Встревоженная Конференция 19 сентября писала Апраксину, что, согласно слухам, Фридрих убирает армию фельдмаршала Левальда из Восточной Пруссии, а потому надо этой же осенью овладеть городом Кенигсбергом[256].
Действительно Фридрих направил Левальда с войсками в Померанию против шведов. В Восточной Пруссии осталось 6 гарнизонных рот.
Но пока рескрипт Апраксину о наступлении везли из Петербурга, 20 сентября все казаки, кроме оставляемых 4 тысяч выступили на Червонный Двор и далее на Великие Луки.
Слободские полки, которые весной в походе до Ковно из 5 тысяч казаков растеряли 2 тысячи, после осеннего похода были отправлены домой с потерей до тысячи в людях и 50 % лошадей[257]. Восточно-Прусский поход доканал слободское казачество. «По возвращении из Восточной Пруссии слободские полки так и не смогли восстановить свою боевую мощь. На войну их поэтому больше не требовали, а оставшихся годными к службе лошадей забрали для гусарского полка»[258].
В русском штабе была подготовлена следующая ведомость:
«Казаки донские: выступило – 9000 и 18 253 лошади; сейчас [налицо] – 4175 и 8444 лошади. В домы отпущены и чтоб к походу готовы были. Расположены [оставшиеся] 2000 в Мемельском уезде, 2000 от Мемельского уезда к Юрбургу Польскому на форпостах.
Слободские: выступило – 5126 и 10 302 лошади; сейчас [налицо] – (не показано). В домы отпущены. Двухтысячная команда хотя была в Россию отправлена, но вернулась к Вилькомиржу. 1952 казака и 3177 лошадей пропущены в Россию через команду Рижского гарнизона.
Компанейские: В Новгородском уезде расположены. Возвратились в Вилькомирж (в кампании 1758 года они уже не участвовали. – А.В.).
Волжские калмыки: выступило – 2000; ныне – 1995, 4774 лошади. Расположены от Россиены к Юрбургу.
Ставропольские калмыки: выступило – 516 и 1047 лошадей; ныне – 494 и 1007 лошадей. В Тверь.
Башкиры (старшина башкирской команды в Пруссии – Кидрас Муллакаев, походный старшина мишарей – Тайчин Абдуллин): выступило – 506 и 1023 лошади; ныне – 472 и 935 лошадей. В Старицу, Ржев и Владимир.
Казанские татары: выступило – 506 и 1023 лошади; ныне – 246 и 490 лошадей. В Старицу, Ржев и Владимир.
Мещеряки: выступило – 506 и 1023 лошади; ныне – 484 и 991 лошадь. В Старую Руссу»[259].
Как видим, самые большие потери, чуть ли не половина личного состава, понесли казанские татары (разучились воевать), наименьшие потери наблюдаем у волжских калмыков.
Так называемая четырехнародная команда до 1758 г. несла службу в Новгородской губернии. В связи с угрозой нападения Китая команда была отозвана весной 1758 г. на Сибирскую линию, но из-за плохого ее состояния направлена на линию Оренбургскую.
Таким образом, как показала практика, «национальные части, в том числе и “четырехнародная команда”, играли роль своеобразного оружия психологического устрашения противника. Через какое-то время стало очевидно, что политика “выжженной земли”, которую проводила национальная конница, играет обратную роль для русской армии и престижа русской империи. Поэтому с той же легкостью, с которой были привлечены национальные части на войну, они были отправлены в тыл и на второстепенные участки боевых действий»[260].
Австрийский военный агент сообщал в Вену, что русские «неслыханными ужасами превратили в пустыню возделанную и плодородную страну, в которой всякая другая армия нашла бы возможность прокормиться в течение долгого времени»[261].
12 октября Апраксин был отозван. Вместо него командующим армией был назначен Фермор. 21 октября 1757 года он принял командование. Выздоровевшая императрица удалила в деревню Бестужева и отозвала из армии Апраксина. После падения Бестужев стремился опровергнуть свою связь с Апраксиным и стал нападать на него. Апраксин был арестован в Риге, «заключен в небольшом дворце близ С.Петербурга у места, называемого Три-Руки; около трех лет томился под судом и скончался внезапно 26 августа 1760 года»[262]. К. Валишевский писал, что Апраксин «умер от удара во время первого допроса»[263]. Случилось это 6 августа 1758 года.
Таким образом, первый поход в Восточную Пруссию готовился больше года, непосредственно боевые действия (учитывая осаду Мемеля) велись около трех месяцев, а активные – менее двух месяцев; после первого же серьезного сражения русская армия повернула назад. Что касается казаков, то они выполнили возлагаемые на них задачи и даже поучили немцев, опробовали на них несколько своих традиционных приемов.
