Гости, следившие за диалогом, ухмыльнулись и с новым усердием взялись поглощать кушанья. У каждого из них случались моменты, когда заложниц, в основном русских, пускали по кругу. Пленница, которая не умирала от насилия, продавалась на невольничьем рынке по самой высокой цене, как очень выносливая. Но бывало и похуже, родственники отказывались выкупать узников за деньги. Поступали чеченцы в таких случаях по разному — кого-то из пленных пристреливали, наиболее маломощных и старых, кому-то перерезали горло, на других надевали кандалы, заставляя работать с утра до ночи за кусок хлеба и за похлебку из полусгнивших овощей. Некоторых они перегоняли по горным тропам Дагестана до селений, затерянных среди скал, и там продавали местным жителям в вечное рабство. Басаев огладил ладонью бороду и взялся пересчитывать зерна четков, с его лица не сходило выражение интереса. Было видно, что какая-то мысль не давала ему возможности забыть о важных пленниках навсегда. Наконец, он развернулся к главарю боевиков и вкрадчиво предложил:
— Уважаемый Вагиф, а ты не хотел бы обменять своих иностранцев на парочку моих русских бизнесменов, очень богатых?
— Разве тебе самому не нужны деньги, уважаемый Шамиль? — недоуменно приподнял плечи тот. — Зачем нам лишние хлопоты, этими людьми скоро займутся международные организации. Это не русские, которые не нужны даже самим себе, от таких узников нам нужно избавляться как можно скорее.
Но хозяин дома не отступал, под всеобщий благонравный смешок он снова обратился к своему собеседнику:
— Я бы хотел взглянуть на них поближе, все-таки с европейцами контакт у нас еще слабый, — Басаев подмигнул командирам, окружавшим его. — Прикажи привести иностранцев сюда.
— Пожалуйста, только вид у них немного подпортился, — собеседник отставил от себя тарелку, полную жаренного мяса, и пояснил. — После того, как родственники отказались платить за этих французов, я перестал потчевать их деликатесами и перевел на содержание, обычное для всех пленников.
— И они стали похожими на ходячие скелеты, — похмыкал в усы Шамиль.
— Они все постройнели, — засмеялся главарь отряда боевиков. — Особенно женщины.
Первым порог комнаты, заполненной чеченскими полевыми командирами, переступил Захар, за ним протиснулся Петер, и лишь после него в помещение решились войти женщины. Глаза у Анны, Софьи и Натали Трепоф были спокойными, несмотря на таившийся внутри страх. Но их спутники не скрывали неприязни к людям, восседавшим по восточному на ковриках вокруг стола с тарелками с едой. В окна с закругленными углами и с раздвинутыми шелковыми занавесками, вливался солнечный свет, стены были украшены дорогими персидскими коврами. Они были везде — на полу, на мебели, и даже под потолком. В воздухе витал сытый запах, в котором чувствовался аромат виноградного вина. Захар остановил свой взгляд на человеке, сидевшем во главе стола, он сразу узнал Шамиля Басаева, портреты которого не сходили со страниц западных газет. Внешний вид этого человека не внушал страха, хотя чувствовалось, что он обладает огромной внутренней силой и железной волей. При встрече где-нибудь на улице его можно было бы принять за горца из аула, затерянного среди скал и спустившегося на равнину пополнить запасы продовольствия. Он походил бы на чабана, если бы не жесткая черточка между бровями, разрубившая переносицу пополам и говорившая о жестокости характера ее обладателя. Взгляд темных глаз был властным, как бы притягивающим, заставляющим обернуться вовнутрь себя в поисках собственной провинности, не усмотренной ранее. Захар посмотрел на своих спутников, успевших встать рядом, он приготовился ко всему. В этот момент один из сидящих за столом громко воскликнул:
— Братья мусульмане, разве это иностранцы? У пленников высокие лбы, большие глаза и брови вразлет. Внешний вид их говорит о том, что в их жилах течет немало славянской крови.
— Добавь к портрету светлые волосы, выступающие скулы и широкие плечи, и картина будет полной, — согласился с замечанием товарища второй боевик.
— Наверное, они потомки русских, покинувших Россию во времена революции. Таких среди газетчиков немало, все они стремятся осветить события в Чечне в пользу своей бывшей родины. Как американский журналист Пол Хлебникоф.
— Этот русский американец еще тот подлец, он открыл в Москве представительство от своего паршивого американского издательства.
— На Пола Хлебникова давно точит зуб один из наших эмиссаров.
Вагиф, главарь отряда боевиков, поднял руку, призывая полевых командиров к вниманию:
— Уважаемые гости, я не думал скрывать от вас, кем являются эти люди. Вы точно подметили, что они потомки русских эмигрантов, бежавших за границу еще при царях. Но разве от этой маленькой неточности цена на них может упасть? Это иностранцы, проживающие в европейских столицах и даже имеющие дворянские титулы. Пэры-сэры там всякие, графы-бароны и прочие вороны без кусочка сыра в своих клювах.
— О, это уже интересно, — оживился еще больше Шамиль Басаев. — Пусть кто-нибудь из этих людей скажет, какими титулами они наделены.
Узники переглянулись между собой, они понимали, что чем больше узнают истязатели о личной их жизни, тем большим насмешкам они подвергнутся. Это качество присуще всему человеческому роду, чернь, не могущая сравняться по развитию со своими господами, забрасывала последних камнями, сжигала на кострах и распинала на дыбах, чтобы хоть таким образом оказаться выше. Но всегда получалось по Наполеону Бонапарту — они становились всего лишь длиннее. Лучшим из выходов в подобных случаях было встать на одну доску с хозяевами положения, чтобы можно было рассчитывать на какую-то справедливость, или на снисхождение, каким бы унизительным оно ни было. Захар решил следовать этому правилу, чувствуя спиной молчаливую солидарность остальных узников. Он сделал шаг вперед и как можно спокойнее сказал:
— Мы всего лишь студенты, решившие заняться практикой по своим специальностям в условиях, максимально приближенных к боевым, — он перевел дыхание, стараясь освободиться от нервных спазм в горле. — Мы иностранные подданные, поэтому просим уважаемое общество обращаться с нами согласно международным правилам и уставам.
— А здесь никаких правил не существует, — гоготнул один из полевых командиров. — В горах правит один закон — закон гор. Он суров и беспощаден не только к вам, но и к нам, здешним жителям.
— Тем более, что вас сюда никто не звал, — поддержал говорившего его сосед. — Возникает вопрос, какое право имеют международные организации вмешиваться в наши обычаи? Пусть остальные живут своей жизнью, а мы будем жить своей.
— И Россию мы к себе не приглашали, она пришла сюда сама с солдатами, с пушками, с танками и самолетами, — прищурился на пленников Шамиль Басаев. — Как вы отнесетесь к такому факту? Или опять начнете строчить о том, что нарушается целостность российского государства?
— Но ведь вы жили с русскими почти двести лет, — попытался напомнить исторический факт Захар, принявший на себя роль старшего в группе. — К тому же, по доброй воле.
— Ошибаетесь, граждане студенты, или кто вы там на самом деле, мы не грузины с армянами, которых османы едва не вырезали полностью. Это они были рады добровольно присоединиться к Российской империи, иначе от них не осталось бы следа, — в глазах у Шамиля появился стальной блеск, заставивший молодых людей поежиться. — Чеченцы и дагестанцы все эти двести лет воевали с русскими, отстаивая свободу и независимость народов, населяющих Северный Кавказ.
В комнате, заполненной боевиками, раздался гул недовольных голосов, на пленниках скрестились враждебные взгляды, они испепеляли, не оставляя им надежды на спасение. Наступили страшные минуты, когда осознание того, что бежать некуда, и что никто не придет на помощь, высасывало энергию похлеще дум о неизбежном рабстве. Захар понял это каждой клеточкой своего мозга и пожалел, что допустил в диалоге с боевиками непростительную ошибку, могущую привести к самым печальным последствиям. Наконец Басаев огладил бороду ладонью, словно снимая паутину раздражения, видно было, что он не хотел доводить дело до конфликтной ситуации, после которой прозвучал бы всего один его приказ — расстрелять.
— Кто вы и с какой целью приехали в Чечню? — как можно мягче спросил он. — Если расскажете правду, обещаю вам свободу передвижения по всей Ичкерии, если соврете, то все будет зависеть от настроения вашего хозяина, уважаемого Вагифа.
Захар переступил с ноги на ногу, почувствовал вдруг, как жарко задышал ему в шею Петер и как натянулись сестры с госпожой Натали Трепоф, стоявшие за его спиной. В этот момент над крышей дома прошелестел винтами вертолет, но он пролетел так быстро, что пленники не успели ничего понять. Они только заметили, как лица горцев покривились от досады. Захар набрал полную грудь воздуха и постарался взять себя в руки:
— Дело в том, уважаемый Шамиль, что наши предки родом из этих мест, они были терскими казаками из станицы Стодеревской, с которыми у вас заключен мирный договор, — решил он начать издалека, чтобы не раздражать своим молчанием собравшихся в комнате командиров. Но он не ожидал, что признание вызовет столь бурные эмоции у хозяина дома.
— Еще одни земляки! Не слишком ли вас много приехало в нашу маленькую республику? — воскликнул тот. — Скоро плюнуть будет не в кого.
— И все против нас, — наконец-то подал голос Салман Радуев, почувствовавший, что на данном факте можно заработать политический капитал. — Генерал Трошев, десантник Дарганов, этот майор Вихрь из той же Стодеревской. Кто там следующий?
— Капитан морской пехоты, которого я взял в плен, он тоже из терских казаков. Шамиль, это тот морпех, которого ты спас от казни жителями аула, — признался полевой командир, сидящий недалеко от Мандарбиева.
— Один из моих рабов сообщил, что его предки из станицы Стодеревской.
— Не зря стодеревцы предлагали за него крупный выкуп, — протянул боевик со шрамом через все лицо. Он встрепенулся. — Братья мусульмане, а не связаны ли все эти люди одной веревочкой? Эти студенты разъезжают по нашим базам в качестве журналистов, а потом передают информацию землякам. Казаки в свою очередь делятся ею с русским командованием, а те решают, где нанести сокрушительный удар.