казачеству как оружию местная национальность и иррегулярность – необходимые жизненные условия, казачеству как сословию — они вредны; гражданское управление казаками в противоположенность от военного должно быть основано на научных истинах, на общечеловечных началах и на строгой регулярности»277.
Последнее выражение стало главным объектом критики в «Заметке по поводу статьи о казачестве»278. Ее автор, скрывающийся под астронимом ***, сначала решает терминологическую задачу и дает свою интерпретацию таким словам, как «казак», «казачье войско» и «казачье сословие». По его мнению, «русский казак, есть уроженец отдельной области, все население которой обязано военной службой, по вызову правительства, и подчинено своеобычному военному устройству, сложившемуся силою исторических событий, согласно с правами, обычаями, воинственным характером жителей и преданиями старины». Отсюда автор «Заметки» делает «очевидный» вывод о том, «что лучший регулярный солдат не заменит казака, и обратно. Различие между ними то же самое, что между искусством и природою. Солдата можно образовать из каждого русского подданного, казака нельзя создать никакими искусственными средствами». Давая определение «русскому казачьему войску», он делает акцент на «нравственных и физических достоинствах», которых значительно больше, чем в регулярных войсках. Среди них он выделяет: «любовь к родной сотне, рвение поддержать ее честь и славу, благородное соревнование родичей, при дружном их единстве и готовности к взаимной выручке, общая сметливость, проворство, удаль, терпеливая выносчивость (так в тексте. – Авт.) трудов и лишений и т. п.». Возвращаясь к идее «замены казаков другим родом войска» автор «Заметки» не видит подобных форм военной организации ни в России, ни за рубежом279.
«Трехзвездочный» автор критикует Ст. за излишнюю афористичность в высказывании своих мыслей. Однако он сам использует такой же способ, пытаясь дать определение «казачьему сословию», сравнивая его «с деревом, которого ветви и листы составляют казачьи войска и казаки. Пока ветви не засохли, пока молодые листы не блекнут, мы вправе верить, что дерево здоровое»280. Поэтому, если даже «постоянная защита своих пепелищ не озабочивает более казака, из этого отнюдь не следует, что казачество должно пасть, что его не должно поддерживать, что донское войско аномалия и казачество анахронизм». Главные же рассуждения Ст. о казачестве как оружии и как сословии автор «Заметки» считает крайне противоречивыми. По его мнению, существующие «условия устройства казачьего сословия» оправданы опытом и их необходимо только «сохранять неприкосновенными»281.
«Военный сборник» не ограничился размещением только упомянутых публикаций в 1861 году. В 21-м томе вышла статья И. К-ова, посвященная учреждению на Кавказе постоянных штабов донских казачьих полков, то есть давно назревшей реформе системы отбывания службы на Кавказе казачьих частей Донского войска282. Однако в этой работе большего внимания заслуживают рассуждения автора о причинах постепенного размывания справедливо заслуженной в Отечественной войне 1812 года славы донских полков. По его мнению (которое, как он уверяет, разделяют некоторые донские офицеры), образ донских казаков потускнел в ходе Кавказской войны из-за неправильного использования донских полков и даже происков «конкурентов» в лице генералитета и офицерства Кавказских казачьих войск283. В следующем, 22-м томе можно найти «Обзор иррегулярных войск в Российской империи», представляющий собой переработанные выдержки из доклада для ежегодного «Всеподданнейшего отчета о действиях Военного министерства» по всем его управлениям и департаментам284. Эта была перепечатка из двух номеров «Русского инвалида». Редакция «Военного сборника» расценила данную статью как «первый печатный материал об историческом происхождении и нынешнем быте всех казаков наших». Как нам представляется, публикация этого документа была призвана показать открытость министерства в казачьем вопросе.
Как известно, периодическая печать – это исторический источник, благодаря которому во многом формируется событийный контекст или атмосфера эпохи. Если же мы хотим в периодической печати увидеть не только довольно умозрительный источник вдохновения для авторов тех или иных идей, планов, проектов и пр., но и возложить на нее хотя бы часть ответственности за результат политического действия, необходимо ответить на следующие вопросы: какова популярность печатного органа, каков был круг лиц, влияющих на его редакционную политику, кто преимущественно издавался и, главное, кто являлся потенциальным читателем его произведений.
Е.М. Феоктистов – писатель, журналист и впоследствии чиновник МВД, работавший в начале 1860-х годов в редакции «Русского инвалида», – в своих воспоминаниях раскрывает роль Д.А. Милютина в формировании содержания газеты. «Милютин придавал большую важность своей газете, – отмечает Е.М. Феоктистов, – доказательством служит, между прочим, то, что редактор должен был неуклонно каждый день к 9 часам вечера приезжать к нему и представлять на его усмотрение все сколько-нибудь выдающиеся статьи; как бы ни был занят Милютин, у него всегда хватало времени весьма внимательно заняться ими; он дорожил «Русским инвалидом» как самым удобным средством распространять известного рода идеи не только в военном сословии, но и вообще в публике»285. Эти наблюдения вызывают доверие, но относятся к периоду после 1862 года. До этого года Милютин, напротив, в качестве товарища (заместителя) военного министра боролся с редакционной политикой «Русского инвалида», которую считал «совершенно не соответствовавшей официальному изданию», а также «революционной и социалистической»286. И, только добившись смены редактора и самого статуса «Русского инвалида», Милютин стал относиться к газете, а затем и к «Военному сборнику» так, как это описал Е.М. Феоктистов.
