Вот стал медведь в нору лезть. Всунул голову до ушей — дальше голова не лезет, хотел вытащить — не может. Застрял косолапый — ни туда, ни обратно.
А лиса пробежала нору и выскочила в степи совсем в другом месте. Оглянулась и видит: пыхтит медведь изо всех сил, хочет голову вытащить, а голова будто вросла в землю.
Обрадовалась лиса, подбежала к медведю и сделала такое, отчего он стал весь мокрешенек.
— Вот тебе, медведь, от лисы на память, — сказала она, громко рассмеялась и была такова.
Долго еще маялся медведь, насилу вытащил голову. Отдышался он, отряхнулся и озирается по сторонам — не видел ли кто, как его лиса отделала.
Неподалеку пастух пас отару. Медведь к нему, спрашивает:
— Не видел ли ты чего, пастух?
— Видел, — отвечает тот.
— А что же ты видел?
— Да видел я, как лиса одного медведя провела.
Рассердился медведь.
— Коли видел что, — говорит, — так, знай, помалкивай, никому про то не сболтни. Не то я тебя съем.
Испугался пастух, стал клясться да божиться, что и не заикнется.
Пригрозил ему медведь на прощанье еще раз и побрел своей дорогой.
Вечером пригнал пастух баранов в аул и не утерпел — всем рассказал о проделке лисы. Так и повалился народ со смеху на землю, а ребятишки тут же сложили песенку про лису и медведя:
У медведя, у мишки, видно, высох умишко.
Ведь бывают же чудеса:
Захотел пообедать лисою наш мишка.
Да надула растяпу лиса.
Услышал издалека эту песню медведь и чуть не околел от злости. Наутро приходит он к пастуху — шерсть дыбом, глаза горят.
— Такой-сякой пастух, — рычит, — где же твое слово? Обманул меня, опозорил на всю степь, теперь пеняй на себя — я тебя съем.
Пастух в слезы, стал кланяться да просить, чтобы дал ему медведь хоть три дня сроку проститься с семьей и товарищами.
— Ладно, — говорит медведь, — так и быть, даю тебе три дня сроку, только потом уж не жди пощады.
Сказал и ушел.
А пастух повалился на землю, закрыл лицо руками, горько плачет.
Подбегает к нему лиса.
— Что ты, пастушок, плачешь?
— Ой, ой, как же мне не плакать, пропал я теперь совсем, — и рассказал он лисе все.
— Полно горевать! Что дашь? Я спасу тебя от медведя.
— Проси чего хочешь, ничего не пожалею, — отвечает пастух.
— А коли так, — говорит лиса, — скажи: согласен ли ты за спасение отдать мне свои почки?
— Согласен, согласен, выручи ты только меня.
На том и договорились.
Тогда лиса и говорит пастуху:
— Иди в свой аул и три дня гуляй, как знаешь, а через три дня приходи на это место. Только не забудь захватить с собой мешок побольше да дубину потолще. Я буду тебя ждать неподалеку. Как только явится к тебе медведь, ты начинай кланяться и просить, чтобы он отпустил тебя домой еще на три дня. А я тем временем стану в сторонке хвостом вертеть, пыль поднимать. Увидит медведь пыль, спросит у тебя: «Что за диво, отчего такая пыль?» Тут ты и скажи медведю: «Дескать, так и так, у нашего хана жена совсем взбеленилась, ничего не хочет есть, просит медвежьего сердца. Вот хан по степи с копьем и рыщет, медведя ищет, оттого и пыль». Скажешь так, а что дальше делать надобно, сам догадаешься.
Послушался пастух лисы, ушел в аул, а через три дня вернулся в условное место.
И вот идет к нему медведь — шерсть дыбом, глаза горят, а сам облизывается.
Упал пастух перед ним на колени, начал кланяться и просить, чтобы он отпустил его домой еще на три дня.
Как заревет медведь:
— Хватит с тебя. Погулял — и довольно. Пора мне с тобой рассчитаться.
И уже совсем было собрался наброситься на пастуха, как вдруг в степи поднялся огромный, до самого неба, столб пыли.
Медведь оробел.
— Что за диво, — спрашивает, — отчего такая пыль?
Пастух отвечает ему:
— Так и так, у нашего хана совсем взбеленилась жена — ничего не ест, просит медвежьего сердца. Вот хан по степи с копьем и рыщет, медведя ищет.
Задрожал от страха медведь и взмолился жалобно:
— Спрячь меня, пастушок, от хана, век тебе этого не забуду.
— Ладно, — говорит, — полезай в мешок.
Влез медведь в мешок, а пастух завязал мешок потуже и ну колотить по нему дубиной. Колотил, колотил — из медведя и дух вон.
Подбегает к пастуху лиса.
— Вот ты и избавился от медведя, — говорит. — Теперь расплачивайся.
Видит пастух — все равно не миновать ему смерти. «Жил впроголодь и умирать приходится натощак», — подумал он про себя; тут как забурчит, как загудит у него в животе!
Лиса уши навострила.
— Кто это, — спрашивает, — у тебя, любезный, в животе рычит?
— Да видишь ли, лисанька, вчера я от голода проглотил борзого щенка. А сейчас он уж, видно, подрос да почуял поблизости лисицу — вот и рычит.
