* Данные за 1931 год.
Данные, как видим, весьма разнобойные, но при этом кое-что говорящие. Во-первых, очевиден явный налоговый недоучет населения и хозяйств. Только он выражает не сколько способность советских низовых органов по сбору налоговых данных, сколько политическую ситуацию в КАССР. Налоговый недоучет вытекал из того, что часть населения укрывалась от налогов, и из того, что часть районов фактически не контролировалась центральными органами КАССР.
Во-вторых, между 1931 и 1932 годами куда-то подевалось 2,5 млн человек населения и 337 тысяч хозяйств. При этом налоговый учет в 1932 году был довольно точным, расхождение между данными, как видим, невелико. Эта разница, на мой взгляд, определяет масштаб откочевок, как внутриказахстанских, так и за пределы Казахстана.
В-третьих, между 1932 и 1933 годами население сократилось на 728 тысяч человек. В это время откочевничество уже пошло на спад и началось возвращение откочевщиков, так что эта убыль, скорее всего, определяется голодом и его последствиями. Налоговый учет в это время пришел в сильный упадок, за 1933 год вообще не было представлено никаких сведений, а за 1934 год не было учтено более миллиона человек и 159 тысяч хозяйств. Это было связано, очевидно, с возвратом откочевщиков, которые устраивались долго и тяжело, бродили по республике и потому в налоговый учет не попали.
Итак, можно сделать немаловажное наблюдение, характеризующее положение дел в Казахстане в годы хозяйственного кризиса. Подробные статистические сведения центральные органы КАССР получили только в начале 1935 года, а до этого они довольствовались частичными, неполными и неточными данными, собранными с части районов. При этом сам аульно-районный аппарат работал нормально, раз сумел собрать столь детальные данные, которые с них потом истребовали. Таким образом, в период хозяйственного кризиса произошел разрыв между центральной властью и рядом районов (примерно 30–40 % их числа). На мой взгляд, это выражение тихого мятежа, саботажа, руководителями и вдохновителями которого были, очевидно, байские агенты в низовых советских органах.
Может быть, у них связи не было? Эта мысль высказывалась часто, и я ее разделял в своей предыдущей работе. Однако и эту точку зрения придется отвергнуть ввиду некоторых данных о развитии связи в КАССР, которые удалось разыскать. Перед сплошной коллективизацией состояние связи действительно было не слишком хорошим, как свидетельствует доклад уполномоченного Наркомпочтеля при СНК КАССР тов. Осепчука на Всеказакском съезде работников связи в январе 1930 года. Средний износ капитала связи — 41,3 %, то есть из 7 млн рублей капитала 3 млн рублей было малопригодно к использованию. Износ линий связи превышал 50 %, а некоторые линии, такие как Алма-Ата — Ташкент, Алма-Ата — Омск и Омск — Семипалатинск, были сооружены еще при царе Александре II[177]. Охват почтовой связью составлял 32,5 % в сельской местности, что было в 2,5 раза меньше, чем в среднем по СССР. Актюбинский округ был охвачен почтой на 23 %.
Недавно перенесенная в Алма-Ату столица не имела прямой телеграфной связи со всеми окружными центрами. Из 192 риков[178] имели телеграфную связь с окружными центрами 49 %, но при этом имели прямую связь только с 1,5 % своих сельсоветов. Тов. Осепчук приводил еще ряд примеров слабости почты и связи, рисовавших весьма безрадостную картину.
Однако если мы заглянем в материалы VIII партконференции 1933 года, где приводились данные по развитию связи, то мы увидим, что именно за 1930–1933 годы связь в Казахстане значительно улучшилась. Алма-Ата получила прямую телеграфную связь с Москвой и со всеми областными центрами КАССР. Из 122 районов только 17 районов (13,9 % от их общего количества) не имели проволочной связи с областными центрами. Началась также телефонизация, и 15 районов уже имели телефонную связь с областными центрами, и телефоны появились даже в сельсоветах, совхозах и МТС[179][180]. Таким образом, состояние связи в 1932–1933 годах, которая год от года улучшалась, вполне позволяло передавать данные о развитии хозяйства в Алма-Ату, получать указания и распоряжения. И нечего вслед за Робертом Киндлером повторять, что будто бы на телеграфе было запрещено передавать телеграммы на казязыке. Телеграммы на казахском языке в самом деле не передавали по чисто техническим причинам: телеграфные аппараты не имели казахского шрифта. Но зато среди работников связи было 49 % казахов и еще 28 % работников знали казахский язык, в сумме 77 % работников, так что практических затруднений в связи казахского населения, не знающего русского языка, с центральными органами не имелось. Если такой коммуникации в ряде случаев не было, то речь идет о нежелании коммуникацию поддерживать.
Почему же иногда не наблюдалось желания у районных властей оперативно отчитываться перед областными и центральными органами? Причин тому могло быть много, но мы сейчас обратим внимание на некоторые странные факты, которые нашли отражение в упомянутой выше статистике.
