— Ай, лЮли, ай люлИ, ай лЮли, ай люлИ, как мы с Аннушкой пошли, как мы с Аннушкой пошли, да грибочек как нашли, да грибочек как нашли, ай лЮли, ай люлИ… Ну вот наша мамочка пришла. Ай-ай. Плачет наша мамочка. Мамочка, не плачь! Что? Поедешь?
— Поеду. Надо. Ты Сереге распускаться только не давай.
— А как я ему не дам распускаться?
— Не знаю… Отца ему надо.
— Ремня ему надо.
— Отца. Такого, как папка наш был. Или…
— Как Димка? Или как Мишка? Димка же бандит!
— Стыдись, он тебя из плена вытащил.
— Вытащил, но ты с ним не связывайся. И с Мишкой — тоже нечего связываться.
— Правильно! — встрял появившийся в дверях Серега, — что она здесь нормального мэна найти не может? Хоть бы даже негра?
— Как не стыдно!
— А че? Или вон сын к миссис Самюэль приедет! Она давно подкатывает со сватовством.
— Молчал бы, дурак, — пискнула в сердцах Юлька, — хотя…
— Что?
— Место здесь хорошее.
— Лучше нашего сада?
— Не знаю.
— Определенно лучше! — пробасил Серега.
— Лучше нашего сада ничего нет. И попомните еще…
…………………………………………………………………………………………………………
Первые полгода, как выехала, были моменты, что Маринка тосковала. Особенно, когда Юлька стала учиться в интернате, и Сережка неделями в Лондоне пропадал. Нарушился у нее информационный баланс, в смысле соотношения вход на выход. Входить в нее стало много — новые места, новые люди, новые обычаи и впечатления… а вот выходить из нее этому — в смысле с кем поделиться… Разве что с Аннушкой маленькой!
Ну, конечно, болтала каждый вечер по телефону с Москвой и с Новочеркесском — счета потом приходили на сотни фунтов. Но по телефону — разве наговоришься?
И конечно, стали к ней напрашиваться в гости все те подруги, что полагали себя достаточно для этого близкими. И Наташка Гринько, и наташка Байховская… И даже… И даже Савицкий — доцент, когда Маринка скуки ради позвонила ему, что уж год как живет в Англии — на полном серьезе попросил сделать вызов.
С Савицким все конечно шуточки — не серьезно! А Байховскую с Гринько — Маринка решила принять. Пускай поживут — места много, деньги есть. Не жалко!
Только, дабы не оказалось их слишком много для нее в один момент сразу, пригласить их решила с перерывом — сперва Наташку Гринько, как лучшую подругу, недельки на две — на три, а потом и Байховскую. Пускай Европу посмотрят, кто их еще вывезет? От Маринки то не убудет, а и ей не так скучно, да и они потом в Новочеркесске расскажут… Как она там в Англии.
Ну была… Ну была в Маринке частичка самодовольства и самолюбования. Вот. Вот. Глядите, люди добрые… Особенно вы — Мишка, Галочка и папаша ваш — дядя Петя Маховецкий! Пускай Наташки расскажут. А они уж точно расскажут, как Мариночка в Англии устроилась.
Наташку поехала встречать сама — а то не найдет! Язык в школе то был — немецкий, да и то через пень — колода. И кабы самолет еще в Гатвик прилетал — из него до Кроули пол-часа прямым автобусом, а то ведь в Хитроу!
Поэтому, одолжила у миссис Сэмюэль ее двести шестую «пежо», и так же как хозяйка, для смеха накрасила губы красной помадой с машиной в тон… Но миссис Сэмюэль юмора не оценила. Не доперло до нее. Она вообще все всерьез воспринимает с прямолинейностью противопожарного датчика. И где же их хваленый «инглиш сенс оф хьюмор»?
Ехать в Хитроу минуя Лондон — совершенно невозможно.
И покуда Марина крутилась по развязкам пригородных хайвэев — это идиотское левостороннее движение ее донимало в допустимых пределах — везде разделительный газон и встречных видишь только через живую изгородь, но вот по Лондону накрутилась так, что не спас и патентованный дезодорант. Платье — хоть выжимай. Машина маленькая — без кондишн, Марина намучалась и устала. И когда бросила, наконец помадно-красную «пежу» на открытом паркинге, что сразу возле памятника франко-английскому «Конкорду», подумала — как бы теперь не простудиться! В здании то аэропорта — сквознячок по мокрой спинке.
Самолет родного «Аэрофлота» подали без опозданий. И еще — слава Богу, никаких забастовок чемоданной службы! Пол-часа, и Наташка уже как зарезанная визжит в ее Маринки обьятиях.
Ой! Ой! Ой. Какая ты стала крутая! Ну я помру!
Посовали сумки в микроскопический хачбэк помадно-красного «пежа»… Поехали…
— Твоя такая машинка?
— Да ты чего, я тебя умоляю, я в Новочеркесске то на «Мерседесе» ездила, а тут!
— Так у тебя этот… как его… Роллс Ройс?
И расхохотались обе.
Подружки школьные — не разлей вода!
Гринько, конечно, как и положено, на все ярко-красное, чего в Лондоне предостаточно — от даблдеккеров и до Ее Величества телефонных будок — голову вертит — крутит вправо-влево.
— Шею не сверни, Наташка, завтра с утра в Лондон на экскурсию я тебя повезу, ты про наших пока расскажи!