Как услышала лиса про борзого щенка, так хвост трубой, вся в струну — и ходу.
С той поры никто уж больше не встречал ее в тех местах.
Самый счастливый год
Год овцы — самый легкий для людей. В год коровы зимой бывает часто пурга и метель. Плохая жизнь предстоит человеку, если он родился в год собаки и не будет оберегать ее от побоев.
Год барана, лошади, коровы, змеи, барса, курицы, улитки и кабана имеют свои приметы.
Но самый счастливым — это первый год, год мыши.
А как мышь получила год, об этом следует рассказать.
Долго спорили: кому должен принадлежать первый год.
Корова сказала:
— Я даю человеку молоко, мясо, шкуру. Мне по праву принадлежит первый год.
— Я все даю, что дает корова. Но, кроме того, на мне ездит человек, — ответила ей лошадь.
— Но ты неженка! — заметил лошади верблюд. — Разве можно твою силу равнять с моей? Положи на тебя половину моей клажи, ты упадешь и застонешь. В пище ты тоже барствуешь. Тебя нужно кормить хорошим сеном, овсом и поить ключевой водой. А я ем колючки и могу несколько дней обходиться без воды. Мое молоко тоже вкусно, мясо годно для еды и шкура крепка.
Но баран растолкал крепким лбом всех, выбежал на середину и закричал:
— Ну, а если бы не было меня, из какой шерсти скатал бы казах кошму и сделал себе юрту? Из моей шкуры можно сшить прекрасный тулуп. Жирный кусок баранины — лучшая еда. Я даю молоко и сыр. Мой первый год!
Все молчали, зная, что баран прав.
Но тут выскочила собака.
— Пустое мелет баран! Если бы не было меня, давно бы его съели волки вместе с костями.
Долго спорили, до поздней ночи. Одна мышь молчала. Но когда все устали и не только верблюд, но даже петух заговорил шопотом, мышь предложила:
— Кто первый увидит восход солнца, тот и получит первый год.
Все обрадовались, особенно верблюд. Он надеялся на свой высокий рост.
Вот все повернулись к востоку и стали ждать. Мышь встала рядом с верблюдом.
— Неужели ты, глупышка, хочешь первой увидеть солнце? — усмехнулся верблюд.
— Утро вечера мудренее, — отвечала мышь.
— Я выше всех и раньше всех увижу восход! — хвалился верблюд.
Перед рассветом все стали внимательно смотреть вдаль.
И вдруг раньше всех закричала мышь:
— Солнце! Солнце!
Только тут верблюд понял, что мышь кричит с его горба, на который она тихонько забралась по его длинной шерсти.
Верблюд сбросил ее и накрыл ступней. Маленькая хитрая мышь из-под ноги нырнула в кучу золы.
Первый год отдали мыши.
А верблюда за его ротозейство совсем лишили года.
Вот почему верблюд не имеет своего года и, как увидит золу, начинает кататься по ней. Он все еще надеется растоптать ненавистную мышь и взять год, самый счастливый для людей.
Три товарища
Жили в юрте три товарища: Скорлупка-Темечко, В-Волосинку-Горлышко и Соломенные-Ножки. Украли они ягненка, зарезали его и решили сварить. Скорлупке-Темечку дали кишки и сказали:
— Поди очисти их!
Скорлупка-Темечко вышел из юрты и стал очищать. Тут слетелись мухи и закружились возле него. Одна села ему на темя. Скорлупка-Темечко ударил по ней и разбил себе тонкий череп.
Товарищи сидят в юрте и ждут, когда он принесет очищенные кишки. Наконец Соломенные-Ножки не вытерпел.
— Пойду посмотрю, что он делает.
Вышел он и увидел — Скорлупка-Темечко лежит мертвый с разбитым черепом.
— Ах, как жалко жигита! — сказал Соломенные-Ножки и ударил себя по ляжкам руками.
Тонкие, как чий[10] ляжки переломились, упал он и умер.
Вышел, не дождавшись товарищей, В-Волосинку-Горлышко, посмотрел на два трупа и удивился.
— Ой-ой! — вскрикнул он.
Тут его горло, тонкое, как волос, разорвалось.
Сорок небылиц
Было то или нет — суди сам.
В давно прошедшие времена один хан народом повелевал, народ от этого хана беды претерпевал. Хан делал, что хотел, народ молча все терпел.
Играет кровь у бездельника-хана; от выпитого вина потерян разум, объявил хан своему народу:
— Если — кто бы он ни был — без задержки расскажет мне сорок небылиц, такого человека я с головы до пяток осыплю золотом. Я одарю его богатством, достаточным на всю его жизнь. Если такому человеку будет угодно, я выдам за него свою дочь, посажу рядом с собою, сделаю своим визирем[11]… Но если — кто бы он ни был — в рассказе его окажется хоть одно слово правды, — такого рассказчика у тут же повешу!
Объявление хана дошло до ушей всех. «Без надежды — один сатана», — говорит пословица: у многих зачесались языки, многим захотелось ханской награды.
Голодные бедняки, безлошадники, те, кого нужда связала по рукам и ногам, захотев сразу разбогатеть, подумали: «Что тут трудного? Тот, кто уже разделся, не побоится нырнуть». Рассуждая так, они являлись перед ханом, и немало невинных люден было повешено.