– Ты холодное бревно! Тебе портупею носить, а не с мужиком в постели лежать! – кричал он. Фотография, где Лиза была изображена в гимнастёрке и портупее, трезвого его очень забавляла, а пьяного – бесила. Лиза пыталась спрятать это своё изображение, но оно каким-то странным образом опять появлялось, заставляя мужа насмехаться над нею. Утром, после пьянки, он, мрачный и неразговорчивый, на все её увещевания жёстко бросал ей одно-единственное слово: «Довольно!» – и в дискуссии по поводу своего поведения не вступал. Трезвые вечера Лиза сама не хотела портить ссорами, и муж читал или рассказывал ей свои бесконечные истории. Не только эти тихие вечера, но и гордость за умного и талантливого мужа, каким он был на работе, примиряли Лизу с пьяными дебошами.
Слава о хирургическом таланте Бушуева крепла и ширилась, больные его боготворили, а коллеги завидовали. Известно, что зависть только тогда обретает опасные формы, когда человек успешен во всём. Когда же есть возможность позлословить о его откровенных промахах или проблемах, зависть трансформируется в злорадство, которое выливается в безобидные сплетни и пересуды. И про Бушуева его завистники говорили примерно так: «Да, толковый мужик, но пьющий», то есть особой опасности не представляет. Лиза довольно скоро поняла, что остановить пьянку мужа невозможно по той причине, что она не мешает ему самому. В глаза над ним смеяться боялись. Тратиться на выпивку не было необходимости: редкий пациент, выписываясь из больницы, не приносил доктору в знак благодарности бутылку. Головных похмельных болей, тошноты Бушуев просто не знал. Мрачное же его настроение после попоек, скорей всего, способом отгородиться от выговоров. И оно быстро проходило, стоило ему погрузиться в рабочие проблемы. Его редкая трудоспособность и преданность делу извиняли его перед руководством за слабость к спиртному, тем более что в России пьянство практически национальная черта. Здесь быстрее заподозрят в неискренности трезвенника, чем осудят пьющего. Весь груз несчастий от пьющих мужиков на Руси всегда тащили на себе жёны. Непьющий муж на Руси – редкость и большая удача, даже если кроме этого достоинства других нет. Трезвый же Бушуев представлял собой сплошное достоинство: умный, способный, не нудный, не последний человек в городе. Такими доводами Лиза старалась уговорить себя, чтобы вытерпеть его второе, отвратительное, пьяное естество. То, что это давалось ей непросто, замечали все и в первую очередь родители, к которым Лиза ходила в дни, когда её дежурства не совпадали с бушуевскими.
Токсикоз, вечное напряжение на работе и дома, мучительное ожидание пьяных выходных, с особенно тяжело переносимой постелью, отбивали аппетит, и Лиза худела на глазах. Её когда-то пухлые щёки запали, обнажив скулы и крупный нос, но главное – потухли так красившие её огоньки в глазах.
Однажды пьяный муж, с отвращением глядя на её страдальческое лицо, изрёк:
– Ну и руль у тебя, Линка, что же я его раньше не видел?
Много обид вытерпела от него Лиза, но эти слова почему-то особенно задели её. Ощущение своей неизвестно откуда взявшейся некрасивости и ожидание беды превратили весёлую хохотушку Лизу в замкнутое и насторожённое существо. Ей, ранее успешной, не хотелось никому сознаваться, что живётся ей плохо и удача покинула её. Только на работе, во время операций и перевязок, она, понимая, что её душевные страдания ничто по сравнению с телесными страданиями больных, старалась быть энергичной и по возможности весёлой.
– Любишь ты больных, это хорошо, – как-то сказал ей Бушуев, и за эти слова она опять многое простила ему, понимая, что говорит ей это человек, который так же, как и она, любит свою работу.
Мать в первое время расспрашивала дочку, как ведёт себя муж, но, получая стандартный ответ: «Всё нормально», в конечном итоге спрашивать перестала и старалась развлечь дочь своими, как она говаривала, «баснями». Лиза чаще всего, думая о своём, не слушала мать, лишь иногда встревала в разговор неожиданным вопросом, на который мать с удивлением отвечала:
– Чем ты слушаешь? Я же тебе уже час об этом торочу.
И всё же материны байки были очень нужны и действовали на Лизу как снотворное. Нередко Лиза во время разговора просила:
– Можно я полежу у вас за занавеской?
От этих слов и мать, и отец, смотревший на изменившуюся Лизу несчастными глазами, тут же кидались оправлять постель, желая хоть чем-то угодить дочери. За занавеской Лиза быстро усыпала, ощущая себя в полной безопасности, а родители ходили на цыпочках, боясь потревожить её сон. Особенно сблизилась с родителями Лиза, когда начался декретный отпуск. Долгие дни ожидания родов она проводила вместе с ними, готовя приданое маленькому. Муж не мешал этим встречам, считая, что женщина на сносях должна быть под присмотром в кругу близких.
Весной родился мальчик. Он был очень похож на отца, но только ямочки на щёчках выдавали в нём и мамину породу. Был он маленький и беспокойный. Бабушка, глядя на него, вздыхая, говорила:
– Откуда богатырю-то взяться, если мать – кожа да кости?
Бушуев был в восторге от первенца. Назвал его Андреем в честь своего отца, а по поводу малого веса говорил, что были бы кости, а мясо нарастёт. Однако для быстрой прибавки веса не хватало молока. Распухшая перед родами грудь Лизы оказалась практически пустой, и, пососав её какое-то время маленьким ротиком, малыш выплёвывал грудь и начинал кричать. Бушуев злился:
– Зачем тебе это вымя, если ребёнка выкормить не можешь?
