Казачество и власть накануне Великих реформ Александра II. Конец 1850-х – начало 1860-х гг. — страница 8 из 38

111

Детальный критический анализ «Истории казачества Азиатской России» в 2007 году осуществил С.М. Андреев, и его выводы мы полностью разделяем112. Главная же заслуга второго тома этого издания заключается в том, что в нем показывается деятельность местных комитетов по пересмотру казачьих законоположений начала 1860-х годов, а также приводятся мнения некоторых высокопоставленных чиновников о проектах казачьих реформ. Донской историк Р.Г. Тикиджьян, являясь одним из авторов разделов, посвященных истории Донского войска второй половины XIX века, сразу в двух упомянутых выше изданиях – «Казачий Дон.» и «Донские казаки.»113 – попытался объяснить преобразования среди донского казачества 1860– 1870-х годов с точки зрения популярной в российской историографии теории модернизации114. Однако из текстов данных разделов понять, как же конкретно при помощи модернизационного концепта выстраивается логика авторского нарратива, не представляется возможным. Это наше наблюдение в полной мере относится и к последней книге Р.Г. Тикиджьяна «Донское казачество в конце XIX – начале XX века. Исторический портрет» (2013), по крайней мере к той ее части, в которой описывается донское казачество второй половины XIX века115. Тем не менее Р.Г. Тикиджьяну принадлежит ряд других исследований конкретно-исторической тематики, которые удачно раскрывают различные стороны казачьей жизни пореформенного периода116. Кроме того, Р.Г. Тикиджьян, на наш взгляд, является настоящим мастером постановки актуальных проблем и видения перспектив в изучении истории казачества.

Кубанский историк О.В. Матвеев, специализирующийся на военной истории казачества, также стал автором разделов (глав) по истории Кубанского войска второй половины XIX – начала XX века в двух вышеупомянутых обобщающих книгах – «История кубанского казачества» и «Очерки истории и культуры казачества Юга России». Этим разделам присущ единый авторский замысел и идейная преемственность. О.В. Матвеев сделал упор на характеристику этносоциального статуса кубанского казачества и на его изменение в пореформенный период. Он также описал эволюцию военно-административного устройства Кубанского казачьего войска, развитие казачьей социально-экономической сферы в условиях окончания Кавказской войны и последующей колонизации западной части Кавказского хребта. Для О.В. Матвеева было важно показать процесс образования Кубанского казачьего войска, его «политический» подтекст, сопровождавшийся сопротивлением части казачества. Однако при таком подходе у О.В. Матвеева практически не осталось места для разъяснения замыслов и действий властей, в том числе по продвижению идей Великих реформ среди кубанского казачества117. Автор раздела о терском казачьем войске в «Очерках истории и культуры казачества Юга России» Н.Н. Великая почти такое же отсутствие анализа правительственной политики в 1860– 1870-х годах, только по отношению к терским казакам, объяснила «слабостью реформационных процессов» в Терской области118. Н.Н. Великая утверждает, что использовала теорию модернизации для «оценки степени „продвинутости“ казаков региона по этому пути (то есть по пути развития общества от аграрного к индустриальному, от сословного к гражданскому. – Авт.) во второй половине XIX – начале XX века»119. Подводя итоги, она, с одной стороны, констатирует, что «в пореформенный период власти приступили к окончательной ликвидации „духа особости“ в государстве, который исходил от казачества»120. С другой стороны, по ее мнению, «казачество в меньшей степени, чем другие сословия, оказалось охвачено реформами». Более того, Н.Н. Великая считает, что «правительство сохраняло у казачества отличное от других земледельцев страны землепользование и управление, особый круг обязанностей». Таким образом, заключает исследователь, «казачество оказалось если не в стороне от модернизационных процессов, то весьма мало ими затронутым»121. Опыт использования теории модернизации Р.Г. Тикиджьяном, Н.Н. Великой и др. применительно к истории казачества второй половины XIX – начала XX века, на наш взгляд, пока не дает основания считать данную теорию эффективной, по крайней мере в отношении анализа преобразовательного процесса 1860—1870-х годов в казачьих войсках.

Может быть, некоторым исключением в этом смысле следует считать докторскую диссертацию Н.Б. Акоевой, а также другие ее работы, но предметом ее изучения является казачья повседневность второй половины XIX – начала XX века122.

Воспоминания военного министра Д.А. Милютина, опубликованные на рубеже XX–XI веков, безусловно, следует отнести к разряду источников. Д.А. Милютин неоднократно обращался к казачьей тематике, опираясь на свою память и оказавшиеся под рукой документы, раскрывая различные перипетии казачьей правительственной политики123. Профессиональные комментарии к каждому тому, выполненные авторами-издателями под руководством профессора Л.Г. Захаровой, вполне можно расценить как определенный вклад в историографию рассматриваемого нами вопроса. Конечно, комментарии не представляют собой цельного нарратива, но раскрывают детали подготовки того или иного важного документа, мнения императора Александра II, позиции отдельных министерских чиновников по каким-либо важным казачьим проблемам124.

