Свергнуть этот миф было трудно, почти невозможно. Казахские историки хорошо знали, что объективных материалов, описывающих социально-экономические отношения в казахском ауле, и в частности положение и место в нем байства, почти не осталось. К тому же и в 1920-х годах в Казахстане были люди, по разным причинам идеализировавшие байство и печатно выступавшие в его защиту. Так что пусть, мол, оппоненты попробуют — обломают зубы. Им все равно придется признать, что ликвидация байства — это разрушение кочевого хозяйства и, как следствие, геноцид казахов.
Кто же мог подумать, что председатель СНК Киргизской АССР Юсуп Абдрахманов окажется таким предусмотрительным, что закажет исследование киргизского кочевого аула, во всем аналогичного казахскому кочевому аулу, и опубликует материалы?
Итак, бросим взгляд на общий ход борьбы с казахским байством, которая состоялась в конце 1920-х годов и во время сплошной коллективизации. Эти сведения имеются в самых разных источниках и публикациях, мы же их изложим в кратком виде.
Начиная с 1926 года, после феноменального политического поражения на выборах в Советы в 1925/26 году, на которых победили баи, Казкрайком ВКП(б) повел экономическое наступление на казахское байство, которое можно подразделить на несколько этапов. Первый этап: уравнительный передел пахотных и сенокосных угодий на основании двух декретов КазЦИК от 26 мая и 6 июня 1926 года, проведенный весной 1927 года. В ходе этой кампании было переделено 1260 тысяч гектаров сенокосов и 1370 тысяч гектаров пашни[122]. Данные, приведенные в публикации, выпущенной сразу после проведения кампании, указывают, что прирезку сенокосных угодий получили 1104,3 тысячи хозяйств, в среднем по 1,1 гектара на хозяйство, а прирезку пашен получили 99,3 тысячи хозяйств, в среднем по 12,7–16 гектаров на хозяйство[123]. Много это или мало? Если в 1929/30 году в КАССР было 1296 тысяч хозяйств, русских и казахских, то вполне очевидно, что сенокосные угодья в ходе этого земельного передела получили почти все хозяйства.
Также нужно отметить, что передел земли вовсе не ограничился этой кампанией. В 1931–1932 годах в КАССР было проведено масштабное землеустройство, в рамках которого по землеуказанию (то есть указанию примерных границ земельных участков) было распределено 20 млн гектаров и в порядке отвода (то есть обмера земли и установления точных границ в документах и в натуре) — 29,7 млн гектаров. В том числе оседающим казахским хозяйствам было выделено по землеуказанию 4,7 млн гектаров и в порядке отвода — 5,6 млн гектаров[124]. Всего — 10,3 млн гектаров земли. Весьма щедрый надел, примерно по 20 гектаров на оседающее хозяйство. Байству, конечно, земли не давали, она распределялась между совхозами, колхозами, МТС и оседающими кочевыми хозяйствами.
Второй этап: конфискация байских хозяйств в конце 1928 года, на основе декрета КазЦИК «О конфискации байских хозяйств» от 27 августа 1928 года[125]. Кампания должна была охватить 119 районов, в том числе 9 кочевых, 85 полукочевых и 25 оседлых районов, то есть весь Казахстан. В Казкрайкоме первоначально собирались произвести широкую конфискацию, охватывающую 1500 хозяйств, при этом на хозяйство оставлялось 100–150 голов скота, в зависимости от района. ЦК ВКП(б) и ВЦИК эту программу не утвердили и выдвинули значительно более сокращенный план — конфискация 700 хозяйств, с увеличенными нормами оставляемого скота: 400 голов для кочевых районов, 300 голов для полукочевых районов и 150 голов для оседлых районов[126]. К декабрю 1928 года кампания по конфискации была в основном завершена. По словам тов. Голощекина на VII Всеказакской партконференции в июне 1930 года, было конфисковано 608 хозяйств (около 20 % всех байских хозяйств), у которых было изъято 125,7 тысячи голов в пересчете на крупнорогатый скот, 632 единицы сельхозорудий, 1257 строений, 783 транспортных средства, 1253 единицы прочего имущества (ковров, кошм и прочего)[127]. Исследователь истории коллективизации С. А. Нейштадт приводит сведения об использовании конфискованного стада. Из 125 704 голов в пересчете на крупнорогатый скот 4614 голов было оставлено в байских хозяйствах, 841 голова пала до распределения, 4899 голов было уплачено в качестве сельхозналога, 1431 голова передана в совхозы и 113 919 голов было распределено среди бедняцких и середняцких хозяйств[128]. Было также создано 293 колхозов и 5 совхозов. Именно эту конфискацию тов. Голощекин позже называл «Октябрем в ауле»[129].
