Я люблю тебя за это,
И за это, и за то,
Впрочем – это ничего.
Затем, пожелав спокойной ночи перепуганной медсестре и удивлённой Лизе, ушёл в ординаторскую. Лиза тоже решила отдохнуть в комнате старшей медсестры. Стоило ей закрыть глаза, как закружились перед нею хирургические инструменты, лицо Бушуева в марлевой повязке и рана на животе её первого пациента. Потом и это всё исчезло, и весь мир замер в глубоком сне. Очнулась она через час и, ополоснув лицо, побежала в палату, где лежал прооперированный. Возле его кровати сидела жена, прислушиваясь к переливам тяжёлого мужниного храпа.
– Давайте я вас отведу немного поспать, а сама подежурю, – сказала Лиза шёпотом на ухо Любе.
Люба вздрогнула и, подхватившись, побрела за Лизой в комнату сестры-хозяйки, где, вытянувшись на жёсткой кушетке, тут же уснула. Лиза устроилась у кровати больного и подумала, как правильно она сделала, что пошла в медучилище. Увидев, как под скальпелем доктора легко расходится человеческая плоть, она вдруг со всей очевидностью осознала, что человек бесконечно уязвим и даже странно, что он умудряется выживать в этом мире, защищённый от него только тонким слоем кожи. Например, этот жизнелюб и кутила не думал о том, что будет лежать со вспоротым животом, а когда очнётся – радоваться тому, что его многократно обруганная жена Люба не послушалась его, дурака, и всё-таки вызвала скорую помощь. Вряд ли он узнает когда-нибудь, как обязан он ей, Лизе, за то, что не побоялась взять на себя ответственность и помочь хирургу. Много общаясь с больными, Лиза уже знала, что они относятся к усилиям докторов как к само собой разумеющемуся. Спас – хорошо, за то, мол, и деньги платят. Если вдруг врач не может помочь – коновал, за что деньги получает? И всё же лучше профессии нет. И её детские мечты – быть полезной мировой революции – тут ни при чём. Сестра милосердия потому так и называется, что её милосердие распространяется на всех, кто в этом нуждается. Это у военных или чекистов весь мир делится на две половины: правых и неправых, а медик служит человеку независимо от того, хороший он или плохой, белый или красный, свой или чужой.
Её рассуждения прервали раздавшиеся за спиной шаги. В освещённый неярким светом коридора дверной проём вошёл Константин Андреевич. Пытаясь скрыть неизвестно откуда нахлынувшую радость, Лиза вскочила и шёпотом начала докладывать ему о состоянии подопечного. Выслушав санитарку, доктор пощупал пульс больного, потрогал лоб и поинтересовался:
– Давно на посту?
– Да нет, не больше часа.
– И не поспала?
– Да так, немного.
– Выйдем, – кивнул он на коридор и направился в ординаторскую, приглашая жестом следовать за ним.
В ординаторской, освещённой тусклым светом одинокой настольной лампы, царил полумрак. На старом диване, стоявшем в углу комнаты, виднелось скомканное больничное одеяло, которым, по всей видимости, укрывался доктор во время недолгого отдыха.
– Как насчёт чайка, Лизавета? – уже в полный голос спросил Константин Андреевич.
– Если хотите, я сейчас сбегаю и нагрею на кухне. Там есть керосинка, – с готовностью ответила Лиза.
– Конечно хочу, дуй!
Когда Лиза вернулась, на столе ординаторской уже стояла тарелка с нарезанной домашней колбасой, сыром и яйцами.
– Ну садись, Лиза-Лизавета, отведаем того, что бог послал. Вернее, не бог, а благодарные больные, которые не забывают нас, грешных, – весело сказал ожидавший Лизу доктор, усаживаясь за стол. – Может, выпьем за твоё боевое крещение? – спросил он, подмигнув.
– Да я вообще-то водку не пью, – неуверенно ответила Лиза.
– А что же ты пьёшь? – поинтересовался доктор, похоже, просто для того, чтобы поддержать разговор.
– Вина немного, – ответила Лиза, глядя, как доктор разливает по стоявшим на столе стаканам содержимое извлечённой из тумбочки поллитровки. – А как же больные? – спросила она.
– А что «больные»? Мы же никуда не уходим и напиваться не собираемся. Тебе же надо стресс снять от первой в жизни операции. Давай за тебя, товарищ Токарева, – сказал он и лихо выпил свои полстакана водки.
Лиза, хлебнув из своего стакана горькую, поперхнулась и, едва сдержав кашель, быстро отставила стакан, сунув в рот кусочек колбасы.
– Да, Лизавета, тебя ещё тренировать да тренировать надо, – заметил весело доктор, закусывая выпитое большой краюхой хлеба с колбасой и засовывая в рот очищенное яйцо. – Рассказывай, – скомандовал он с набитым ртом.
– Что? – удивилась Лиза.
– Почему с последнего курса медучилища ушла? Что, лень одолела или в любовь ударилась?
– Ни в какую не в любовь и не в лень, а по семейным обстоятельствам, – ответила Лиза, давая понять, что говорить ей на эту тему не хочется.
– Замуж, что ли, вышла? – не отставал Константин Андреевич, не переставая жевать.
– Не вышла, маме помогаю, жить не на что, – ответила она уклончиво.
– А отца что, нет? – задал стандартный вопрос доктор и тут же осёкся, увидев, как вздрогнула Лиза.
– Есть, – прозвучал её сдавленный голос, – но он не с нами.
