[134]. Отмечались также многочисленные случаи возврата скота, конфискованного у баев. Но все же взлом прежнего байского господства состоялся.
Несомненно было и другое важное последствие конфискации байства — симпатии значительной части казахов качнулись на сторону советской власти. Это неудивительно. Люди вообще охотнее становятся на сторону сильного, а тут еще появилась возможность поквитаться с баями за прошлые унижения и обиды, за бесправие и за почти открытый грабеж. Многие уполномоченные из казахов, очевидно, этой возможностью воспользовались сполна. Вчерашнего бесправного батрака, получившего мандат и наган, ничто не могло остановить от перегибов, как и уполномоченных из бедноты в русских и украинских деревнях, которые пошли раскулачивать кулаков или тех, кого они считали кулаками.
Из этого также следует, что мероприятия советской власти в ауле, в частности оседание и коллективизацию, значительная часть казахов встретила с одобрением и воодушевлением. Еще бы! Эти люди уже получили от советской власти то, о чем раньше не смели и мечтать: скот, пастбища, пашни, весьма умеренное налоговое обложение, особенно по сравнению с байскими поборами. Почему это в их глазах колхозы и оседание должны были быть чем-то плохим и неприемлемым? Да конечно, нужно поселиться оседло и вступить в колхозы!
И отсюда же следует другая, очень важная для нашей темы мысль: для казахского байства врагами становились не только большевики, но и та часть казахских кочевников, которая фактически перешла на сторону советской власти. Только если советской власти бай вряд ли мог что-то сделать, то вот сторонникам большевиков и советской власти в ауле бай мог нанести большой ущерб, и в этом состояла его основная линия борьбы.
То, что бай мало что мог сделать советской власти, — это результат борьбы. Первоначально же казахское байство вполне искренне считало, что оно в состоянии свергнуть советскую власть и прогнать большевиков, для чего в период сплошной коллективизации организовало целый ряд восстаний, 372 массовых восстания и выступления, если быть точным. Правильнее их было бы назвать мятежами, хотя, впрочем, ладно — пусть будут восстания.
Здесь стоит отметить одно очень интересное отличие коллективизации в Казахстане от коллективизации в других районах СССР. Восстания против коллективизации возникали повсеместно. Однако русские и украинские кулаки, как правило, не выдвигали политических претензий и не пытались объявить себя правителями каких-то территорий. Их главный интерес состоял в отмене коллективизации, в сохранении возможности дальнейшей эксплуатации деревенской бедноты и, конечно, в введении свободной хлебной торговли — основного источника их богатства. В Казахстане было не так. Байство с самого начала и повсеместно предъявляло именно политические претензии. Типичным было объявление руководителя восстания ханом; он создавал органы управления и вводил должности. К примеру, «восстание сарбазов» 1930 года в Актюбинском, Кустанайском и Кзыл-Ординском округах КАССР характеризовалось следующими моментами. Руководитель восстания Айжаркын Канаев, известный еще по восстанию 1916 года, был провозглашен ханом. Он образовал Кенес (совет), назначил советников и чиновников — визирей[135]. Сардарбеком или военачальником был выбран Мукантай Саметов, фигура весьма примечательная: хазрат[136], глава мечети в местности Карасу, учился в медресе в Бухаре и был, по некоторым данным, советником последнего эмира Бухарского эмирата Сейида Алим-хана. Саметов впоследствии объявил на территории Сырдарьинского округа всеобщую мобилизацию мужчин от 16 до 60 лет, то есть стал готовить войну.
Подобная структура власти возникала и в отдельных районах. К примеру, ханом Иргизского района был Томенбай Нурлыбаев, визирем при нем был Исатай Сатыбалдин, а сардарбеком был Сыдык Айменов. Даже в ауле № 4 Иргизского района был выбран свой хан, некий мулла, фамилию которого ОГПУ не удалось узнать; видимо, этот аульный «хан» очень резво убежал. В начале марта 1930 года отряды повстанцев стали двигаться к Иргизу, центру района, намереваясь его окружить.
В марте 1930 года в Кармакчинском районе был избран хан — мулла Жумагазы Баимбетов, который организовал отряд и произвел откочевку населения в пески. В Казалинском районе тоже появился свой хан — ишан Акмырза Тосов. И так далее, и так далее.
Даже весьма поверхностный обзор показывает, что у казахского байства и религиозного духовенства, вставшего во главе антисоветского восстания, изначально были политические цели, состоявшие в свержении советской власти и утверждении своей власти. С точки зрения того, что было о казахском байстве сказано выше, мотив их более чем очевиден — власть выскальзывала из их рук. Если бы восстание было только против колхозов и оседания, то не было бы никакой нужды в ханах, визирях и сардарбеках. Заявления о том, что они выступают против колхозов и преследования религии, как сделал Томенбай-хан (Нурлыбаев) 9 марта 1930 года при попытке захвата Иргиза, послав туда парламентеров, явно преследовали цели дезинформировать большевиков насчет своих намерений.