Если бы голод вызывался только лишь рвением уполномоченных, которые коллективизировали и обобществляли везде и всюду, то в подробных данных мы бы наблюдали более или менее равномерное снижение экономических показателей: количества дворов, количества едоков и количества скота. В целом такая тенденция, конечно, присутствует и хорошо видна, острый хозяйственный кризис действительно имел место. Однако в ней есть некоторые исключения. В некоторых районах произошли странные скачки численности населения и скота.
Вот по тому же самому Тургайскому району в документах остались такие сведения по количеству скота (в тысячах голов):
1929 — 128,9
1930 — 174,3
1931 — 61,5
1932 — 7,5
1933 — 6,3 (на 1 января)
1933 — 3,7 (на 1 июля)
1934 — 7,6 (на 1 февраля)[181].
Обращает на себя внимание три странных скачка в численности скота. Первый между 1929 и 1930 годом, когда в районе вдруг добавилось 46 тысяч голов скота. Это немало, между прочим. Упомянутый уже Нуринский район Карагандинской области, в котором шло оседание кочевников, имел в 1931 году 36 тысяч голов скота, в 1932 году — 26,7 тысячи голов, а в 1933 году — 21,3 тысячи голов скота[182]. То есть этот прирост стада в Тургайской области был не естественным, а механическим; кто-то пригнал туда скот целого района.
Этот кто-то как пригнал, так и угнал. Сначала в 1931 году куда-то делось 113 тысяч голов, а потом в 1932 году еще куда-то исчезло 53,5 тысячи голов. Столь масштабную и быструю убыль скота невозможно объяснить ни скотозаготовками, ни собственным потреблением — причины этого могли быть только неестественными: или угон, или массовый падеж от болезней. Хотя более точные и определенные данные отсутствуют, я все же придерживаюсь мысли, что причиной столь резкой убыли скота в Тургайском районе был угон. Район находился недалеко от тех мест, где в 1930 году произошли восстания. Потому вполне логично предположить, что участники этих восстаний или им симпатизировавшие на некоторое время прикочевали в Тургайский район, а потом в два приема снялись и ушли в другое место, оставив район почти без скота. К примеру, на 1 мая 1931 года в районе было 36,9 тысячи человек и 61,5 тысячи голов скота, а на 1 февраля 1932 года было уже 28 тысяч человек и 12,2 тысячи голов скота. Итого население сократилось почти на 9 тысяч человек, а стадо на 49,3 тысячи голов. Что это, если не откочевка? И откочевка с ограблением оставшегося населения. Ушедшие имели в среднем по 5,4 головы на человека, а у оставшихся оказалось 0,43 головы на человека, или одна голова на двоих.
В 1932 году в районе было посеяно 2808 гектаров проса с урожайностью 2 центнера с гектара и 757 гектаров пшеницы с урожайностью 4,3 центнера с гектара[183]. Урожай составил 8871,1 центнера зерновых. При этом продовольственные потребности по продпомощи тогда определялись в 35 кг в месяц на хозяйство (или 420 кг в год), в районе на 1 февраля 1932 года было 6420 хозяйств, чьи продовольственные потребности можно исчислить в 26 964 центнера. Если считать по нормальной душевой норме потребления — 45 640 центнеров. Неудивительно, что в таких условиях начался голод. Скота не осталось, собственные зерновые посевы покрывали чуть более трети своих годовых потребностей. Вместе с продовольственной помощью (7821,4 центнера с 1 октября 1932 года по 1 декабря 1933 года), имелось 61 % потребного на 1932 год продовольственного фонда по душевой норме продпомощи. Потому да, Тургайский район сильно голодал и там была весьма высокая смертность от голода.
Есть еще примеры таких странных скачков в численности населения. Например, в Батбакаринском районе в 1930 году было 6242 хозяйства и 28,8 тысячи человек. В 1931 году в районе было уже 11 702 хозяйства и 54 тысячи человек. Это что, столько народу за год народилось? Столь резкое увеличение численности населения свидетельствует о том, что в Батбакаринский район прикочевали хозяйства из других районов.
Соберем еще подобных примеров по животноводческим районам КАССР и представим их в таблице[184]:
Это не все такие случаи, но для примера более чем достаточно. В 1932 году население всех перечисленных районов резко сократилось. Для примера, Чингиставский район, в котором в 1931 году население удвоилось по сравнению с предыдущим годом. В 1932 году там осталось лишь 2543 хозяйства и 10 681 человек. То есть за один год население одного района возросло вдвое, а потом, на следующий год, упало втрое. Это, конечно, следы перемещения, и весьма массового перемещения населения по территории КАССР в годы хозяйственного кризиса. Или же, если мы будем следовать мифу о «казгеноциде», то должны будем сказать, что в 1931 году казахи набились в Чингиставский район, чтобы в 1932 году там сдохнуть с голоду.