улыбнулась Лиза, привлекая его голову к себе.
– Подожди, – сказал Руслан, мягко освободившись от её объятий, – выслушай меня. Эти дни я много думал о нас с тобой и пришёл сказать, что отпускаю тебя. Да-да, отпускаю, – повторил он, увидев её удивлённый взгляд. – Ты всё ещё молодая и красивая, несмотря на все выпавшие на твою долю переживания. У тебя в жизни будет ещё и любовь, и дети, и внуки. Мне бы очень хотелось быть их отцом и дедушкой, будь я прежним – сильным и здоровым. А вот жить калекой рядом с тобой я не хочу. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы не ревновать, я слишком горд, чтобы не думать о том, что ты тяготишься мною. Я замучаю тебя ревностью, а мучений тебе и так хватило. Много общаясь с русскими, я понял, что ваши женщины чаще всего относятся к своим мужьям, как к сыновьям. Мне говорили, что родители, когда хотят, чтобы их заблудший сын остепенился, женят его. Вот и получается, что русская жена – нянька для своего мужа, поэтому ему не стыдно сидеть на шее у жены и вести себя как заблагорассудится. Наверное, стать сыном любимой женщины приятно, но я хочу быть мужем. На Кавказе только тот муж, кто может прокормить семью, так что мне предстоит ещё стать мужчиной. В моём положении это совсем непросто.
– Руслан, прекрати, я всё решила, – перебила его Лиза, – после войны я за тобой приеду и увезу.
– Вот видишь, ты уже ведёшь себя как мама больного и бестолкового ребёнка. Так может продолжаться без конца, пока я не привыкну держаться за твой подол, превратившись в настоящего паразита, требующего и ноющего.
Лиза слушала Руслана с раздражением. Её русской натуре, воспитанной на таких истинах, как «в омут с головой», «с милым рай и в шалаше», все его разговоры казались проявлением недостаточно сильных чувств. Она пыталась внушить ему, что он не прав, что она будет его любить и не даст повода для ревности, что всё у них будет хорошо. Он слушал её, опустив голову, прижимая к губам её нервную руку.
– Хорошо, не будем ссориться перед расставанием, – миролюбиво произнёс Руслан, – просто знай, что ты свободна и никаких обязательств по отношению ко мне не имеешь. Я и так тебе благодарен: за то, что ты была рядом, за то, что не оттолкнула, спасла мою руку, – ну одним словом, за всё…
– А ты спас меня от моей женской несостоятельности, если бы не ты, то я бы так и не поняла, что такое любовь, – ответила, пряча набежавшие слёзы, Лиза. – В одном ты прав – впереди война, и я её солдат. Кто знает, что завтра с нами будет?
Лиза еще один долгий военный год служила в полевом госпитале, перемещаясь вместе с ним на Запад, куда откатывалась линия фронта. В первое время в редкие минуты затишья, когда поток раненных несколько снижался, она пыталась писать письма Руслану, в которых строила планы на их будущую совместную жизнь, но ответа не было. Лиза, обманывая себя, надеялась на то, что плохо ходит почта, хотя письма от матери приходили. В одном из них пришло печальное известие, что перед Курским наступлением отчима забрали в ополчение, невзирая на то, что вышел его призывной возраст, и он погиб, еще не успев добраться до фронта. Состав, который вез подкрепление, был атакован с воздуха и мало, кто выжил в этой бойне. Мать пыталась прорваться к тому месту, где погиб ее любимый, но бои на Курской дуге уже начались, и гражданских в район боевых действий не пускали.
Лиза тяжело перенесла известие о гибели отца. Оно наложилось на ее угнетенное состояние от непрерывное усталости, от отсутствия писем от Руслана, от вида увечий и смерти, которые постоянно окружали ее в госпитале. Глубокая складка скорби залегла у нее между бровей, и от ее обычно оптимистичной натуры ничего не осталось.
– Токарева, пришло распоряжении о переводе вас в тыловой госпиталь, – сообщил ей однажды главврач. – Я и сам подумывал, что вам пора в тыл, слишком вы долго находитесь на передовой, а это тяжелая психологическая нагрузка, которая уже разрушает вас. Так что собирайтесь и отправляйтесь по месту нового назначения.
Лизу перевели санаторий под Курском, где располагался большой военный госпиталь. Война только что откатилась из этих мест. Когда она вошла в полумрак кабинета главврача, он сидел, наклонив голову над бумагами, не обращая внимание на вошедшую. Лиза решила привлечь к себе внимание доктора и громко сказала:
– Разрешите обратиться, товарищ военврач!
Сидящий за столом поднял голову, это был Бушуев.
– Присаживайся, Лизавета, чего кричишь, я не глухой.
Все годы войны он искал её, а разыскав, всё сделал, чтобы перевести к себе в госпиталь. Ни ей, ни самому себе он никогда не признавался, что искал ее потому, что любил тяжелой непонятной любовью, а на ее расспросы: «Зачем искал?», отвечал, что не мог найти лучшей хирургической сестры, чем она.
Лиза верила и не верила в это, но где-то там, в глубине души она догадывалась, что заставило Бушуева искать ее. Включившись в работу, она опять попала под его обаяние и вскоре они сошлись. Когда в последствии мать спрашивала ее:
– Как ты смогла простить Константина после всего, что было?
