ере, в каком окажется по местности возможным»; предоставление беспорочно отслужившим 22 года потомственным дворянам и отставным казакам прав по покупке «в полную частную собственность свободных участков войсковой земли», а также по исключению «из войскового сословия, если только приобретут: потомственный дворянин не менее 200 дес., а отставной казак не менее 30 дес.»; разрешение иногородним приобретать в «собственность дома, сады, заводы, магазины, лавки и вновь возводить всякие из означенных строений» в Екатеринодаре и других станицах по усмотрению войскового начальства и пр.320 Сам же рескрипт оканчивался словами о том, что его адресатом является исключительно Кубанское войско «не в пример другим казачьим войскам»321.
Н.И. Евдокимов полностью поддержал предполагаемые меры в отношении казачьего переселения и даже предложил в «этом деле, (уничтожение казачьей замкнутости. – Авт.) по возможности избегать каких бы то ни было стеснительных мер». Особое внимание в отзыве на майское послание Милютина Евдокимов уделил казачьему дворянству. По его мнению, казаки-дворяне, лишенные полноценных прав имперского дворянства, считают себя «униженными». Но как только они получат одинаковый сословный статус, «весьма немногие (из них. – Авт.) воспользуются правом оставлять то войско, в котором они родились и в котором свыклись со службой, и, имея кусок земли, по справедливости могут считать себя действительными гражданами государства». Евдокимов призывает не опасаться недостатка казачьих офицеров. Но даже если их не будет хватать, то, как он считает, это «обстоятельство только послужит в пользу правительству для уничтожения отдельности казачьих сословий. Места убылых казачьих офицеров займут другие дворяне империи, и таковой новый элемент в особенности был бы полезен для Черномории»322.
На основании рескрипта кавказскими властями с лета 1861 года велась разработка другого, более подробного документа, в котором оказались бы отражены по возможности все аспекты переселенческого вопроса. В итоге такой документ был принят 10 мая 1862 года под названием «Положение о заселении предгорий западной части Кавказского хребта кубанскими казаками и другими переселенцами из России»323. А.И. Барятинский, несмотря на то что уже с апреля 1861 года находился за границей на лечении, формально передав власть в руки князя Г.Д. Орбелиани, продолжал следить за положением дел в наместничестве и влиять на принимаемые решения. Так, генерал-фельдмаршал в письме к Милютину от 6 июля 1861 года сообщил свое ви́дение главных пунктов будущего Положения 1862 года, включая возможное разрешение «продавать свободные войсковые земли не только казакам, но и лицам, не принадлежащим к казачьему сословию»324. В ответном послании Милютин предложил обсудить вопрос «могут ли казаки пользоваться всеми правами собственности на основании общих законов, или же необходимо в их правах вести какие-либо ограничения»325. По поводу же продажи свободных войсковых земель иногородним Милютин доложил, что Александр II «изъявил согласие, но допускать не иначе как в тех частях войсковой области, где по отдаленности от передовых линий водворение посторонних землевладельцев не будет сопряжено несколькими неудобствами»326. В августе Барятинский выступил с инициативой о «распространении вновь дарованных прав переселенцев за Кубань на другие казачьи войска» и получил поддержку в этом вопросе со стороны Военного министерства. Милютин в очередном письме поспешил уведомить генерал-фельдмаршала о том, что «право переселения на новых основаниях уже распространено на казаков донских, уральских и новороссийских». Остальным же войскам самим необходимо подкрепление людскими ресурсами. Отвечая на высказанные Барятинским опасения по поводу «ропота в Терском войске, которое может с завистью смотреть на новые преимущества, дарованные войску Кубанскому», Милютин, признавая их факт, предложил распространить на терских казаков «новые» преимущества, «но не те, которые для поощрения колонизации, а те, которые имеют в виду создание в казачьей среде элементов гражданственности и промышленности, именно: предоставления выслужившим полный срок дворянам и казакам покупать земли в частную собственность из свободных казачьих или гражданских земель и по желанию исключаться из казачьего сословия, также дозволение посторонним лицам приобретать в известных местностях среди казачьих земель недвижимую собственность327. Таким образом, Милютин уже в конце лета 1861 года сформулировал своеобразный «рецепт» гражданского и промышленного развития казачьих войск. Напомним, что этот «рецепт» затем попал во всеподданнейший доклад от 15 января 1862 года и первоначально предназначался только Кубанскому войску. Несмотря на то что «рецепт» был прописан в личном письме Милютина, вопрос о его авторстве все же следует оставить открытым. Ответ на него следует искать в том числе и в личном отношении будущего военного министра к казачеству. Очевидно также, что от этого отношения многое зависело в планировании и корректировке тех или иных крупных казачьих реформ, в продвижении того или иного проекта через бюрократические процедуры и в его лоббировании на пути превращения в закон. Поэтому ему стоит уделить отдельное внимание, в нашем случае хотя бы до срока представления всеподданнейшего доклада.
