елохнулся только один человек. «Вы что, дома командуете?» – удивился капитан. «Да нет, – отвечает резервист, – меня жена тут поставила и сказала не сходить с места».
Анекдот имел огромный успех, но больше всех смеялась эта кавказская красавица, открывая белые, ровные зубы и закидывая гордую голову вверх.
– А вы что, девушка, смеётесь? – с напускной строгостью посмотрела я на красавицу. – У вас-то на Кавказе, наверное, женщины так отвечают: «Меня муж здесь посадил, вот я и сижу».
– Нет, это раньше было. А теперь, по крайней мере в Чечне, не так. Пока мужчины воевали, мы сами научились себя и детей кормить, и нами уже не покомандуешь, – ответила та, посерьёзнев. – Вот мой муж остался дома, а я тут с сыном отдыхаю.
Познакомились. Красавицу звали Марина. Она приехала в санаторий из чеченского села с шестилетним сыном, который, несмотря на малый возраст, держался очень достойно, с характерной кавказской сдержанностью. Тогда, посмотрев на его белобрысую голову, усомнилась:
– Что-то ты на кавказца не похож, типичный Ванька.
На что малыш, подбоченившись и сведя в одну линию густые брови, ответил:
– Я не Ванька, а Анвар. Я чеченец!
– Ну теперь вижу, что чеченец, – удивилась я, – смотри какой грозный!
Сейчас Марина стояла в проходе, крепко держа за руку насупившегося сына, и её посуровевшее лицо ничего хорошего не предвещало. Оказывается, моя давешняя знакомая сидела буквально у меня за спиной и, по всей видимости, стала свидетелем нашего разговора.
– Что для вас эта война? – зло блестя глазами, продолжила чеченка. – Одному ехать далеко, другая – гулять боится. Вы эту войну только по телевизору видели, а для чеченцев война – это десятки тысяч погибших, сломанные судьбы и потеря всего и всех. В центре Грозного единицы не разрушенных домов, а ведь был большой красивый город. Что там ещё разбивать?
Первым нашёлся Михаил:
– Можно подумать, что мы первые начали эту бойню.
– А кто в декабре девяносто четвёртого войска ввёл? Разве не федералы?
– Конечно, надо же было защитить население от дудаевского беспредела, – взвился подполковник.
– Так, друзья, хватит этих митингов за столом. Предлагаю перейти на более нейтральные темы, а то скоро в наши дебаты включится вся столовая, и всё лечение пойдёт насмарку, – предложила я. – Думаю, нам стоит, как это и положено в приличной компании, не говорить за столом о политике, религии и национальном вопросе.
– Правильно, слуший, – обрадовался Назим, – а то я уже хотел за другой стол пересесть, так мне тяжело это слушать. Даже, слуший, сердце болит, да…
– Назим Ахмедович, скажите, а как на фарси «слуший, да»? – вдруг спросила Юля.
– Зачем тебе, слуший, это? – удивился Назим.
– Приеду в Питер и буду так приговаривать для прикола, хотя лучше на английском: «Listen, let».
– А разве я так говорю?
– Конечно, – ответила под общий смех Юля.
– Надо же, а я и не замечаю, слуший, – смутился Назим, чем ещё больше развеселил всех.
Улыбнулась даже Марина. Напряжение было снято. Перед ужином, собираясь на бювет, я услыхала деликатный стук в дверь. На пороге номера стояла Марина.
– Вы на источник идёте? – спросила она, смущённо улыбаясь.
– Да, конечно, только оденусь. Вам что, водички принести?
– Нет, я тоже пойду. Просто компанию себе ищу.
По дороге на источник я поинтересовалась удивлённо:
– А как вы узнали, что я в этом номере живу?
– Мы с Анваром рядом – в сорок седьмом. Я видела, что вы – наша соседка.
– Увы, я становлюсь невнимательной, может, видеть плохо стала? Раньше все замечала, – начала сокрушаться я.