По количеству и степени важности казачьи публикации рассматриваемого периода в «Русском инвалиде» заметно уступали статьям казачьей тематики «Военного сборника», который, кстати говоря, до 1859 года, то есть до прихода в журнал в качестве редактора генерал-майора П.К. Менькова, также отличался «оппозиционным», «обличительным» духом287. П.К. Меньков довольно быстро придал более консервативный характер содержанию «Военного сборника»288. Его отчет о деятельности журнала за 1859 год удостоился резолюции Александра II, в которой император искренне благодарил редактора «за направление журнала, совершенно согласное моим желаниям»289. Возможно, в связи с этим П.К. Меньков в своих воспоминаниях за 1861 год жаловался на «злобные нападки» редактора «Русского инвалида»290. Тем не менее в случае необходимости и «Русский инвалид», и «Военный сборник» становились рупором Военного министерства для распространения официальной информации, предназначенной прежде всего для военных кругов. Среди 5063 подписчиков журнала за 1859 год, по свидетельству П.К. Менькова, «главную массу представляла армия», а «наибольшее число экземпляров требовалось войсками, расположенными на Кавказе, в Оренбурге»291. По данным редакции журнала за 1863 год, подписавшихся на «Военный сборник» в гвардейских частях, в армии и в отдельных корпусах насчитывалось около 3300, из них на казачьи войска приходилось 200 подписчиков (наибольшее количество 61 в Донском войске). При этом Управление иррегулярных войск среди управлений выписывающих журнал не значилось292. Для сравнения – в 1862 году тираж набирающего популярность журнала М.Н. Каткова «Русский вестник» достигал 5700 экземпляров293. Судя по записям П.К. Менькова, военный министр Н.О. Сухозанет практически не вмешивался в редакционную политику журнала. Менькову больше приходилось иметь дело с цензорами или сдерживать авторов, которые позволяли себе «слишком резко изображать темные стороны военного быта». Сам Меньков в дневнике неоднократно упоминал о казаках, в контексте описания военных действий, не выдавая своего предубеждения к их роли, значению или заслугам.
Здесь уместно вновь обратиться к авторам «казачьих» статей, отобранных Меньковым для размещения на страницах журнала. Не всех их удалось идентифицировать. Под псевдонимом Есаул скрывался Иван Диомидович Попко (1819–1893), происходивший из черноморских казаков, известный как боевой офицер с талантом писателя и успешной чиновной карьерой294. К 1859 году за авторством И.Д. Попко уже числились две крупные работы, посвященные Черноморскому казачьему войску, помимо других, менее объемных публикаций из истории Кавказской войны295. В 1858 году подполковник И.Д. Попко был зачислен в должность штаб-офицера для особых поручений при начальнике Управления иррегулярных войск. С 1859 по 1861 год он состоял делопроизводителем, а затем редактором комитета для составления устава о строевой службе конных казачьих полков. По распоряжению военного министра И.Д. Попко как член комитета с февраля по июнь 1861 года находился в командировке среди донских, оренбургских и уральских казаков, собирая сведения, необходимые для подготовки новой полковой инструкции. С октября 1861 по май 1862 года И.Д. Попко являлся членом особого комитета, образованного при Управлении иррегулярных войск для составления «главных оснований» военного и гражданского устройства Кубанского войска296. Именно об этом комитете идет речь во всеподданнейшем докладе, и к результатам его деятельности мы еще вернемся. Таким образом, оценки современного состояния казачества и предложения по его развитию, высказанные в печатном виде Есаулом, – это не только частное мнение журналиста, но и позиция чиновника профильного управления Военного министерства, участвующего (или даже ответственного) в решении многих казачьих дел.
Еще более крупную фигуру с точки зрения должностной иерархии представлял собой автор, подписавшийся как Ст. Этот псевдоним использовал наказной атаман Уральского казачьего войска генерал-майор А.Д. Столыпин, отец будущего председателя Совета министров Российской империи и реформатора П.А. Столыпина. Атаман был непримиримым борцом с расколом в Уральском войске. В то же время по его инициативе среди уральцев активно строились школы, была открыта местная типография, заведен театр. Но в апреле 1862 года А.Д. Столыпин по собственной инициативе уволился с атаманской должности. О подоплеке этого решения говорится в воспоминаниях Д.А. Милютина. Военный министр писал: «Атаман. Столыпин еще ранее получения программы министерства составил свой проект для этого войска и даже отпечатал его; но проект его оказался крайне своеобразным, так что не было возможности дать ему ход. Обиженный этой неудачей, генерал Столыпин подал прошение об увольнении от должности, и уехал за границу»