Третий этап: ликвидация байских хозяйств в ходе сплошной коллективизации в начале 1930 года. 17 января 1930 года Бюро Казкрайкома ВКП(б) приняло решение о конфискации у байских хозяйств скота с оставлением потребительского минимума[130]. 1 февраля 1930 года постановлением ЦИК и СНК СССР кулацким и байским хозяйствам запрещено было переселяться и продавать имущество без разрешения райисполкомов. 19 февраля 1930 года ЦИК и СНК КАССР выпустил постановление, согласно которому кулацко-байские хозяйства выселялись из районов сплошной коллективизации, с конфискацией всего имущества, за исключением минимально необходимого для ведения хозяйства. При Казкрайкоме была создана расширенная комиссия по подготовке ликвидации кулачества и байства, а во всех округах созданы оперативные тройки во главе с секретарем окружкома ВКП(б)[131]. На 1 февраля 1930 года в 60 районах сплошной коллективизации было 19 163 кулацко-байских хозяйства. В феврале-марте в 51 районе было ликвидировано 3123 кулацких и байских хозяйств[132]. Одновременно стартовала кампания по административному переустройству аулов по постановлению ЦИК КАССР. В указаниях к этой административной реформе прямо говорилось, что цель состоит в ликвидации родовых аулов, то есть таких аулов, которыми управляли баи, и создании хозяйственно-территориальных аулов, в которых роды смешивались[133]. Если казахское байство, насаждавшее разделение по родам, культивировало разобщение казахов для удобства их эксплуатации, то советская власть взяла решительный курс на слом этих перегородок и объединение казахов как советских трудящихся. Создание новых административных аулов должно было быть завершено к 1932 году.
Восприятие этих фактов всецело зависит от исторического контекста, в частности от представления, чем именно было казахское байство. Если считать бая благодетелем аула и столпом кочевого общества, то вышеописанную политику нельзя не воспринимать как немотивированное нападение на байство. Мол, они заботились только о благополучии аула, а их стали конфисковывать, забирать у них скот. Отметим, что во всей литературе, посвященной «казгеноциду», совершенно ничего не говорится о том, как байство этому сопротивлялось, так что даже возникает впечатление, что никакого сопротивления и не было. Кроткими такими были баи, у них отбирали скот, а они молчали.
Если же воспринимать, что казахское байство было аналогичным киргизскому манапству, имело безраздельную, неограниченную и, по сути, диктаторскую власть в ауле, грабило и эксплуатировало рядовых кочевников, насколько им хватало выдумки, то картина получается совсем другой. Все перечисленные мероприятия были направлены, в сущности, на то, чтобы показать аульной массе, что власть байства кончилась, что теперь есть другая власть, которая сильнее всех баев, вместе взятых. Представители этой власти могут заявиться в аул и сделать все, что пожелают: отнять у баев право распоряжаться пастбищами и наделить ими всех или почти всех кочевников, отнять у баев скот и раздать его бедноте. Это было подлинное потрясение вековых основ казахского общества в самых их основаниях. И это была не просто демонстрация, а конкретная политика ликвидации власти казахского байства без остатка.
Надо полагать, что эти мероприятия произвели самое сильное впечатление на аульную массу, вызвали своего рода взрыв мозга у беднейших и небогатых слоев кочевников. Они вдруг увидели, что баи, перед которыми они снимали шапку, которым кланялись и исполняли любой их каприз, практически бессильны перед этой новой властью. Насколько это потрясло их, можно проиллюстрировать таким примером. У киргизов был обычай, что даже джигит или аткамнер не мог проехать по байскому аулу верхом на лошади; он должен был идти пешком. Подобный обычай, должно быть, существовал и у казахов. Теперь же рядовые кочевники безо всякого почтения завладели и скотом из байских стад, и байскими пастбищами. Самого бая вскоре стали гнать из аула куда подальше. Это было феноменальное, прежде непредставимое унижение байства в глазах аульных масс. Это, вне всякого сомнения, вызвало многочисленные случаи насмешек над баями и открытого им неповиновения, отказа исполнять байские приказы.
Разумеется, что все это произошло не сразу и не в один момент. Все же старые традиции еще цепко держали казахскую массу, да и уровень их грамотности, в частности политической грамотности, не позволял рядовым казахам, даже всей душой вставшим на сторону советской власти, стать последовательными и стойкими борцами за ее утверждение и укрепление в ауле. Поначалу кочевники колебались между баем и большевиками, в частности, это выразилось в том, что после завершения передела земли 11–12 % бедняцких хозяйств, у которых не было возможности обрабатывать землю и использовать по малоскотности сенокосы, сдавали 70 % площади арендованной пашни и 51 % площади арендованных сенокосов