– Да что нас разглядывать? Вам, столичным жителям, мы не интересны. Я уже давно это поняла, – без тени обиды ответила Марина. – Перед вами постоянно миллионы людей на улицах мелькают, вот вы и не смотрите ни на кого. А у нас в селе всего тысяча человек живёт. Все друг друга знают, и каждый новый человек на виду.
– Возможно, вы и правы. В большом городе, если на каждого смотреть, с ума сойдёшь. Одно метро чего стоит. Вы были в Питере?
– Нет. Я в Москве была, да и то проездом. Сейчас сложно. Нас, кавказцев, ведь непрерывно проверяют, тут уж не до экскурсий.
– Раньше же это просто было, почему не съездила?
– Раньше наши женщины редко одни даже за ворота выходили, а уж в одиночку ездить совсем невозможно было.
– А сейчас, говорите, можно и одной на курорт приехать?
– Да сейчас время другое. Я семью кормлю – как мне дома сидеть?
– Странно, у кавказцев муж – всегда добытчик. Ваш что, русский?
– Да нет, чеченец. Так получилось, – нехотя ответила Марина.
Поговорили о курорте, посплетничали по поводу смешной пары отставника-капитана, которого буквально замучила своими замечаниями жена-тиран.
– Я, знаете, с ними за столом сижу. Как он может всё это терпеть? – удивлялась Марина, – причём, представляете, она всю жизнь не работает, а мужем командует. У чеченцев такое невозможно.
– Да и у русских такое редко встречается, – заверила её я. – Каждому своё счастье. Видели моего соседа по столу – азербайджанца? Он тоже, думаю, дома не подарок. Всё время жалуется, как плохо кормят, как его, пардон, пучит, какая холодная вода в бассейне. Никогда бы не могла подумать, что кавказские мужчины такие неженки.
– Он же не горец, а равнинный азербайджанец – что с них взять? Это нашим горцам обычай не позволяет расслабляться, горы слабых не любят, – объяснила Марина капризы моего соседа по столу.
Всё время похода на источник меня не покидало ощущение, что Марина хочет сказать что-то для неё важное, но не решается. И я не ошиблась. Уже стоя на пороге своего номера, она наконец-то собралась с духом и смущённым голосом спросила:
– Что вы сегодня вечером делаете?
– А что, есть предложения? – заинтересовалась я, глядя на покрасневшее лицо женщины.
– Да, – ответила она, потупившись. – Я хотела пригласить вас на танцы в военный санаторий.
– Да что же вы себе помоложе никого в подружки не нашли?
– Понимаете, если я с вами пойду, то получится, что вы меня туда сопровождаете, а если я одна пойду, то обо мне могут плохо подумать.
– Что, хочется пройтись по местам былой любви? – улыбнулась я, заглядывая кавказской красавице в глаза.
– А как вы догадались?
– Чего тут догадываться? Молодая женщина-мусульманка, а следовательно строгого воспитания, просит первого попавшегося ей человека сходить с нею на танцы. Для такого поступка ей необходим очень серьёзный повод. Это у наших женщин поводом может явиться простое желание потанцевать. К счастью, я, несмотря на годы, тоже испытываю постоянное желание потанцевать и на курортах всегда хожу на танцы. Понятно, чаще всего в военные санатории. Только там есть хоть какие-то партнёры. Если вы не возражаете, я приглашу с собой свою девушку-соседку, иначе она в этом социальном заезде скиснет.
– Конечно, почему нет? Чем больше народу, тем веселей, – обрадовалась Марина, и стало заметно, что настроение у неё улучшилось. – Анвара я с своей соседкой оставлю. Он с её девочкой дружит.
Военный санаторий был расположен довольно далеко. Всю дорогу туда я подтрунивала над собой:
– Ну вот, скажут – пришла бабушка с дочкой и внучкой, и чего ей, старой карге, дома не сидится?