Лиза, не знавшая детей, была в шоке от свалившихся на неё проблем. Она с остервенением тёрла и мяла свою грудь, пытаясь её раздоить, но всё было напрасно: из груди выходили жалкие капли. Вскоре, после очередного скандала, пересохли и они.
Рождение сына Бушуев отмечал с размахом. Вначале была попойка с друзьями, потом его начали поздравлять коллеги по работе, заходя после смены в кабинет с неизменной бутылкой. Потом извлекались спиртные запасы молодого отца. Возвращался он домой уже крепко навеселе. От перегара и храпа Лиза перебралась с малышом в большую комнату, оставив мужа в маленькой тёмной. Вскоре оттуда стал раздаваться знакомый пьяный бред, завершающийся далеко за полночь неизменным «коммунары не будут рабами». Малыш, то ли чувствуя беду в доме, то ли от колик в животе, спал плохо, постоянно будя мать. Она, однажды не выдержав, влетела в комнату, где бузил пьяный муж, раскричалась и расплакалась, призывая его хоть на какое-то время замолчать, чтобы дать возможность уснуть ей и ребёнку. На это Бушуев ответил просто – взял и выкинул её за двери, вылив на её голову целый ушат оскорблений.
Лиза прорыдала всю ночь, а наутро малыш бросил грудь, едва её коснувшись. Молоко перегорело. Муж нисколько не смутился, узнав утром, кто стал причиной Лизиных волнений.
– Нечему там было перегорать, – спокойно заявил и ушёл на работу, как всегда строгий и подтянутый.
Андрюшку стали кормить козьим молоком. Козу нашла бабушка Фима в одном из соседних домов. Внучек вынудил Ефимию Петровну заходить в дом к нелюбимому зятю, но они практически не общались. В трезвые дни Бушуев любил, положив малыша на колени, разговаривать с ним. В такие минуты Лиза опять готова была всё простить мужу за то, что он так ласков с ребёнком. В эти светлые вечера они, как и прежде, проводили много времени лёжа на постели, положив между собой сыночка. Костя оказался не только хорошим рассказчиком, но и славным сказочником. Сказок он знал множество. Читал на память Пушкина, сочинял свои байки, и малыш, ещё не понимая их, спокойно засыпал под монотонный голос отца.
«Всё же он хороший папа. Да кому ещё, кроме родного отца, нужен Андрюшка?» – утешала себя в такие минуты Лиза, как утешают себя все несчастные жены. Когда Андрюшке исполнился год – закончилась и эта, относительно спокойная, жизнь. Пришла телеграмма из Харькова: «Срочно приезжай. Ната». Натой звали жену старшего брата Петра, в семье которого долгое время жил и воспитывался Костя. Прочтя телеграмму, Бушуев побледнел и сразу начал собираться в дорогу, попросив Лизу предупредить об его отъезде на работе. Вернулся он через неделю, и Лиза поняла, что произошло что-то очень серьёзное, настолько подавленным выглядел муж.
– Что случилось? – кинулась она к нему.
– Петра арестовали как врага народа, – ответил он после некоторой паузы.
Брат Пётр был на пятнадцать лет старше Кости. Ещё мальчишкой он пошёл работать кочегаром на паровоз, в шестнадцать вступил в партию большевиков. В восемнадцать командовал батальоном Красной армии и закончил Гражданскую комиссаром полка. После ранения был оставлен в Харькове на партийной работе и, дойдя по служебной лестнице до второго секретаря горкома партии, был направлен в Сибирь начальником на строящуюся гидроэлектростанцию. Костя попал в семью брата десятилетним мальчишкой. Пётр забрал его к себе, чтобы помочь старой и больной матери. В шестнадцать лет Костя, почувствовав, что уже может зарабатывать сам, вернулся в родное Поворино и, по примеру брата, пошёл кочегаром на паровоз. Затем, закончив рабфак, вместо того, чтобы вместе со всеми друзьями пойти в железнодорожный институт, подал документы в Харьковский медицинский. Причиной такого выбора стала жена брата – Наташа. Она была старше Кости на восемь лет и слыла человеком необыкновенным. Её мнение на долгие годы стало для Кости определяющим. Пётр увёз Наташу прямо из отчего дома. Он и ещё несколько его сотоварищей были в Гражданскую на постое в одном богатом купеческом доме Екатеринослава, и шестнадцатилетняя Наташа – дочка хозяина – влюбилась в лихого, чубатого командира с первого взгляда. Он тоже не устоял под горячими взглядами молоденькой черноглазой хохлушки. Когда полк уходил из города, Наташа, собрав узелок и сказав родителям: «Прощайте!», навсегда ушла из дома, разделив с Петром все тяготы Гражданской войны, став ему женой и медсестрой в полковом лазарете. Все годы службы мужа, а потом скитаний по стране по требованию партии, Наташа работала в госпиталях, но, учитывая отсутствие медицинского образования, обычно занимала различные хозяйственные должности: от сестры-хозяйки до завхоза. Энергичная, умная и властная, она всегда умудрялась, даже на весьма скромном посту, занимать достаточно видное место в коллективе, и к её мнению прислушивались. Однако надежда когда-нибудь окончить мединститут никогда не покидала её. Своей нереализованной мечтой она заразила Костю и была счастлива, когда он поступил в медицинский институт. Жил он в общежитии, не желая стеснять брата, но в гости к родне ходил регулярно. Ната привила ему любовь к театру и особенно к оперетте, которую сама любила беззаветно. Занятый на партр