Жаман читал молитвы. Потом он стал хрипеть. Уже дыхание его остановилось, как вдруг, рассекая толпу, прискакал всадник на белом коне, в белой одежде, с лицом, закрытым покрывалом, и ловким ударом сабли перерубил веревку. Когда Жаман упал на землю, всадник сошел с коня, положил на грудь лежавшего саблю и так же быстро, как появился, умчался неизвестно куда.
Прошло немного времени, и Жаман пришел в себя. Палачи хотели было вешать его снова, но он сказал:
— Теперь ведите меня к хану!
И палачи повели его к хану.
Увидав Жамана, хан вскочил со своего трона и с гневом закричал:
— Почему до сих пор не казнили его?
Палачи, упав на землю, рассказали хану обо всем случившемся. Хан обернулся к Жаману.
— Что же, ты решился, наконец, сказать мне правду?
— О повелитель! — сказал Жаман. — Я пришел сказать всю правду.
— В таком случае скажи, правда ли, что ты был у Менды, дочери Вали-бая, в ту ночь?
— Правда.
— Дал ли ты слово, что женишься на ней?
— Да, дал слово.
— Почему же в тот раз ты не сказал мне об этом?
— Мой хан! — молвил Жаман. — В тот раз я не сказал правды последующей причине. Когда я пришел к дочери Вали-бая и дал ей знать об этом, то она послала ко мне оселок, нож и драгоценный камень. Это означало: «До тех пор, пока оселок не сточится, до тех пор, пока нож не отделится от рукоятки, умей хранить тайну. Человек, не раскрывший тайны за этот срок, своей верностью завоюет мое сердце, подобно тому, как силой рассекают драгоценный камень…» Так говорила она этими предметами.
Я ответил: «Тайну буду хранить до тех пор, пока голова моя не оторвется от плеч, подобно ножу, клинок которого я отделил от рукоятки. Тайну буду хранить, пока оселок не сточится». И я его разбил вдребезги. «Буду хранить тайну и завоюю твое сердце подобно тому, как раскалываю драгоценный камень». И я сделал это. Как видишь, я дал слово. И потому в тот раз я не говорил правды. Но когда меня привели к виселице и стали вешать, девушка, пожалев меня, прискакала на белом коне и, перерубив веревку, положила поперек меня свою саблю. Это означало. «Без вины за меня не погибай. Я убедилась в твоем мужестве и твоей верности. Поэтому я возвращаю тебе клятву!» Она сама освободила меня от связывавшего мои уста слова, и я теперь говорю правду, истинную правду.
Убедившись в правдивости Жамана, хан созвал народ и устроил большой пир, длившийся тридцать дней и сорок ночей. Потом он сосватал Жаману красавицу Менды.
Однажды сорок визирей, возненавидевших Жамана с тех пор, как хан приблизил его к себе, держали совет.
— Так это продолжаться не может! — решили визири — Надо посеять вражду между ханом и Жаманом. Надо привести хана к Жаману в гости, показать ему красавицу Менды. Хан не устоит перед ее красотой, и мы зажжем между ними огонь вражды.
Уговорившись, они стали наперебой хвалить хану красавицу Менды. Хон поддался уговорам и, побывав в доме Жамана, собственными глазами убедился в необычайной красоте Менды.
«В самом деле, — подумал хан, — она достойна меня!» Вернувшись во дворец, он призвал к себе сорок визирей.
— У меня не было никаких мыслей против Жамана, — сказал он, обратясь к визирям. — Вы заронили их во мне. Я увидел красоту Менды и теперь спрашиваю вас, к какой хитрости вы прибегнете, чтобы мне овладеть ею?
Визири ответили:
— Мы уже придумали, господин наш! Позови Жамана. Пошли его в Барса-Кельмес[41], в страну, откуда никто не возвращается. Там он и умрет. После его смерти кто же возьмет его жену, как не ты, хан?
Хан послал за Жаманом жигита. Подошел жигит к юрте Жамана и стал смотреть через щель. Видит жигит: лежит Жаман на кошме, отдыхает. А жена его сидит возле него, смотрится в зеркало, любуется собой и говорит Жаману:
— Я удивляюсь делам аллаха. Он объединяет таких людей, разница между которыми, как между небом и землей. Смотрю я на себя, и вижу, что подобна четырнадцатидневной луне, достигшей полнолуния. Смотрю на тебя, — ты подобен озеру, вода которого высохла.
Жаман поднял голову:
— Не так ты говоришь, Менды! Ты соблазнилась не моим темным цветом кожи или моей старостью, а вышла замуж за мой ум, — закончил он, рассмеявшись.
Менды, улыбнувшись словам мужа, обернулась. Жигит, входивший в это время в юрту, пораженный ее красотой, потерял сознание и упал.
Жаман и его жена спрыснули жигита водой и, когда он пришел в себя, стали расспрашивать. Жигит сказал, что хан послал его за Жаманом, и ушел.
Когда жигит вернулся во дворец, хан недовольно сказал:
— Ты ушел давно! А мы тут сидим и ждем тебя.
Жигит рассказал хану, как все было, и хан от его речей еще больше загорелся желанием.
Когда жигит ушел, Жаман спросил жену:
— Пойти к хану или нет?
