— Никто в этом не сомневается, — улыбнулась Ингрид в ответ на его задиристый вид. — Как раз о кардинальском раритете с бриллиантовым колье речи между нами не велось. Но то, что диадема фальшивая, я имею полное право утверждать. Драгоценные камни окружали меня с самого раннего детства, и я научилась в них разбираться не хуже придворного ювелира.
В это время карета остановилась, слышно было, как Петрашка спрыгнул с козлов и заторопился к дверям. Он дернул ручку на себя, впуская вовнутрь салона клубок морозного воздуха, и с трудом разлепил непослушные от холода губы:
— Прошу на выход, господа, как раз перед нами находится пристань, к которой пришвартованы корабли всех стран мира, — он показал рукой за спину и сделал предположение. — Кажется, самый большой из парусников уже приготовился идти к теплым берегам Франции. На нем уже и паруса подняли.
Картина, открывшаяся путникам, настроила всех на романтический лад. Возле деревянного мола покачивались на волнах множество больших и малых судов, крутобоких и с заостренными носовыми линиями, вислозадых, словно овцы с нагулянными курдюками, и с обрубленной кормой. Все они были с мачтами с множеством перекладин, с парусами, провисшими на них. Или с холщовыми полотнищами, поднятыми вверх и натянутыми до позванивания, говорящими о том, что судно готовится уйти в плавание. За бухтой, открытой всем ветрам, штормило зимнее море, оно было стального цвета с шапками пены на гребнях высоких волн. Солнце наконец-то выглянуло из-за туч, и все вокруг оделось живым светом, смягчившим в один момент морозный воздух.
— Буалок, тебе пора собираться в дорогу, — повернулся к кавалеру Захарка. — Считай, что свой долг мы выполнили. Отвезешь сокровища во Францию и передашь их в музей Лувр, где им самое место.
— Оставаться с ними в Швеции, значит, подвергать всех нас опасности, — согласился со средним братом Петрашка. — А потом вернешься на остров Святого Духа за Аннушкой, своей женой, и вы вернетесь обратно в Москву, обживать свой особняк на Воздвиженской улице.
— А вы куда собрались? — приподнял в недоумении плечи француз, было видно, что предложение Захарки, старшего группы, застало его врасплох.
— Ингрид с Захаркой вернутся на остров Святого Духа в родовой замок Свендгренов, а мы с Сильвией отправимся в Париж на другом корабле, — пояснил Петрашка. — Негоже нам примазываться к отваге французского кавалера, пустившегося на край земли в поисках своих национальных реликвий. Мы всего лишь выполняли просьбу нашей матери.
Кавалер долго не отвечал, по его мужественному лицу пробегали тени от невысказанных мыслей, он боролся с ними, стараясь удержать чувства в узде. Наконец он поднял голову и посмотрел на своих собеседников:
— Вы решили спровадить в Париж меня одного? — с обидой в голосе спросил он.
— А зачем туда ехать всем? — вопросом на вопрос ответил Захарка. — Мы посчитали, что ты справишься один.
— Ты разве не знал, Захарка, что во Франции, как на левом берегу Терека — один за всех и все за одного? — не согласился кавалер. — Тем более, что все мы дрались за сокровища на равных.
— Что ты хочешь этим сказать? — оперся рукой о дверцу кареты Петрашка.
— Только одно, вместе мы и должны вернуть раритеты на их родину.
Ингрид, молча наблюдавшая за этой сценой, улыбнулась понимающей улыбкой. Она поправила на плече шубу и сказала:
— Месье Буало говорит правду, он истинный кавалер и не желает присваивать лавры победителя себе одному. К тому же, в замке на острове лежат остальные драгоценности, в том числе и алмаз из короны Людовика Четырнадцатого. А его в первую очередь надо присоединить к раритетам, добытым нами.
Петрашка поддернул носом:
— Мы про него совсем забыли, — с недоумением покосился он на своего брата.
— Хоть вы казаки и ученые, а цены таким вещам по прежнему не знаете, — не утерпела Ингрид с подковыркой. — У вас принцип — сделал дело и гуляй смело.
— Ты считаешь, что мы тоже должны ехать во Францию? — повернулся к жене Захар, он не обратил внимания на укол, сделанный ею. Он знал, что так оно и было на самом деле.
— Ты же слышал — один за всех и все за одного, — посмотрела она на него открытым взглядом.
Буалок, с унылым видом следивший за диалогом, повеселел, он тут-же запахнул полы камзола, пряча от посторонних глаз кошель с сокровищами, засунутый за ремень:
— Вот и договорились, жаль, что эта диадема оказалась фальшивой, — он повернулся к Ингрид и добавил. — Но мы обязательно найдем настоящую.
Спутница бросила на него озорной взгляд, она, как любая образованная женщина, успела прочитать книги о мушкетерах, написанные Дюма-отцом, и прекрасно понимала, какие чувства обуревают сейчас ее нового родственника. Она повернулась к младшему брату своего мужа и звонко крикнула:
— Петрашка, трогай, — Ингрид вскинула вверх руку, сжатую в кулак. — Один за всех!