Ну, Наташка то не дура, понимает, про кого самый Маринке интерес.
Рассказала потихоньку.
Как будто подсознательно выбирая самый верный для такого повествования темпоритм.
Про Мишку сперва.
Про Галочку потом.
Затем и про Петра Трофимовича Маховецкого.
Мишка то из милиции ушел. Сразу после нападения Довгаева на больницу — ушел.
У него хороший повод для этого был — «нервенный» мол стресс…
Уж его дядя Петя и так и этак уговаривал остаться, но Мишка — ни в какую.
А и всем понятно, что ни стресс это никакой, а просто достал его тесть со своею опекой.
С Галкой он вроде как живет, формально. Но никуда с ней не ездит и не выходит. Везде один с приятелями — без супруги.
А дядя Петя… После захвата милиции Довгаевым — вылетел с поста своего, как пробка от шампанского. И еще повезло, что просто на пенсию, а не под следствие!
Из Москвы то понаехало следователей — как и почему чехов в город пропустили, да почему РУВД без боя захватили?
Петя отвертелся только благодаря блату в министерстве. Теперь на пенсии — огород копает. Да с внуком нянькается.
Мишка его теперь и послал к черту подальше.
Скоро и Галочку свою пошлет, надо думать.
А Маринка вела машину и глядела на дорогу, не проронив ни слова весь знаковый для нее рассказ.
А работает Мишка теперь в пожарной инспекции. Неплохо устроился. Там же взятки!
А взятки — они гладки!
Они — гадки!
И опять подружки расхохотались.
— А замуж за местного не вышла?
— А их тут нет нормальных… Одни голубые
— А я то надеялась…
Приехали, наконец….
Миссис Сэмюэль с Аннушкой посидела — ей за это сэнькью вэри мач! И бутылку рашен водка с бутылем Советского шампанского. Зэ бест сувенир фром Раша.
— Наташа? Хау ду ю ду, Наташа, ам вери глэд то мит ю…
И миссис Сэмюэль оказалась настолько прямолинейной дурой… Или ее Маринка не дооценила еще — выдала:
— У нас вашими женскими именами — русскими — все телефонные будки обклеены — «секси Наташа из вэйтинг фор йо колл»…
Так бы и треснула ей!
А когда Анечку вечерком уложили спать, уселись с Гринько возле камина… Гринько как камин увидала — аж завизжала от восторга — затопи и затопи!
Откупорили сперва одну, потом вторую, а потом и третью бутылку Советского полусладкого… В мильен раз лучше всех этих Дон Периньенов, между прочим!
И потекла беседа.
До трех ночи.
И уже когда обе легли…
Все равно, глаза слипаются, а не наговориться…
— Ну ты чего ради живешь?
— А ты?
…………………………………………………………………………………………………
Для чего Марина живет?
Такой вопрос может быть задан только самой по-детски наивной подругой. А ведь надо бы задавать такой вопрос самой себе каждую неделю и каждый день. И задавать его не потому, что главные жизненные ориентиры могут как то так часто меняться, но для того, чтобы выверять каждый свой день и каждый свой поступок, сверяя их с главной целью существования. Это как молитва «Верую» у тех, кто в церковь ходит.
— Для чего я живу? Для детей… Для семьи своей. Для Юльки, Сережки, Аннушки… Это так естественно!
— А для себя пожить, это что? Не естественно?
Не знаю, не знаю, не знаю… Почему то слезы вдруг к горлу подступили. А жила для себя?
— Вот именно, а ты жила ли для себя? Такая сильная, такая красивая.
И почему у тебя — такой красивой и сильной мужа нет? А у некрасивой Гали — есть!
……………………………………………………………………………………………
По утру миссис Сэмюэль решила реабилитироваться за неудачную давешнюю остроту с «наташками в телефонных будках» и приготовила подругам истинный инглиш брэкфаст.
Мюсли с молоком, жареный бекон, яйца…
И предложила снова свои услуги с Анютой посидеть, мол она мне как внучка, не лишайте меня удовольствия, но Марина уже загодя договорилась с бэби-ситтершей, которую нашла по объявлению в местной Кроули-ньюс. Нянька — охочая до экстра мани студенточка из местных, пришла ровно в десять… Миссис Сэмюэль слегка надулась, обиженная недоверием, и даже не предложив девчонкам «подбросить их до железнодорожной станции», накрасила губы под цвет «пежо» и была такова.
— Маринк! У нас там по радио все песню новую крутят этой Лаймы… «я вышла на Пикадилли»… Мы посмотрим?
— Все посмотрим! Не переживай, подруга.
Серебристый вагон гофрированного металла Бритиш Рэйлз почти бесшумно нес их в Большой Лондон. Громко, с гортанным клекотом болтали о чем то арабы. Пара чернокожих дремала друг у дружки на плече. Наташка прилипла к окну… Англия!
На Виктории спустились в метро.
Наташка всему удивляется — и лифту вместо привычных московских эскалаторов, и маршруту поездов, указанному на световых табло… Тут в Лондоне — не зевай! Поезда переходят с линии на линию и могут завезти совсем не туда…
— Пикадилли серкус лучше смотреть ночью — очень тут красиво от рекламы и огней.
— Да и так красотищща. Разве с нашей площадью Ленина сравнишь?
— Вон там — это американский магазин пластинок и компакт-дисков. Все четыре этажа — только одной музыкой торгуют. Но очень дорогой! А там через площадь — видишь? Рок-музей восковых фигур…