датами, которые палят из винтовок по окнам и по бойницам крепостной башни, где всегда находился охранявший дом дозор. Страх сковал не только её, но и проснувшегося от шума Гейдара. Из окружённого дома тоже доносились выстрелы. Это отстреливались мужчины её рода. Потом она увидела, как в окна дома полетели гранаты, а за ними продолговатые предметы, похожие на бутылки, и после этого дом загорелся с нескольких сторон. Из окон дома начали выпрыгивать женщины и дети, падавшие сражённые пулями. Мужчины из дома не вышли. Из полностью объятого пламенем дома всё ещё звучали выстрелы. Они смолкли только тогда, когда провалилась прогоревшая крыша. Полюбовавшись зрелищем догорающего дома, солдаты ушли, оставив после себя трупы и пепелище.
Когда Лейла смогла выбраться из своего укрытия, дом практически догорел, а все её родственники были мертвы. Жива была только мать. Пуля застряла у неё где-то возле позвоночника, не давая двигаться. Кровь медленной струйкой вытекала из-под её пышной груди и стекала на землю, собираясь в буреющую на глазах лужицу. Увидев склонившуюся над нею дочь, мать заплетающимся языком сказала:
– Иди к дяде Салману. Он живёт недалеко от Грозного, в селе Боевое. Спросишь Ахарова. Он мой брат и приютит тебя. Дорога дальняя, но ты, моя девочка, должна пройти её ради сына. Он один остался из всего нашего рода. Никогда и никому не говори, откуда ты… – сказала она, и силы полностью покинули её. Через несколько минут её не стало.
Целый день стаскивала Лейла погибших в яму – зиндан, где обычно содержали украденных людей. В последний год никого увести не удавалось, и яма была пуста. К ночи Лейла смогла забросать погибших тонким слоем земли и, просидев в беседке до утра, тронулась в путь, захватив с собой сына, бурдюк воды и каравай овечьего сыра, который нашла в погребе. Тропинка, ведущая в сторону Грозного, ей была знакома с детства. Дойти до Боевого ей помогло не только знание тайных троп и привычка к горам, но и знание русского языка, которому её обучил Сандро – их семейный учитель.
Этот русский попал в семью накануне революции. Его, учёного-этнографа, изучавшего на Кавказе жизнь и нравы горцев, украли с места стоянки научной экспедиции Московского университета в надежде получить хороший выкуп. Пока шли переговоры с роднёй Александра (так звали их пленника), грянул октябрь семнадцатого, и его богатые родственники сбежали за кордон, оставив пленника на произвол судьбы. Знание языка и обычаев горцев уберегло парня от тяжёлого рабского труда в семействе Исламханова, и он сумел убедить главу рода, что будет значительно полезнее им, если займётся просвещением семейства, а не грязной работой в овчарне. С тех пор он учил всех подрастающих Исламхановых всему, что знал сам, и прежде всего русскому языку, так как глава рода считал, что для того, чтобы бить врага, надо знать его язык. Преподавал он и математику, основы физики, химии, и, главное, историю и географию. Правда, уроки истории пришлось согласовывать с хозяином, который бдительно следил за тем, чтобы Россия выглядела в глазах малолетних учеников – главным врагом чеченцев.
В первые годы пленник предпринимал попытки бежать, но потом смирился с судьбой и даже принял ислам, став не Сашей, а Сандро. Он учил сыновей и племянников хозяина, но с негласного согласия отца эти занятия посещала и Лейла. Девочек по чеченским законам обучать грамоте не положено, но грозный Ахмад сделал исключение для своей любимой дочки, разрешив сидеть в комнате, где шли занятия. Как выяснилось потом, грамота давалась этой девчушке значительно легче, чем её братьям. Вскоре она уже свободно читала, водя по страницам книг своим тоненьким пальчиком. Неудивительно, что способная и добрая девочка стала любимой ученицей Сандро. Только с Лейлой он мог поговорить о своей родине, не боясь быть наказанным. Он рассказывал девочке о заснеженном Питере, об отце – учителе географии, привившем ему интерес к этнографии, рано умершей матери, о сёстрах и братьях. Нередко, слушая его, Лейла перебивала его вопросом:
– Дядя Сандро, из твоих рассказов получается, что русские – хорошие люди, а отец говорит, что это самые главные наши враги.
– Ну а неглавные кто?
– Неглавные – это род Кумаровых, наших соседей, с которыми у нашего тейпа кровная вражда.
– Ты знаешь, почему началась у вас вражда – Да, конечно. Они убили брата моего дедушки.
– За что?
– Он украл у них девушку вместе с племенным жеребцом. Его долго выслеживали её братья и наконец убили.
– Значит, он сам натворил у них бед, поэтому и пострадал?
– Может быть, но таков наш закон: если не отдают замуж девушку добровольно, джигит может её украсть.
– Ну а родственники девушки могут его убить?
– Да, конечно, так как он опозорил их род, но почему ты об этом спрашиваешь, дядя Сандро? Я ведь спросила у тебя о России, а ты мне про наших соседей говоришь.
– Россия – тоже ваш сосед, только очень большой. Вон видишь это маленькое облачко, которое выплыло из-за гор? Оно так же мало по сравнению с огромным небом, как и Чечня по сравнению с Россией.
– Почему же тогда Россия нас обижает? Ты же сам всё время нам говоришь, что маленьких обижать нельзя.