Правда, в качестве повстанцев все эти ханы, визири и сардарбеки были никакими. Слабоумие и отвага этих повстанцев наиболее ярко выразились в феноменальном избиении 23 марта 1930 года в местности Шатыртам в Иргизском районе. Советский отряд численностью 100 человек при трех станковых пулеметах (либо это был конный отряд курсантов полковой школы 43-го кавполка под командованием Сидельникова, либо Казахский национальный кавэскадрон под командованием Акаева — тут сведения разнятся) устроил засаду на отряд Томенбай-хана, у которого было от 700 до 1600 человек по разным данным.
Хан, его визирь и сардарбек ехали очень беспечно, во главе большой колонны всадников, без разведки и охранения, прямо как на кочевье. Видимо, уже считали себя хозяевами положения и думали, что все теперь склонятся перед ними. Хотя взять Иргиз им не удалось, и они уже понесли поражения и серьезные потери, в частности, 20 марта был взят в плен хан Айжаркын. Ехали-ехали, видимо, разговаривали о том, что теперь-то все будет, как и прежде. Вот так и въехали в засаду, ими не замеченную. Дальше был внезапный шквал пулеметного огня и залпы сотни винтовок по голове колонны. Погибло от 242 до более чем 300 повстанцев, в том числе хан, визирь и сардарбек; последнему удалось перед смертью застрелить одного бойца. Остальные бросились бежать. Драпали эти храбрые казахские батыры так резво, что их даже не стали преследовать, и драпали далеко, примерно на 100 км к югу, в сторону Аральского моря. Красноармейцам достались пленные и трофеи: три винтовки, пять ружей, пика, несколько секир, верблюды, лошади и продовольствие.
Прекрасная история. Пропагандисты мифа о «казгеноцида» обычно подпускают слезу, что мол, какие были повстанцы безоружные, но с чистыми помыслами, пытались защитить кочевников от коллективизации. Однако сведения о нравах киргизского манапства — аналога казахского байства — позволяют в этой истории увидеть нечто другое. Их слабость была вызвана тем, что казахские джигиты на службе у баев привыкли иметь дело с безоружными и неспособными оказать сопротивление байскими подданными, которых они запугивали и грабили. Для этого им не нужно было много оружия, несколько винтовок и ружей было вполне достаточно; нужно было лишь появиться конной толпой, создающей впечатление большой силы. Это вполне соответствует известной пословице: «Молодец на овец».
Но тут отважные до слабоумия казахские ханы, сардарбеки и джигиты столкнулись совсем с другими людьми. Большевики в 1930 году были почти все с опытом Гражданской войны и личного участия в боях. Они умели ловко рубиться шашкой и метко стрелять из винтовок, а также знали основы тактики. Кроме того, красноармейские части в Туркестане имели большой опыт борьбы с басмачами. Поэтому красноармейские части, отряды войск ОГПУ и отряды мобилизованных коммунистов в подавляющем большинстве случаев били резко превосходящие их числом отряды повстанцев. Били и разгоняли по степи.
Это восстание в Иргизе, кстати, кончилось переговорами, в которых от имени СНК КАССР во главе специальной правительственной комиссии выступал Алиби Джангильдин, хорошо знакомый повстанцам. 30 апреля 1930 года правительственная комиссия и представители Кенеса повстанцев подписали мирное соглашение. После разоружения ОГПУ арестовало руководство и активных участников восстания, а откочевавшие аулы были возвращены на свое прежнее место. Казахские «голодоморщики» теперь делают вид, что будто бы коммунисты уступили восставшим. Но в действительности переговоры — это была их инициатива, предпринятая ввиду безвыходного положения. Восстание не удалось, Иргиз они так и не захватили, высшее руководство восстания было или уничтожено, или пленено, оружия у них практически не было (всего было сдано 17 винтовок, 12 ружей и две берданки), и им пришлось отступить в пески Каракум у Аральского моря, где много людей со скотом долго жить не могут. Поэтому они могли только предложить переговоры и больше ничего.
Похожим образом происходили практически все восстания в Казахстане. Сначала объявляется хан с приближенными, который собирает вокруг себя плохо вооруженную толпу всадников. Потом следуют неудачные попытки захватить какой-нибудь административный центр; эти попытки приступа отражают с большим уроном для нападающих. Далее происходит серия боев и сражений с красноармейскими частями и отрядами ОГПУ, в которых повстанцев бьют и рассеивают. Все оканчивается либо сдачей на милость советской власти, либо бегством куда-нибудь в места поглуше.
Причины неудач этих многочисленных ханов районного масштаба были весьма просты. Во-первых, их джигиты совершенно не были готовы к настоящей войне, привыкли мордовать и грабить безоружное и беззащитное население аулов. Против них вышли войска с пулеметами, винтовками, артиллерией, самолетами, броневиками и бронепоездами, умеющие и желающие взять бая в прицел и нажать на спусковой крючок. Во-вторых, казахское байство безусловно знало, что красноармейских частей в Казахстане не так много, они расквартированы то здесь, то там. Потому они и полагали, что достаточно собрать большую толпу, чтобы красноармейцев прогнать. Однако сильно они просчитались в оценке боевых навыков и боевого духа частей Красной армии, ОГПУ и отрядов вооруженных коммунистов. В-третьих, байство, очевидно, полагало, что стоит им только появиться во главе длинной колонны джигитов, как напуганное их появлением казахское население кинется к ним и забудет про советскую власть и колхозы. Слабоумие и отвага — что тут еще можно сказать?