня, а только себя погубишь. Время сейчас такое…
– Ну а если я прямо к Косарева порошу разобраться? – не сдавалась Лиза.
– Не к кому обращаться, – ответил помощник и, протягивая ей подписанный пропуск, спросил: – Сегодняшние газеты читала? Если нет, пойди почитай и езжай домой.
Озадаченная и опечаленная Лиза вышла на освещённую осенним солнцем Славянскую площадь, и тут же отыскала глазами газетный киоск. «Комсомолка» лежала поверх всех остальных газет. Крупный заголовок передовой статьи объяснял всё, что она увидела и услыхала в ЦК: «Разоблачён и арестован враг народа Косарев». Эти слова оглушили её, и не помня себя Лиза бросилась на вокзал. Всю дорогу домой она провела в каком-то странном оцепенении: «Не может быть, – стучало в мозгу, – кому же верить, если и Косарев враг?» Эта мысль забивала все остальные чувства, и судьба Витька отошла куда-то на второй план. Она могла согласиться, что врагами народа были недавно разоблачённые военачальники. Понятно, они все раньше царю служили, но поверить в то, что врагом был Косарев, молодой человек из народа, которому свято верили миллионы комсомольцев, было выше её понимания. «Что-то тут не так. Может быть, тоже оговорили зазря? Но зачем? Кому помешал? Почему не проверяют тех, кто доносит, может, это они и есть враги народа?» От этих мыслей голова шла кругом, и дорога домой показалась бесконечно длинной.
Мать удивилась её скорому возвращению, но, увидев опрокинутое лицо дочки, спросила:
– Что опять случилось?
– Косарев – враг народа, – едва слышно ответила Лиза.
– Какой такой Косарев? Ещё один твой друг? – поинтересовалась не посвящённая в комсомольские дела Ефимия Петровна.
– Нет, не друг, – устало сказала Лиза и легла на кровать, отвернувшись лицом к стенке, давая понять, что разговаривать она не намерена.