[491]. Наибольшие потери имели пехотные полки 32-й, 3-й, 24-й, 49-й, 7-й и 9-й, гренадерские батальоны 13/26 и GI/IX, а также 6-й драгунский полк, 12-й, 1-й и 5-й кирасирские полки. Русские взяли 600 пленных, 7 знамен, 14 орудий[492]. Разбитые пруссаки все же смогли уйти за Одер.
14 июля князь Волконский со 100 гусарами 400 донских казаков полка Перфильева вышел к Одеру. Казаки взяли за рекой двух пленных, и те показали, что в Кроссене стоят 400 человек ландмилиции с пушками и 600 гусар полка Малаховского, и сам Малаховский предводительствует.
Перфильев Василий Иванович (1705–1786), в службе с 1723 г.; взял в плен 2 калмыков; участвовал в войнах с Персией, Турцией, разбил калмыков за Кубанью, старшиной с 1741 г. С 1758 в Пруссии; в 1759 г. с 150 казаками разбил генерала Доктора(?) с его свитой, взял в плен 270 пехотинцев, захватил 600 лошадей и 3 понтонных моста. В 1775 г. произведен в подполковники[493].
После артиллерийской перестрелки пруссаки из города Кроссена ушли, а Волконский в город вошел. Казаки же продолжали гнать противника за Одером.
На Кроссен наложили контрибуцию в 100 000 талеров. Хлеба при армии осталось на 12 дней. Приходилось покупать его у немцев на немецкие же деньги. Русское командование ждало подхода австрийских войск Дауна, но Даун бездействовал.
17 июля генерал-поручик Вильбоа с 5 полками пехоты, 2 полками конных гренадер, 2 полками драгун, полком гусар и полком казаков выступил на Франкфурт. Гарнизон города составляли 2 роты пруссаков под командованием майора Арнима. Приближаясь к городу, Вильбоа отрядил полковника Луковкина с его казачьим полком и эскадрон гусар Венгерского полка обойти Франкфурт, переправиться через Одер и перерезать сообщения Франкфурта и Кюстрина, а сам подошел к городу и потребовал сдачи.
Пруссаки стали уходить из города на Кюстрин, но, встретив на дороге казаков Луковкина, свернули на запад, на Берлин. Тут их догнали гусары Зорича и конные гренадеры Билау, окружили и заставили положить оружие. Сдались 14 офицеров, 40 унтер-офицеров и 486 рядовых. 19 июля русские утвердились в Франкфурте и стали собирать контрибуцию. За два дня собрали 200 тысяч талеров.
Немцы стали отходить к Берлину. От австрийцев прибыл генерал Лаудон с 18-тысячным войском и первым делом потребовал 100 000 талеров в качестве контрибуции с города Франкфурта, а затем просил русских идти на помощь Дауну.
С Лаудоном подошли три полка драгун: Лихтенштейна, Ловенштейна и Коловрата-Краковского; два полка гусар: Надасти и Калноки; пехотные полки: Баден-Баден, Ботлин, Лихтенштейн (венг.), Аренберг, Вальдек, графа Баден-Баден, Лаудон, Вараздин, Луканер, Леопольдафе (венг.).
Оглядываясь на историю войн XVIII века, мы чуть ли не всегда встречаемся с фактом, что австрийцы – наши союзники. Такое вот братство по оружию. Но казаки прекрасно помнили 1739 год (всего 20 лет прошло), когда 4 тысячи казаков с атаманом Фроловым ходили против турок на Дунай. Изменило военное счастье, и возвращаться с Дуная пришлось казакам по имперской территории. 3 кирасирских и 2 гусарских австрийских полка блокировали тогда казаков и провожали до польской границы, а если кто из казаков отделялся, того гусары убивали ради лошадей и оружия[494].
Прибытие австрийцев внесло диссонанс в военные планы Салтыкова. Он планировал реализовать победу под Пальцигом – послать Румянцева в набег на Берлин. Австрийцы требовали помощи для Дауна и для этого отойти за Одер, оставить на левом берегу реки одних лишь казаков. Кроме того, налет на Берлин становился проблематичным из-за падежа скота, начавшегося в русской армии. Тягловая сила гибла по 70–80 голов в день. Обозы и артиллерийские упряжки были расстроены.
В конце июля 1759 года в русской армии находились следующие иррегулярные полки:
в 1-й дивизии – Сербский и Грузинский гусарские, Славяносербские эскадроны, Чугуевский казачий, полки бригадира Краснощекова и Дячкина;
во 2-й дивизии – Новосербские Хорватовы эскадроны и полк Сулина;
в 3-й дивизии – Венгерский гусарский, полк полковника Краснощекова;
при Обсервационном корпусе Молдавский гусарский и донские Серебрякова, Лощилина и Пушкарева;
Чугуевский полк был в 1-й дивизии формально, в реальности состоял при генерал-квартирмейстере.
Причем Фермор подписал приказ: «Неотменно наблюдать, чтоб казацкие донские полки своих, а не чужих полков людей имели и оными во всех командированиях исправлялись»[495].
Вызревавшее решение Салтыкова направить Румянцева с конницей на Берлин было отброшено 22 июля. В этот день разведка донесла, что в Берлине находится сам Фридрих.