— Иди, — сказала Менды. — Я давно думаю, что он хочет послать тебя в Барса-Кельмес. Коли пошлет — согласись. Но не бери в дорогу быстроногого скакуна, не бери и плавного иноходца. А возьми самую сытую отъевшуюся лошадь из табуна. Сорок визирей будут тебя провожать на трехдневное расстояние. Но лишь только они скроются из виду, ты вернись обратно, зайди в лес, зарежь своего откормленного коня и принеси его мясо домой. Вот мы и будем питаться им.
Когда Жаман пришел к хану, хам сказал:
— Я хочу тебя послать в дальний, трудный путь. Моя надежда не на твое мужество, а на твой ум. Поедешь?
— Поеду! — сказал Жаман. — Посылай, куда велишь!
— Есть такая страна, — сказал хан, — называется она Барса-Кельмес. Там пасется овца, один волос которой золотой, а другой серебряный. Если ее зарезать, то из шкуры выйдет шуба. Хочу я носить такую шубу. Над той страной летает утка, крылья которой из серебра, а перья из золота. Из них я хочу сделать себе венец. Там живет великан — у него есть черный аргамак. За один шаг он сто верст перешагивает. Я хочу сесть на этого коня. Вот иди — достань мне шкуру овцы, перья утки, великанского аргамака!
Жаман, выбрав из табунов самого откормленного коня, пустился в путь. Сорок визирей провожали его на трехдневное расстояние. А проводив, вернулись назад. Едва скрылись визири, Жаман повернул своего коня, заехал в густой черный лес Каратогай. Там он зарезал своего коня, сходил домой за вьючной лошадью, привез в свою юрту мясо и посолил его. Под кроватью вырыл Жаман глубокую яму. Днем сидел в ней, а ночью вылезал наверх и, питаясь мясом коня, жил со своей женой беззаботно.
Прошел год. Однажды, будто бы для того, чтобы высказать соболезнование, хан приехал к красавице Менды. После угощения хан начал:
— Когда я посылал своих визирей за самой никчемной травой, за самой никудышной птицей, за самым ничтожным человеком, то твой муж оказался этим Жаманом. Но хотя он был Жаманом, я, покоренный его умом, даже уступил было ему ханский трон. Благодаря своему уму он женился на тебе. Но теперь, видно, зря я понадеялся на него, послав его по одному важному государственному делу. Срок возвращения его прошел. Быть может, такова воля аллаха… Но я не хочу оставить тебя одинокой. Недаром говорят: «Когда умрет старший брат — жена его остается в наследство младшему». Жаман мне был как брат — вот и решил я взять тебя к себе, заботиться о тебе…
— Э-э! — сказала Менды. — Если такова воля аллаха, то ничего не поделаешь! Когда он впервые приехал к вам, мой хан, у вас в руках был драгоценный камень. Этот камень вы, по совету Жамана, разбили. После этого камень стал никчемным. У каждой вещи, хан, есть свое время, в которое она дороже, чем в любой другой час. Тогда я была девушкой, а теперь я подобна рассеченному камню: все равно, служа тебе, я не угожу! Поэтому лучше не трать, хан, время попусту!
Говорят, что хан, смущенный ответом красавицы Менды, вернулся домой ни с чем.
Когда хан ушел, Менды кликнула Жамана из ямы.
— Теперь иди к хану и сам отвечай! — сказала она.
Едва хан вернулся во дворец и уселся на троне, как раскрылись двери и, склонясь в приветствии перед своим господином, вошел Жаман.
Хан совсем растерялся.
— Ух! — сказал он. — Когда ты вернулся? Ну, рассказывай!
Жаман ответил:
— Рассказ мой короток. После того как визири проводили меня, один голодный лев стал преследовать Жамана. Тогда я решил: «Чем итти в Барса-Кельмес, лучше расправиться с этим врагом!» И, вынув из ножен саблю, я сам пошел на льва. Он сначала забрел в мой аул, забрался в мою юрту, а потом выскочил оттуда и, если глаза мои не ошибаются, забежал в твой дворец, хан!
Хан не знал, что сказать, то краснел, то бледнел. Наконец он собрался с духом и сказал:
— Я виноват перед тобой, Жаман! Я ошибся. Я поддался соблазну шайтана, причиной чего были мои визири. Теперь они сделают зло либо тебе, либо мне. Лучше всего ты уезжай куда-нибудь!
Жаман согласился, и хан, навьючив сорок верблюдов драгоценностями, отправил его в страну соседнего хана Акшахана.
Жаман стал жить в стране Акшахана и прослыл там одним из самых уважаемых людей.
Тщетно пытался хан забыть Жамана. Дни шли за днями, но мысль об утерянном друге не давала хану покоя.
Однажды, когда хан отдыхал на кошме, устремив взор на шанрак[42], к нему вошли сорок визирей.
Хан поднял голову и сказал:
— Враг нагрянул, страна в волнении, гибель близка! Что это значит? Отгадайте. Иначе я вас казню!
Визири посовещались между собой и поехали к Жаману, чтобы разгадать слова хана.
Жаман, приветливо встретив сорок визирей, выслушал их и сказал:
— Тут ничего мудреного пет. Сейчас я вам все объясню. Вот лежал он у себя в юрте и вспоминал происшедшее. Пока хан лежал, глядя на шанрак, одна из перекладин-кульдиреуш выпала. Хан решил вас испытать и сказал эти слова потому, что, когда враг разрушает юрту, то начинает это дело с кульдиреуша. Вернитесь назад, вставьте выпавшую перекладину на место, и хан будет доволен.
Визири вернулись к хану и говорят: