Если к рассвету ничего не случалось и опасность со стороны лагеря кутузовской армии не грозила, часть кавалеристов разнуздывала и расседлывала своих лошадей. Затем всадники приступали к утреннему уходу за ними. По этой-то причине, когда казачьи полки генерал-адъютанта графа В. В. Орлова-Денисова начали свою знаменитую в истории Отечественной войны 1812 года атаку, часть кавалерии неприятеля не могла сразу же «вскинуться» на коней.
Помимо вышеописанной меры предосторожноси в мюратовской кавалерии, в окрестные леса (прежде всего в большой Дедневский лес) высылались передовые заставы и кавалерийские ведеты (разъезды). Однако из-за заметного истощения лошадей такие сторожевые посты на деле не отличались подвижностью и далеко в «чужой» лес старались не заходить даже по дорогам и тропам.
…Русские войска выступили из Тарутинского лагеря вечером 5-го числа. Генерал-фельдмаршал М. И. Голенищев-Кутузов лично наблюдал за тем, как полки рота за ротой, эскадрон за эскадроном, сотня за сотней молчаливо переправлялись через реку Нару. Погода была сухая, но земля виделась влажной: потому не было слышно ни шествия колонн, ни движения артиллерии – орудийных запряжек и зарядных ящиков.
Было запрещено разговаривать в строю, курить трубки, высекать огонь. Всадники удерживали лошадей от ржания. «Все приняло вид таинственного предприятия». Войска выступали при далеком светлом зареве огней французского лагеря, которые ясно указывали на его местонахождение. Назначенные для атаки полки в колоннах расположились на ночлег там, откуда им предстояло на рассвете следующего дня двинуться на неприятеля. Солдаты улеглись спать на холодной земле, ружья были поставлены в козлы. Походные биваки прикрылись недремлющими дозорами.
Русские войска, назначенные для атаки, выходили из пределов армейского Тарутинского лагеря шестью колоннами. Все они должны были одновременно подойти на рассвете к французскому стану и, как задумывалось, атаковать его одновременно с разных направлений. Но на войне хорошо задуманное реализуется полностью и более чем успешно не часто, особенно при проведении больших наступательных операций.
Ночь выдалась темная, с проводниками командиры откровенно оплошали. Дул холодный сырой ветер; по грязным проселочным дорогам пехота, да и кавалерия тоже, еле тянулись. Пушки и зарядные ящики увязали в грязи. Только казаки, как в суворовской «Науке побеждать» пролезали на своих степных лошадках всюду, словно такие дороги, да еще потонувшие в ночной темени, были им не помеха и хорошо знакомы. Казачья колонна графа В. В. Орлова-Денисова одна-единственная в назначенный час вышла на место, откуда ей надлежало атаковать вражеский лагерь.
Этим местом оказалась опушка густого ольхового леса. Казачьи полки молчаливо, по приглушенным командам, стали вытягиваться под ее прикрытием в лаву. Впереди хорошо просматривались бивачные костры французского лагеря. Там пока все было тихо и спокойно.
Стало светать. Порывистый ветер бил людей и коней голыми ветвями деревьев и кустов, срывая с них последние, бурые листья. Накрапывал мелкий дождь, который делал предутренние сумерки еще хуже просматриваемыми. Орлов-Денисов, тревожно ожидая своего часа, ходил взад и вперед. Кругом молчаливо стояли полковые командиры. По часам пора было начинать, но признаков подхода других атакующих колонн все не было.
Тихо спал в сыром осеннем утре французский лагерь. Вражеские дозоры, укрывавшиеся от дождя и сырости кто где и как мог, впереди не просматривались. Вышедшую на лесную пушку казачью колонну они явно «проспали», иначе быть бы сигнальному ружейному выстрелу. Да еще не одному.
Стало заметно, как начал просыпаться вражеский бивак. Вдали показалось несколько всадников. Они без оружия и без седел ехали с лошадьми на водопой. Впереди стали слышаться приглушенные ветром людские голоса. Окружавшие Орлова-Денисова усатые казачьи полковники стали спрашивать графа:
– Что же, начинать, что ли? Совсем светать стало.
Генерал-адъютант, все посматривавший то на часы, то в ту сторону, откуда должны были показаться головы других колонн, только отрицательно качал головой. Но там, куда смотрел не он один, не было заметно никакого движения. Пора было принимать решение на атаку (сигналом к ней назначен был пушечный выстрел с лесной опушки), иначе о внезапности нападения и думать не приходилось. Наконец, Орлов-Денисов сказал окружающим:
– Пора. Ну, с Богом!
С таким приказом казаки дружно вскинулись на коней, оправились и сотня за сотней, высыпавшись из леса «как из мешка», полетели на пробуждающийся неприятельский лагерь с пиками наперевес. Левое крыло стана войск маршала империи Иоахима Мюрата и артиллерия в числе 38 орудий, стоявших здесь на батарейных позициях, оказались под ударом казачьей лавы.