Лиза спокойно отвечала:
– Смогла. Потому, что умнее его никого в жизни не встречала. Тем более всё так сошлось. Отец погиб, опять ничего не получилось с Русланом, а он хоть и не венчанный, а муж. К тому же он совсем перестал пить.
Бушуев действительно прекратил пьянствовать и объяснял это тем, что во время войны стало не до пьянок. С первых дней войны работал в прифронтовом госпитале. Непрерывный поток раненых, оперировал сутками, отключаясь на короткий сон. К тому же перестал бояться репрессий, насмотревшись на то, что делает с людьми война.
– Я, Лизавета, каждый день со смертью под ручку ходил, что тут было этого усатого бояться? – говорил он жене. – Впрочем, кому я рассказываю, ты сама войну не в кино видела.
Лиза тоже изменилась. Разбуженная Русланом чувственность, превратила ее в нормальную женщину, охочую до мужниных ласк. Бушуев удивлялся, но молчал, боясь спугнуть неожиданно подвалившееся счастье. Через год у них родилась первая дочка, а через несколько лет после войны вторая. Только после ее рождения они расписались, так как вышел указ о запрещении регистрации ребёнка на имя отца, не состоящего в браке с матерью ребёнка.
Глава 5. Горянка
После эвакуации госпиталя жизнь в Боевом постепенно начала входить в мирные берега, и Руслану, оставшемуся в опустевшем госпитале, долго ломать голову над тем, что делать дальше, не пришлось. Уже на следующий день, когда он, подавленный расставанием с Лизой, начал подумывать о том, что пора возвращаться в родной Черкесск, к нему пришёл председатель сельсовета Боевого – Иса Гаджиев. Рукав его гимнастёрки был аккуратно заправлен в карман, а левой рукой, на которой не было двух пальцев, он крепко пожал руку Гейдару. Иса потерял руку в боях за Грозный, а теперь, поправившись, вернулся в родное село, получив партийное поручение возглавить сельсовет.
– Лейтенант, говорят, ты педагогический закончил? – начал он без предисловия.
– Да, а откуда вы знаете?
– Заходила перед отъездом госпиталя ко мне ваша медсестра и просила найти тебе подходящее дело, учитывая твою квалификацию. Очень нахваливала, говорила, что и умён, и организатор замечательный, и людьми командовать можешь. Такая славная женщина…
Увидев смущение Руслана, Гаджиев продолжил уже по-деловому:
– Школу надо открывать в Боевом, и учителя нам позарез нужны.
– Да какой я учитель – на инвалидной коляске? У меня ведь диплом преподавателя физкультуры…
– Физкультура, понятно, не пойдёт, а вот учитывая твои организаторские способности, я хочу тебе сразу должность директора предложить. Прежний директор умер ещё в начале войны. Надо учителей собирать, инвентарь завозить, – ну одним словом, действовать. Видишь, я без руки, а за посёлок взялся. Где теперь целых-то мужчин найдёшь?
Что и говорить, Руслан дал согласие сразу, без раздумий, тем более что Гаджиев сказал, что и жильё для него найдётся: две смежные комнаты в помещении школы с отдельным входом. Там в госпитальные времена жили врачи, а в довоенное время прежний директор.
– Чтобы тебе, лейтенант, легче было устроиться на месте, я тебе помощницу нашёл. – И, выглянув в коридор, позвал: – Заходите, товарищ Долгова.
К удивлению Руслана, в палату зашла Лейла, а за нею и её хвостик (так называли солдаты сына нянечки – Гейдара). С той минуты, когда произошёл тот конфуз, Руслан стеснялся Лейлы, а вот с Гейдарчиком они дружили. До появления коляски он был его ногами. Приносил, относил, узнавал и звал. Мальчик был единственным человеком, перед которым Руслан не стеснялся своего увечья. Он рассказывал парнишке сказки, которые знал от своей бабушки, читал сборник русских народных сказок, найденных Лейлой в разорённой войной школьной библиотеке. Когда Руслан брал в уже почти здоровую руку растрёпанную, в изодранном переплёте книжку, Гейдар залезал к нему под бок и, засунув в рот большой палец, а другой рукой взяв большого друга за мочку уха, принимался слушать. Сколько его ни пытались отучить от этой странной привычки, малыш упорно сосал палец и держался за ухо, как только погружался в волшебный мир сказок. Постепенно к голосу Руслана начинали прислушиваться лежащие рядом раненые, а потом и с дальних коек кричали:
– Руслан, звук!
И вот уже вся палата слушала про глупых царей, умных дураков и царевен-рукодельниц. После очередной сказки балагур Стёпа начинал разглагольствовать:
– Вот я вам, мужики, и говорю, что баба в Рассее всему голова. Будь она хоть царевна, хоть лягушка, а непременно искусница. Пока мужик на печи лежит да зубами чухается, она ему и ковров наткёт, и пирогов напечёт, и из беды выручит.
– Слуший, и за что они вас так любят? – интересовался Али – весёлый парень из Баку.
– За душу, брат, за душу. Душа у нас широкая, в ней всего навалено: и хорошего, и плохого. Вот скажи ты мне: если твоя баба вдруг соседу подмигнёт – что ты сделаешь?
– Зачэм ей ему мыгать, если муж эсть? – отвечал гордо Али.