– Ну что вы, Ирина! Вы ещё хоть куда. Найдёте там себе генерала и станете генеральшей, – уговаривала меня Юля, которая с радостью приняла приглашение пойти на альтернативные танцы, так как в этом санатории, по её словам, собрался «сплошной отстой».
Танцевальные вечера в военных санаториях пользовались успехом на всех бескрайних просторах бывшего Союза. И на этом курорте в офицерском клубе размещалась главная танцевальная площадка Ессентуков. Сюда приходили потанцевать женщины-отдыхающие, наскучавшиеся среди старичков, изо всех ближайших и отдалённых санаториев. В большинстве из них вечерние развлечения проводили в обычных фойе или переходах из одного корпуса в другой, а в военном санатории был настоящий двухэтажный клуб – с большим зеркальным фойе на первом этаже и просторным полутёмным залом на втором.
Раздевшись в гардеробе и, проверив боевую готовность в отражениях многочисленных зеркал, мы с компанией отправились на второй этаж, немного стесняясь своей смелости. В танцевальном зале было пусто и довольно темно, так как его большое помещение освещалось только световыми зайчиками зеркального шара, крутящегося в центре потолка, и лампочками цветомузыки у пульта диск-жокея. На рядах кресел, стоящих вдоль стен зала, скучали одинокие женские фигуры, наблюдая за порхавшей по залу странной фигурой. Пожилой мужчина, с заметными навыками балетной выучки, демонстрировал какие-то странные па, не обращая внимания на окружающих.
– Надо же, он танцевал здесь и двадцать лет тому назад, – обрадовалась старому знакомому Марина. – Тогда говорили, что его отправили из балета на пенсию и мужчина немного свихнулся на этой почве.
На измятом лице бывшего балетного блуждала рассеянная улыбка. Похоже, он воспринимал этот полутёмный зал за сцену театра, а скучающих у стенки дам – за своих прежних поклонниц. Компанию ему тут же составила Юля с кавалером, который подхватил её, стоило только девушке переступить порог зала. Это трио вдохновило остальных, и танцы начались, пополняясь подмёрзшими, но возбуждёнными курортниками.
Я постоянно перемигивалась и пересмеивалась со своими молодыми подружками, так как Юлькины предсказания сбылись и моим кавалером стал действительно генерал, о чём свидетельствовали его форменные брюки с красными лампасами. Генерал давно был в отставке и форменные брюки носил, вероятнее всего, для того, чтобы придать себе больше значимости. Он был галантен, говорил высокопарным слогом и целовал ручки. Танцевал генерал старомодно, отведя руку в сторону, отчего моя рука быстро уставала, но вальсировал блестяще, и поэтому приходилось терпеть. Я любила танцевать и всегда ценила хороших партнёров, которые среди современных мужчин редкость. Генерал же хоть и пах нафталином, но двигался отменно. К тому же он был бодр и подтянут в отличие от многих молодых кавалеров, прижимавших своих партнёрш к толстым, накаченным пивом животам. Однако самым большим успехом пользовалась Марина, и неудивительно. Выглядела она замечательно. Юбка, чуть ниже колен, открывала её стройные, крепкие ноги, затянутые в сапоги на высоком каблуке. Плотный чёрный свитер с едва заметной блестящей вышивкой у горловины обтягивал высокую грудь и тонкую талию, плавно переходящую в широкие, крепкие бёдра. Но особенно хороши были её волнистые длинные волосы, которые она, оставив мусульманские обычаи за порогом клуба, распустила по плечам. Кавалеры, молодые и старые, наперебой приглашали её танцевать, однако она не соглашалась и выходила в круг только на быстрые танцы. Только когда заиграл последний, прощальный вальс из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», Марина наконец поднялась и, подав руку давно ожидавшему её милости кавалеру, закружилась, откинув голову и прикрыв глаза. Было очевидно, что ни кавалер, ни другие танцующие для неё не существуют, а есть только вальс и тот вихрь воспоминаний, который несёт её по знакомому залу.