Кунерсдорф
Действительно, Фридрих с 10 тысячами солдат подошел на помощь к разбитому Веделю.
Тут уже Салтыков затребовал, чтоб Даун шел к нему на помощь, и собрал военный совет. Совет решил отойти на Кроссен и ждать решения Конференции. Выступить 30–31 июля.
Пока же объединенная армия, имевшая 58 тысяч (18 523 при 48 орудиях – австрийцы) встала у Франкфурта, в 80 верстах от Берлина.
У Фридриха после соединения с Веделем насчитывалось 50 тысяч.
Австрийские войска Дауна (65 тысяч) находились к югу от Берлина в 150 верстах Имперцы, имевшие 30 тысяч, приближались к Берлину с запада и были в 100 верстах.
24 июля русские форпосты выдвинулись на полперехода вперед. 25 июля впереди показались прусские форпосты. В этот же день донской полковник Туроверов при капитане Ковалеве вышел к Кюстрину, напал на крепостной караул и пожег собранные крестьянами сено и солому вокруг города.
27 июля поручик Венцель с командой подошел к Берлину и разведал, что в городе расположены 3 батальона пехоты и 2 эскадрона гусар.
К этому времени относится рассказ А.А. Прозоровского, как с командой казаков и гусар он выезжал на разведку. Прозоровскому было приказано ехать на связь к австрийскомугенералу Лаудону, но «от генерала Лаудона получено известие, что он беспрепятственно прибыть может. Почему вместо того, чтобы ехать к Лаудону, отправлен я, с прибавкою команды, всего пятьюдесятью гусарами и двадцатью казаками, по нескольких днях для разведывания о неприятеле по берлинской дороге. Которую прошедши, за Фирштейвалд наехал в лесу посты прусских камер-гусар, но числа их за лесом видеть было не можно, для чего поворотясь в Фирштейвалд покормить лошадей, послал для разведывания во околичности по два человека. Казаки ж, отставая без позволения, по частям почти все разъехались»[496]. Через два часа, покормив лошадей, Прозоровский был извещен разъездным капралом, «что он, наехав в лесу на мужика, узнал от него, что милях в трех есть большие гусарские партии прусских войск». Прозоровский приказал собраться команде. «Но при сем случае видел я сколько старые гусары дурно были дисциплинированы. Под начальством моим командовал оными порутчик, которому и велел я понудить их скорее собраться, взнуздать и сесть на коней, но, как за всеми подтверждениями, разошлись из них некоторые по квартирам, то один гусар шел весьма не проворно, имея муштук в руках, на которого закричал порутчик, а он ударил его муштуком. Порутчик, принявши сие равнодушно, собрал команду». То есть на глазах старшего офицера гусар ударил мундштуком поручика, а поручик воспринял это равнодушно. Прозоровский сам увидел «в миле строящихся на дороге пред деревней, между меня и корпуса господина Вильбоа прусских гусар, то и оставался мне один способ взять влево, разумеется, ехав назад к кистринской дороге, на которую надобно выходить чрез лес. А время было уже при захождении солнца, для чего взял я тут проводника, который, однако ж, отзываясь на требование мое незнанием, отказался вести и я принужден был, вынув пистолет, погрозить ему. После чего уже он повел, и мне надобно было до лесу ехать хорошей рысью. Сие доказывает сколь затруднительно вести войну в неприятельской земле по причине, что в ней проводника сыскать очень неудобно»[497]. Только на рассвете Прозоровский в одной деревне нашел большой казачий пост на берегу реки и приказал покормить лошадей, «притупевших от большого маршу». К полудню Прозоровский с гусарами вернулся к армии.
В Силезии и в «Бранденбургии» вести разведку было трудно. Поскольку «наши войска в Шлезии не преставали делать грабительств, то хотя оныя не столь варварские были, каковые в 1757 году происходили, однако, тамошние обыватели сверх привязанности к своему Государю и Отечеству, за то нас паче прочих неприятелей ненавидели. Так что уходили в леса или удалялись в города, оставляя в каждой деревне двух конных, которые, как только завидят наше войско, то вперед от деревни до деревни о нас знать дают. Чрез что в близости стоящие прусские войска всегда уведомлены были о наших движениях, тем более что нам деревень нельзя было обходить. Поелику все поля окопаны столь частыми и глубокими рвами, что когда хотел сделать опыт, чтоб объехать деревню, то никак не мог сего произвести в действо. По чему всякий судить может, сколь с трудностию совокуплено было делать партии»[498].
30 июля в 8 часов утра, по донесениям русских форпостов, пруссаки двинулись к Кюстрину. Салтыков из-за многих обозов маршей проводить не стал и решил ждать пруссаков на месте: сами придут. Однако Тотлебен получил приказ «беспрестанно по реке Одеру до Кистрина патрулями разъезжать велеть и ежечасно о наималейших движениях… рапортовать»[499].
В ночь с 30 на 31 июля Фридрих внезапно перешел Одер. Кавалерия в 2 часа ночи перешла вброд у местечка Лебус, ниже Франкфурта в 10 верстах, а пехота по пяти наведенным мостов перешла еще ниже по реке у деревни Вуден. В 6 утра пруссаки уже развернулись у деревни Фраундорф, восточнее места переправы.