Мужчины, сидящие в салоне, встрепенулись и вслед за Буало дружно гаркнули мало знакомый им девиз, удивительно подходивший под казачий образ жизни:
— И все за одного!
Глава одиннадцатая
Стояло знойное лето 1996 года, солнце палило нещадно, оно словно решило весь свой жар, накопленный за несколько десятков прохладных лет, выплеснуть на землю за один раз. В европейских странах мелели реки и озера, в Африке пустыни ускорили свое наступление на редкие оазисы, а в России засыхали на корню урожаи, обещая очередной голодный год. В который раз русские люди запасались скудными крупяными наборами с солью и спичками и готовились к очередной мировой блокаде. Они, отброшенные на самую окраину цивилизации силами, правящими миром, снова настроились выживать, без помощи откуда бы то ни было. И все это паскудство, неприкрытое ничем, объяснялось переходом на новый демократический строй, должный принести достойные дивиденды. Перестройка продолжалась уже одиннадцатый год и толку от нее пока не было видно. Зачем ее начали, когда нужно было всего-то распорядиться по умному своими немеряными природными ресурсами, никто никому не хотел объяснять. Говорили просто, что так надо для вашего же блага. Так-же было и после революции, и после Второй мировой войны, и с приходом к власти дуролома Хрущева, смешившего мировую общественность никчемным маханием кулаками по любому поводу и грохотом своей туфли по трибуне в Организации Объединенных Наций. И, как и все до и после него, морившего русский народ голодом и обещаниями высоких урожаев кукурузы. Потом его объявят первым в России демократом. За что, за какие подвиги во имя государства рабочих и крестьян? Опять никаких ответов ни от кого, в первую очередь от руководителей страны, все больше кажущихся обыкновенными марионетками в руках умных людей. Да и как им не быть этими марионетками, когда «цари» на российском престоле представляли из себя обыкновенных мужиков, потомков скотников с доярками, готовых за кусок хлеба с маслом и за руководящее кресло продать не только свой народ, но и своих родителей. Как тот Павлик Морозов. А чтобы не началась новая гражданская война и было кому обрабатывать новых хозяев, по всему бывшему Советскому Союзу вспыхивали военные конфликты, призванные отвлекать людей от главных процессов, происходящих внутри государства, в который раз положенного на лопатки. Все было продумано до мельчайших подробностей, лишь бы русский медведь не поднялся на задние ноги и не пошел крушить направо и налево и правых, и виноватых. Тем из неграмотных крестьян, кто занимал в министерствах и на производствах ведущие посты, начисляли немереные оклады, превышающие зарплаты простых рабочих в десятки и даже сотни раз, давали им возможность распоряжаться акциями своих предприятий по собственному усмотрению. Раздавали дачи, автомобили. То есть, покупали на корню этих коммунистов, якобы преданных делу Ленина и коммунистической партии, чтобы у них и мысли не возникало поднимать народ против нового строя. Впрочем, здесь у экспериментаторов оказался большой просчет, потому что у верных ленинцев таких мыслей не наблюдалось со дня их рождения. Они представляли из себя людей, готовых изначально на любые подлости во благо свое. Они такими родились, как рождаются ворами и садистами, полеводами и творческими личностями.
Одним из таких мест, призванным отвлекать русский народ от перестроечных процессов, была Чечня. Почему выбрали именно эту республику, долго ломать голову не приходилось. Во первых, это была самая жестокая и религиозно закабаленная нация, принявшая ислам с помощью турецких с арабскими эмиссаров и проповедовавшая его с особым упорством. Она заявила о себе в полный рост еще во времена Шамиля, Третьего имама Чечни и Дагестана, когда горские абреки терроризировали левобережные русские поселения, грабили и убивали людей, угоняя их в рабство. Они действовали как в свое время татаро-монгольские захватчики, или как разбойники с большой дороги. Во вторых, менталитет этой нации находился на весьма низком уровне, он был зависим от главенства племенно-родовых кланов, своеобразных тейпов с вождями, проповедовавших патриархат из каменного века. Разница между плохим и хорошим представлялась у нации весьма в размытом виде. И в третьих, чеченцы были самым многочисленным и самым сплоченным народом на всем Северном Кавказе, могущим повлиять даже на политическую погоду в этом регионе. Вот почему люди, решившие внедрить новый строй в бывшую Российскую империю, правопреемником которой после революции стал Советский Союз, сделали главную ставку на эту республику. Не на Закавказские с азиатскими анклавами — на это бесполезное подбрюшье, которое само по себе никому не было нужно-а на Чечню, имеющую к тому же энное количество востребованных на мировом рынке полезных ископаемых. Не столь весомое по оценкам специалистов. Они знали, что чем больше там завязнет российских войск, основу которых составляли еще не обстрелянные солдаты, тем больше отцов и матерей — тех самых русских людей — отвлечется от первоочередных проблем в стране, предоставив возможность держателям мира делать за их спинами то, что им заблагорассудится.