С другой стороны, грабежи, которые позволяли себе посланные для «нанесения страху» казаки, были использованы пруссаками в начавшейся «информационной войне». Тот же Архенгольц, поступивший на службу лишь в 1760 году, а до этого обучавшийся в Берлине, так живописал деяния казаков, которых он сам видеть просто не мог: «легкие отряды русских, в числе 12000 человек казаков, калмыков и [волжских] татар, производили в стране столь ужасные опустошения огнем и мечом, каких Европа не испытывала со времен нашествия гуннов. Эти изверги убивали и калечили безоружных людей с сатанинским наслажденим. Их вешали на деревьях, отрезывали им носы и уши, отрубали ноги, распарывали животы и вырывали сердце из груди. Они зажигали из дикого сумасбродства села и местечки и оцепляли обреченную на сожжение местность, чтобы люди сгорели живьем. Могилы были разрыта, и кости покойников разбросаны, дворян и священников разрывали на части крюками, клали нагишом на горячие уголья и всячески истязали. У родителей отнимали детей или же убивали их тут же, над женщинами и девушками ругались; многие из них лишили себя жизни, чтобы избегнуть грубости этих палачей»[264]. Так вот на долгие годы казаки стали страшным «брендом» русской армии в Европе.
Впрочем, венгерские гусары из австрийской армии вели себя не лучше. «Даже если обыватели не отпирали дверей, гусары вламывались в дома и под угрозой смерти заставляли хозяев выдать все ценное… Австрийская легкая конница сеяла панику среди жителей Центральной Европы. В то же время гусары знали, что не могут рассчитывать на милость, если попадут в руки крестьян, поэтому уровень дезертирства из гусарских частей был минимален»[265].
Вступление в командование Фермора произошло во время следования русской армии на зимние квартиры. Лифляндец граф В. Фермор являл собой образ генерала «опытного, трудолюбивого, бескорыстного»[266]. Пастор Теге описал его следующим образом: «…он был среднего роста, лицо имел красивое, но несколько бледное. Всегда держал себя очень важно в обхождении с людьми знатными и со своим штабом. Зато низших умел привлечь к себе кротостью и приветливостью. Он был очень благочестив и, соблюдая в точности все постановления лютеранской веры, никогда не пропускал воскресного богослужения»[267].
Армия была поделена на 2 дивизии, Фермора и Броуна. 1-я дивизия Фермора, включавшая 21 полк пехоты и казаков Краснощекова, встала по обывателям от Фраценбурга и до Либавы и Мемеля. 2-я дивизия по распутице не могла отойти далеко от границы и остановилась между Реторым и Тельшей. Впрочем, и та, что ушла на Мемель, шла, «неизвестно для чего, не дорогой, а болотами почти непроходимыми. Воображать неприятно, в какое состояние повергла тогда себя наша победоносная Армия!»[268]. Регулярной кавалерии при армии осталось 9 эскадронов, иррегулярных – 4 тысячи донских казаков и 500 калмыков. Оставшиеся при армии казаки заняли передовые посты тонкой линией от Гавры до Тауроген, Швейкине – Прекульс. Резервные отряды Краснощекова стояли у Мемеля, Серебрякова – около Тельши. Главный их соперник – прусские гусары – расположился по квартирам от амта Лосденен до Столупян. Прусские драгуны ушли в Кенигсберг.
Заботясь о ставших на зимние квартиры войсках, командование отдавало приказы трактирщиков, поляков и немцев в лагерь пускать, «кроме жидов, – которых отнюдь в лагерь и в армию не допускать». А если с вином в лагерь явятся женщины, то их «вон выбивать и вино отбирать»[269].
Господа офицеры, которые при деньгах, уже оценивали прейскуранты в местных увеселительных заведениях. «Водка Гданская» с романтическим названием «Ласковая» шла по 1 руб. 70 коп. за штоф. Столько же стоила «водка Гданская» под названием «Веновая». Водка «Дубельтовая» – 1 руб. 20 коп. Прочие сорта водок шли по 1 рублю, а «нижний сорт» – по 50 коп. за штоф.
Вино и пиво продавались бутылками. Французское вино (белое) стоило 25 копеек за бутылку. Вино красное – 30 копеек. Шампанское, естественно, дороже – 1 руб. 50 коп. за бутылку, пресловутое «Бургонское» – 1 рубль. «Шпанбитер», «Мушкатель» и «Сект» – как и красное вино: 30 копеек. Неожиданно дорого ценилось венгерское вино. «Хорошее» шло по цене «Бургонского» – 1 рубль, венгерское вино «похуже» – за 50 копеек.
Английское пиво стоило дороже французского вина, но не дотягивало до венгерского вина «похуже» – по 40 копеек за бутылку.
Кушанья тоже стоили недорого. Пообедать можно было за 30 копеек, поужинать – за 20[270].
22 октября в Мемеле объявился перебежчик из прусской армии Христофор Картевич и подтвердил, что прусские войска уходят из Восточной Пруссии в Померанию, воевать против шведов. Действительно, Фридрих II 18 (29) сентября 1757 года приказал Левальду выступать в Померанию. До русских информация об этом дошла, как мы видим, через месяц.