– Я вас этому учу, чтобы подавить животный инстинкт: кто сильный, тот и прав. Когда твой дедушка и его брат были молодыми, ваш род не был так силён, как теперь. Вот Кумаровы и убили вашего родственника, не боясь, что поплатятся за это. Мало того, если судить по закону гор, то они правы были, ведь взял дедов брат не своё. Вот и Россия как огромный сосед Кавказа пытается наказать Чечню за то, что та не признаёт своей зависимости от России и мешает спокойно ездить и торговать с Закавказьем, которое добровольно вошло в состав России.
– Но ведь это наши горы, и отец говорит, что чеченцы чужих сюда пускать не хотят.
– Милая девочка, к сожалению, мир так устроен, что сильный всегда добьётся того, чего он хочет.
– Вот и получается, что Россия враг, раз она хочет того, чего мы не хотим.
– Да, ваш народ умеет защищать свои интересы. Жаль только, что и между собой вы договориться не можете. Нет и не было такого государства Чечня. Если бы оно существовало, может быть, не воевали бы чеченцы с русскими уже полтора века. Два государства всегда друг с другом договорятся, а вот как договориться с вашими многочисленными тейпами? В то же время вряд ли когда-нибудь сможет существовать независимая Чечня. Государство – это власть. Горец быстрее признает власть над собой какого-то далёкого царя, чем власть человека из другого тейпа. Вы же все тут кровники друг с другом. Прощать обиды и объединиться не хотите… Странно, что я говорю с тобой, маленькой девочкой, о таких серьёзных вещах, – сказал он, помолчав. – Видимо, потому и говорю, что поговорить больше не с кем. Только, смотри, не рассказывай своим о наших разговорах, если тебе хочется, чтобы я занимался с тобой и твоими братьями. Убьёт меня отец за эту крамолу, а бежать мне от вас теперь некуда. Прежней России уже давно нет.
Лейла не предала своего учителя, как и он не предал людей, с которыми прожил большую часть жизни и сгорел вместе с ними в осаждённом доме. Благодаря дяде Сандро Лейла не только знала русский язык, но и не боялась русских. Фельдшер, который приютил её в своём доме, очень напоминал ей Сандро, и она приняла его помощь и участие в своей судьбе с огромной благодарностью.
Вскоре после отъезда военного госпиталя стало ясно, что Степану Ивановичу осталось жить недолго. Он тихо лежал в своей маленькой комнатке, уже никого не узнавая, и тихо улыбался, когда на пороге появлялась Лейла. В его умирающем мозгу из далёкого прошлого возникла его первая, гимназическая влюблённость – тоненькая чернобровая соседка Сонечка, и он стал называть этим забытым именем Лейлу, принимая её за свою первую любовь. Понимал ли он, что всё ещё жив, или думал, что беседует на небесах с душами давно ушедших друзей и родственников? Однако с его пожелтевшего лица не сходила лёгкая улыбка. Умер он тихо, во сне. Хоронили его всем селом. На похороны православного пришли и мусульманки, многие из которых плакали. По русскому обычаю, с вытьём и причитаниями, провожала своего многолетнего коллегу и начальника тётка Зина.
Проводив Степана Ивановича, стали жить дальше, стараясь восстановить разрушенную войной жизнь. Лейла первое время разрывалась между фельдшерским пунктом и школой, стараясь и больных обслужить, и помочь Руслану. Вскоре произошло радостное событие, позволившее Руслану опять почувствовать себя полноценным человеком. Началось с повестки явиться в районный военкомат. Когда на разбитой эмке председателя сельсовета Руслан добрался до района, а затем перебрался с сиденья машины в коляску, тарахтевшую всю дорогу в кузове машины, первым, кого он увидел, был заметно раздобревший на тыловых харчах подполковник, через которого Лиза достала Руслану коляску. Лизин знакомый сиял от удовольствия и приговаривал:
– Товарищ лейтенант, вы у нас в списках. А как же? Все, с кем я работаю, всегда попадают в список. Мы своих героев не забываем, и опять же Елизавета Николаевна напоминала, как забыть?
Руслан слушал словоохотливого подполковника без прежнего раздражения. Тот же, на правах старого знакомого, стал выкладывать новости:
– Письмо мне от неё передали сразу после эвакуации госпиталя. Очень просила позаботиться о вас и при первой возможности обеспечить вас хорошими протезами. Вот я и стараюсь найти для вас самые лучшие – американские.
Затем, круто изменив направление разговора, начал вываливать на голову Руслана то, что, по всей видимости, ему очень хотелось рассказать человеку, знающему предмет его тайной страсти.
– Вы же понимаете, женщин у меня могло бы быть очень много. Я человек при положении. Всё мог и до войны, и сейчас, и каждая почла бы за счастье стать моей, но Елизавета Николаевна просто околдовала меня, ничего не дав взамен. В санатории не обращала на меня никакого внимания. Потом я понял, что ей было не до ухаживаний, такую, знаете ли, трагедию пережила. Накануне войны сыночка похоронила. Это она мне потом, когда мы встретились в Ставрополе на станции, рассказала, а в санатории всё от меня бегала. Эта женщина совершенно для меня непостижима. Вот зачем опять меня задела и написала это письмо? Опять завлекает? Значит, я ей всё же интересен?