Непосредственное знакомство Милютина с казаками произошло, вероятно, во время первой его поездки на Кавказ и пребывания там с небольшим перерывом в конце 30-х – начале 40-х годов XIX века. В своих воспоминаниях он описывает длительный путь из Санкт-Петербурга до Ставрополя, во время которого ему пришлось совершить «небезопасную переправу через Дон» и переночевать в «казачьей хате» Старо-Махинской станицы Земли войска Донского328. Проезжая уже по Кавказу Милютина, с его же слов, интересовало все встречавшееся в дороге, в том числе казачьи станицы и «сами казаки линейные, необыкновенно ловкие, развязные, смышленые, красивой наружности, всегда в щегольском наряде с оружием, тщательно оберегаемом». Он задавался вопросом: «Как могло поддерживаться то хозяйственное довольство, которое замечалось в каждой казачьей хате. Откуда брались материальные средства, необходимые для боевого снаряжения казака в таком блестящем виде? При той тягостной, почти непрерывной службе, которая в то время лежала на линейных казаках. многое в экономическом существовании этого населения представлялось мне загадочным.»329 В дальнейшем в милютинских воспоминаниях кавказского периода казаки неизменно окружали будущего министра, как в быту, так и в сражениях.
В конце 1839 года Милютину пришлось более подробно «изучить экономическое и гражданское положение как Линейного казачьего войска, так и остального населения области»330. Это было связано с исполнением поручения его непосредственного начальника, командующего правым флангом Кавказской линии генерал-адъютанта П.Х. Граббе. Милютин должен был подготовить от имени Граббе ответ на проект генерал-майора Холанского – председателя комитета по составлению положения Кавказского линейного казачьего войска. Главная идея проекта Холанского заключалась в предложении причислить «всех казенных крестьян, мещан, грузин, католиков, осетин, татар Кавказского края к казакам и сравнить в правах и обязанностях, исключив из этого только армян, имеющих право пользоваться привилегиями, дарованными им в 1799 году»331. Как утверждает Милютин, он провел «довольно обширное исследование вопроса» и конкретными «цифрами» доказал несостоятельность проекта Холанского (в итоге он не был одобрен), так как «сама мысль об этом слиянии не может соответствовать видам высшего правительства относительно будущности всего Кавказского края»332. Для нас же записка Милютина важна тем, что в ней он отразил свое отношение к функциональным качествам казачества. Милютин в конце 1830-х годов писал: «Всем известны невыгоды всякого вооруженного населения. Везде, где подобные учреждения существовали, они были вынуждены крайней необходимостью и терпелись как зло, но зло неизбежное, отвращающее, может быть, гораздо большее зло. Однако ж всякое правительство старается, по мере возможности, уменьшить этот разряд населения и там, где исчезнет цель, с которою оно было некогда учреждено, должно всеми силами стараться подводить его под общие государственные установления. Так, например, донские казаки, некогда составляющие касту исключительно воинственную, теперь организованы на таких основаниях, что, по возможности, более подходят к общей массе народа, сохранив, можно сказать, только в формах прежнее свое воинственное учреждение… Не нужно доказывать, что всякие иррегулярные поселенные войска тогда только хороши, полезны для государства и страшны для неприятеля, пока они находятся вблизи от сего последнего; они образуются опытностью и без войны не могут быть никакими средствами поддерживаемы, как войска регулярные. Не говоря уже о донских казаках, которые теперь живут, можно сказать, внутри империи, нельзя не заметить даже и в линейных казаках разницы в воинственности между станицами, поселенными на самой линии, и внутренними, отдаленными от линии»333.
Как начальник штаба Кавказской армии (1856–1860), Милютин, исполняя приказ главнокомандующего князя А.И. Барятинского, написал записку «О средствах к развитию Русского казачьего населения на Кавказе и переселению с Кавказа части туземных племен» (1857). Здесь мы возвращаемся к вопросу о планах Барятинского по заселению Закубанского края большими массами казаков, особенно донскими. Поводом к составлению записки послужило высочайшее повеление Александра II о необходимости соблюдения военными властями соразмерности наряда на службу с «наличною численностью полков Кавказских казачьих войск и общего увеличения казачьего населения»334. По крайней мере, так говорилось в преамбуле записки. В историографии авторство идей, изложенных в записке, безоговорочно относят к А.И. Барятинскому. Да и сам Милютин подтверждал это. Мало того, в своих воспоминаниях он писал «о личном несочувствии» к главному предложению записки – о переселении донских казаков на Кавказ, а горцев на Дон, так как «находил его даже весьма рискованным. не считая себя вправе в чем-либо отступить от солидарности с начальником своим»