Если обратиться к конкретно-историческим исследованиям по истории взаимоотношений власти и казачества в эпоху Великих реформ, то, пожалуй, первыми, кто оценили ее содержание и значение, стали Н.В. Самарина и А.Т. Топчий. Как профессиональные историки они состоялись в советское время, тогда же ими был накоплен определенный багаж сведений, ставший актуальным в начале 1990-х годов125. Благодаря публикациям Н.В. Самариной и А.Т. Топчия в историографию «вернулись» такие сюжеты, как деятельность местных комитетов по пересмотру войсковых положений и столичного Временного комитета по пересмотру казачьих законоположений, предложения Военного министерства по реформированию казачества в начале 1860-х годов, перечень преобразований, реализованных в казачьих войсках в 1860—1870-х годах, с их кратким обзором и пр.126 Но в целом в казаковедческой литературе в 1990-х годах доминировала иная тематика, связанная с этносоциальной характеристикой казачества, военной историей, военно-административными, аграрными преобразованиями, эволюцией казачьего самоуправления и т. д. В таких работах упоминание о различных эпизодах из истории казачества 1860—1870-х годов находилось в прямой зависимости от конкретных исследовательских приоритетов того или иного автора127.

В конце XX – начале XXI века рассматриваемая нами тема в основном разрабатывалась в диссертационных исследованиях (и не только исторического профиля), реализованных в том числе в виде научных статей и монографий. Как мы уже отмечали выше, в 2016 году В.В. Батыров, И.А. Гордеев и О.Е. Чуйков подвели предварительные итоги достижений современной историографии о донском казачестве второй половины XIX века и, как они утверждают, описали традиционные и альтернативные концепции, выдвигавшиеся историками после 2000 года128. С их оценками мы полностью согласны и не считаем нужным повторять их здесь. Единственное исключение, но уже в завершение раздела о российской историографии, мы сделаем для молодого ростовского историка А.Ю. Перетятько, который отличается высокой публикационной активностью и к настоящему времени издал ряд статей, не учтенных В.В. Батыровым и др. в 2016 году.

Среди работ специалистов, внесших наибольший вклад в историю отдельных казачьих войск (не донского) или казачества в целом по интересующему нас периоду, в первую очередь необходимо выделить диссертации и монографии А.Н. Малукало (2003), Т.К. Махровой (2003), А.Ю. Соклакова (2004), Е.В. Годововой (2005), Э.В. Бурды (2006), А.М. Дубовикова (2006), С.М. Андреева (2007), С.В. Колычева (2008), Д.В. Бобылева (2010), Д.В. Колупаева (2011), А.А. Голик (2015) и др.129

Общим местом для этих историков являются следующие аспекты исследовательской деятельности. Первое – это привлечение новых архивных материалов в основном из местных, но также и из столичных архивов, особенную ценность представляют впервые опубликованные ими сведения из дел Российского государственного военно-исторического архива (г. Москва). В этом архиве сосредоточен, пожалуй, главный массив документации, относящийся к казачьей правительственной политике Российской империи. Второе – активное использование дореволюционной литературы по истории казачества, наиболее часто «Столетие Военного министерства.» и произведения М.П. Хорошхина, а также периодической печати.

Практически все упомянутые историки пишут о двойственности и противоречивости правительственной политики в отношении казачьих войск в эпоху Великих реформ. Так, по мнению Т.К. Махровой, власти, с одной стороны, «пытались сохранить казачество в качестве военно-полицейской опоры самодержавия, не меняя кардинально его правового и социального положения, с другой – намеревались распространить на казачьи общины все демократические перемены, произошедшие в результате реформ в статусе крестьянского населения империи»130. А.Н. Малукало считает, что такая политика напрямую связана с известной речью Александра II перед депутатами Временного комитета по пересмотру казачьих законоположений (1866), который «указал на необходимость максимального развития гражданских начал при сохранении боевого потенциала войск»131. Оригинальное объяснение противоречивости казачьей политики предложил Д.В. Колупаев на примере истории Сибирского казачьего войска. Для него правительственный курс по отношению к казакам складывался из «сосуществования и противоборства двух тенденций: регулярного и нерегулярного». Также столкновение двух тенденций (на этот раз имперской и земской) Д.В. Колупаев рассмотрел и в особенностях казачьего самоуправления на землях сибирского казачества