– А… – неопределённо протянул доктор и сменил тему разговора: – Думаю, что из тебя хорошая хирургическая сестра может получиться, только опыт нужен, и, конечно, надо диплом получить, чтобы допустили до операционной работы. Ты что, окончательно бросила училище или академотпуск взяла?
– Просто подала заявление на отчисление, и всё, – грустно сказала Лиза и опустила глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы.
– Ну, прости, похоже, я наступил на больную мозоль. Если нужна будет моя помощь при восстановлении в медучилище – я готов. Мы с вашим директором один медицинский заканчивали. Он меня в общежитие устроил, звал преподавать, но я отказался. Не моё это дело – студентов гонять, – сказал Бушуев и опять потянулся за бутылкой.
– Мне не надо, – строго предупредила Лиза. – Если поможете – буду рада, но сейчас я ещё не готова.
– Ну, не надо так не надо, – миролюбиво ответил доктор, – мне тоже тогда не надо. Скоро утро, надо ещё больных посмотреть. А помочь – помогу, – закончил он, сворачивая закуску и закрывая пробкой бутылку. Только по разлившемуся по его лицу румянцу было заметно, что он немного выпил.
Лиза бежала домой, окрылённая своим боевым крещением, и уже с порога начала рассказывать о своих успехах. Выслушав её, мать задала неожиданный вопрос:
– А он что, молодой?
– Кто он? – не поняла Лиза. – Больной?
– Здоровый, доктор этот, Бушуев.
– Молодой, – зардевшись, ответила Лиза, – но при чём здесь это?
– Да ни при чём, это я так, – примирительно заметила мать, чуть заметно улыбнувшись.
Время до очередной смены показалось Лизе вечностью. Когда пришло долгожданное утро, она побежала в больницу, сдвинув на макушку шапку-ушанку и сняв с валенок ненавистные галоши. Галоши, новый блеск которых когда-то так радовал её, сейчас казались совершенно неприличными. Однажды она видела, как в больницу приходила шикарная дама, у которой на ногах вместо валенок были фетровые белые ботиночки на литом каблучке, а на голове красовалась шляпа с чёрной вуалеткой. Тогда наряд этой дамы показался ей верхом мещанства. Сегодня Лиза многое дала бы за то, чтобы сменить валенки на такие замечательные ботиночки, а вместо этой детской истрёпанной шапки надеть на голову что-то вызывающе воздушное. «Но где это всё взять?» – думала Лиза, вдыхая на бегу морозный воздух. Влетев на больничное крыльцо, она тут же увидела Бушуева, который отряхивал веником снег со своих сапог. Вид у него был мрачным и неприступным.
– Здравствуйте, – ответил он на её приветствие так, как говорят малознакомым людям и, не дожидаясь её, первым вошёл в вестибюль больницы.
Лиза разочарованно смотрела ему вслед. Его невнимание к ней показалось странным и обидным. Она-то надеялась, что, начиная с прошлого дежурства, они, если и не друзья, то по крайней мере, хорошие знакомые. Весь день она ходила сердитая, что моментально заметили больные, а её старый поклонник-машинист спросил:
– Дочка, кто тебя обидел, почему звёздочки потухли?
В ответ Лиза только рукой махнула и, подхватив ведро, вышла из палаты, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слёзы.
В этот день Бушуев всю смену был в операционной, изредка выходя оттуда покурить. Лиза намеренно старалась не попадаться ему на глаза, мысленно уговаривая себя: «Ну и ладно, и не надо мне твоего внимания, тоже мне, не красавец! Руслан куда как краше». Садиться же за кавказское письмо после трёхмесячного молчания было как-то неудобно. Да и что писать? Как оправдаться, что сразу не ответила? Кроме того, чем дальше уходили кавказские воспоминания, тем больше казалось, что и не было там никакой любви, да и быть не могло. Он там, она – здесь, и у каждого своя жизнь. Он-то, поди, уже и думать забыл, да и у неё теперь не было никакой возможности поехать к Руслану: ни денег, ни времени.
На следующее дежурство Лиза пришла уже окончательно успокоившись и, к своему удовольствию, узнала, что Бушуев слов на ветер не бросает. В конце смены её вызвал главврач и сказал совершенно неожиданное:
– Молодец ты, Токарева, хорошие рекомендации дают тебе и больные, и медперсонал. Мне тут про тебя доктор Бушуев рассказывал, как вы с ним вдвоём операцию делали. Я его, конечно, выругал за то, что медсестру отпустил и тебя, девчонку необученную, в ассистенты взял, но победителей не судят. К тому же сам признался, а повинную голову, как известно, меч не сечёт. Признался, правда, для того, чтобы тебя похвалить. Я ему говорю, медсестёр не хватает, где брать? А он – да вот готовая медсестра ходит, ну и рассказал, как ты не сплоховала. Так что давай, пиши заявление на перевод тебя на должность медсестры в отделение общей хирургии, там медсестры на перевязки не хватает. Поосмотришься, а и на хирургическую сестру будешь стажироваться.
Слушая главврача, Лиза готова была запеть от счастья. И в медсёстры переводят, и Бушуев, которого она ругала в душе, человеком оказался, не забыл! Выбежав из кабинета главного, она бросилась в ординаторскую гнойной хирургии – искать Бушуева, чтобы поблагодарить его за протекцию, но его в кабинете не было, и ей сказали, что он в операционной делает срочную операцию. Операция закончилась только через три часа, когда на смену Лизе пришла другая санитарка. Бушуев вышел из операционной хмурый и уставший. Кивнув Лизе, он быстро прошёл в ординаторскую. Сказанные вдогонку ему слова: «Спасибо вам, Константин Андреевич!» – повисли в воздухе.