Влетевшие за первые ряды походных палаток казачьи полки рассыпались по биваку. Казаки кололи пиками разбегавшихся от них куда глаза глядят вражеских солдат, захватывали орудия, увозили к лесу пушки, поджигали зарядные ящики, рушили палатки и шалаши. Французский стан враз охватилили тревога и опасность. Всюду кричали люди, все чаще стали раздаваться ружейные выстрелы, казаки стреляли с коней из пистолетов. Бой только разгорался…
В официальном «Описании Отечественной войны 1812 года» действия казачьей колонны графа В. В. Орлова-Денисова в начале Тарутинского сражения на реке Чернишне устами военного историка генерал-лейтенанта А. И. Михайловского-Данилевского показаны так:
«Граф Орлов-Денисов был у крайней опушки леса, на тропинке из Стромилова в Дмитриевское. Перед зарею, 6-го октября, явился к нему польский унтер-офицер корпуса Понятовского, вызываясь, если дадут ему конвой, схватить Мюрата, почивавшего, по его уверению, в деревне позади лагеря. Сто червонцев при успехе, смерть в случае обмана, обещаны переметчику. С ним отрядили генерал-майора Грекова с двумя казачьими полками, в том числе Атаманским.
Едва отправились они за лакомою добычею, начало светать. Граф Орлов-Денисов вышел из леса и, взглянув с возвышения влево, откуда наши колонны должны были наступать, не видел ни одной из них. Напротив, в неприятельском лагере, позади которого стоял он, приметно было, как войско начинало подниматься от сна. Опасность быть открытым французами и ожидая ежеминутно появления наших пехотных колонн, он отменил намерение схватить Мюрата, послал воротить Грекова, и тотчас по прибытии его понесся с 10-ю Донскими полками прямо на французов.
Внезапность нападения не допустила неприятелей встать в ружье; они едва успели поворотить пушки и сделать несколько выстрелов, побежали в Рязанский овраг. Весь лагерь на правом берегу Чернишни и 38 орудий схвачены казаками; сотня донцов с сыном Платова проскакала через лагерь мимо Тетеринки прямо к нашей пехоте.
Пока граф Орлов-Денисов собирал рассыпавшиеся по французским бивакам полки, чтобы вести их далее против неприятеля, начавшего за оврагом выстраиваться, показался из леса Багговут не со всем своим корпусом, но только с егерскою бригадой Пиллара и полуротою артиллерии. Ее выстрелы долженствовали, по диспозиции, служить сигналом общей атаки, по вышеизложенным причинам уже произведенной графом Орловым-Денисовым, нежели последовали сии выстрелы…»
Декабрист Н. Н. Муравьев, вступивший в Отечественную войну 1812 года 17-летним офицером, был свидетелем решающей атаки казаков генерала В. В. Орлова-Денисова на лагерь войск маршала Мюрата. В своих мемуарных «Записках» он рассказал о кульминации сражения «на реке Чернышке»:
«…Мы увидели в тылу французов Орлова-Денисова, атакующего их казаками. Атака была блистательная: казаки опрокинули неприятельских кирасир и причинили значительный урон им. Французы стали отступать бегом; мы их сильно преследовали верст десять, и, наконец, они исчезли, потеряв большое число орудий и много людей убитыми, в числе последних и генерала Ферье».
Финальная часть победного для русского оружия Тарутинского сражения на реке Чернишне по «Описанию» военного историка А. И. Михайловского-Данилевского выглядела так:
«…Вся линия колонн центра и левого крыла (казачьих полков Орлова-Денисова. – А.Ш.) шла стройно вперед. Неоднократно покушался Мюрат остановиться, не для отпора, но для устройства войск и удаления тяжестей, однако каждый раз был опрокидываем. Несколько полков его обратились в бегство; кавалеристы, без седел и мундштуков, мчались туда и сюда по произволу своих тощих кляч.
Преследование продолжалось 7 верст, до Спас-Купли, где Мюрат занял позицию и прикрыл ее батареями; но они не помешали бы дальнейшему за ним преследованию, если бы была на то воля князя Кутузова. В вечеру Мюрат потянулся к Воронову, тревожимый нашими легкими войсками (то есть казаками)…»
Неприятельский лагерь остался в руках победителей в битве на реке Чернишне. Когда казаки полков В. В. Орлова-Денисова вернулись из преследования отходивших в сторону Москвы войск маршала Мюрата, то им открылась такая картина вражеского походного стана, который они утром того дня взяли с боя:
«…В неприятельском лагере и отбитых обозах найдено много награбленных в Москве вещей и предметов роскоши. Они составляли разительную противоположность с недостатком в жизненных припасах, претерпенном неприятелями во время продолжительной стоянки их при Чернишне.
Вокруг догоравших бивачных огней валялись заколотые для пищи или уже объеденные лошади и ободранные кошки. На дымившихся очагах стояли чайники и котлы с конским отваром; кое-где видны были крупа и горох, но и следов не находилось муки, хлеба и говядины. Вина, головы сахара и другие лакомства, привезенные из Москвы, брошены были подле жареной конины и пареной ржи.
Больные, лишенные всякого призрения, лежали на холодной земле. Между ними находились дети и женщины, француженки, немки, польки.
Около шалашей разметаны были иконы, похищенные из соседних церквей и употребляемые святотатцами вместо дров. В находившихся близ стана неприятельского церквах престолы были разрушены, лики святых ниспровергнуты, попираемы лошадьми, которые даже стояли в алтарях, оглашая ржанием священные стены, где искони возносились хвалебные песни Божеству».