Итак, архивные статистические данные показывают, что в КАССР было межрайонное перемещение населения, которое приняло значительные масштабы: сотни тысяч человек и миллионы голов скота. Только в упомянутых выше пяти районах в 1930–1931 годах это перемещение затронуло 77 тысяч человек. Если в среднем у них было 5 голов на душу, то вместе с населением переместилось порядка 385 тысяч голов скота. На первый взгляд, в этом ничего нового нет, это явление хорошо известно под названием откочевка.
Но при более пристальном взгляде рисуется такая картина, которая пока еще не изучена во всех деталях и представляет собой интересную исследовательскую тему. Перемещающееся или откочевавшее население вовсе не разбрелось где попало, а устремилось в некоторые районы, которые, видимо, воспринимались как безопасные, как убежище. Поскольку откочевки организовывались байством, аткамнерами и их агентами, то нет особых сомнений в том, что это были именно организованные антисоветские откочевки в те места, где советские органы были по каким-то причинам наиболее слабыми. Местные советские органы это заметили, даже составили статистику, но отчитались перед центром не все. К примеру, Чингиставский район не представил агроэкономические паспорта ни за 1931 год, ни за 1933 год.
В дальнейшем, очевидно тогда, когда стало ясно, что открытое выступление потерпело явную неудачу и басмачи на помощь не придут, эти откочевщики покинули и эти районы, куда пришли годом или чуть более ранее. Куда они пошли, пока сказать трудно, вероятно, в сторону границы. По крайней мере в Китай по подсчетам председателя СНК КАССР тов. Исаева откочевало до 350 тысяч человек, и вряд ли только из приграничных областей и районов; явно были и транзитные перекочевки. При уходе откочевщики совершенно определенно грабили местное население, забирали и уводили его скот, обрекая район на голод. Это хорошо видно по примеру Тургайского района.
Интересный пример, который можно отнести к случаям грабежа населения под видом скотозаготовок, обнаружился в агроэкономическом паспорте Табынского района Актюбинской области за 1931 год. На последнем листе формуляра были графы для цифр заготовок. И вот в них было указано о заготовках скота:
лошадей — 1826 голов, 1870 % от плана,
верблюдов — 2082 голов, 491 % от плана,
крупнорогатого скота — 7875 голов, 1575 % от плана,
овец — 34 605 голов, 727 % от плана[185].
Всего 46 388 голов скота. Какое рвение! Заготовить лошадей в 18 раз больше запланированного, а коров в 15 раз. При этом в районе осталось 1784 рабочих лошади, 2094 коров и 3583 овцы[186]. Свирепые скотозаготовки? Вряд ли. Во-первых, Табынский район (ныне Байганинский район Актюбинской области) прилегал к районам Иргизского и Мангыстауского восстаний. Во-вторых, он располагался на юго-западе области, несколько севернее Аральского моря, и все откочевщики, которые хотели попасть на Мангышлак и в западную Туркмению, должны были через него пройти. Так что, скорее всего, это было ограбление района, организованное байскими агентами в местных органах под видом скотозаготовок. Кстати, Табынский район отличается тем, что из него в 1931 году ушло более половины населения: в 1930 году было 11 544 хозяйства и 61,9 тысячи человек, а в 1931 году осталось 5800 хозяйств и 27,9 тысячи человек. Ушло 34 тысячи человек. Сильного голода, который мог бы объяснить столь массовую убыль населения, тогда еще не было. Ушли и перед этим неплохо прибарахлились на дорожку!
Если кто-то думает, что баи не могли прибегать к такому методу, то стоит привести свидетельство исследователей киргизского кочевого аула тов. Погорельского и Батракова, которые писали о том, что борьба манапов между собой за власть и подчинение сплошь и рядом сопровождалась барымтой: «Зато барымта применяется чаще. Путем ее манап, не добившийся согласия на вассалитет от другого манапа, систематической барымтой скота у непокорного манапа и его подданных старается довести его до разорения и добиться желательного согласия на подчинение»[187]. И далее: «Путем барымты, грабежей и воровства манап заставляет также пользующихся их пастбищами казаков и киргизов — выходцев из других районов (административных и манапских) беспрекословно уплачивать отмай»[188]. Как видим, вполне традиционный способ для кочевого общества, и в точно таком же виде и в таком же назначении барымта употреблялась и у казахов. Кто возьмется утверждать, что барымта не могла применяться против колхозов и оседающих кочевников?
Скот часто старались угнать не только в соседние районы, но и за границу. К примеру, райотдел ОГПУ в Катон-Карагайском районе Восточно-Казакстанской области сообщал 6 июня 1931 года, что погранзастава № 10 в ночном бою с 4 на 5 июня уничтожила банду Кажи Баямбаева (он сам был убит) и отбила много скота: 30 тысяч голов овец, 2000 голов крупнорогатого скота и 1000 голов лошадей[189]. Трофеев только одного этого боя хватило бы, чтобы снабдить скотом целый район.
Нежелание местных советских работников докладывать обо всем этом в центральные органы имеет простое объяснение. В тех районах, где осуществлялись столь массовые откочевки, организованные байством, рики и аулсоветы фактически ничем не управляли. Работники, не вовлеченные в байские дела, или старались не высовываться, или попросту скрылись и прятались, а байские агенты в советских органах вовсю использовали свое служебное положение. Красноармейских частей и отрядов ОГПУ на всех не напасешься, и в 1931 году силы были стянуты в Туркмению и Узбекистан, где шли бои с басмачами. Открытое признание местными работниками того, что их фактически лишили власти, означало для них оргвыводы с возможными санкциями. Некоторые из них потом решались сообщить о произошедшем в иносказательной форме. Похоже, что так сделал Табынский рик, который составил паспорт за 1931 год 22 июня 1932 года, через несколько месяцев после произошедших событий, очевидно тогда, когда из района ушли все антисоветски настроенные элементы. Свой отчет они написали в стиле «умному — достаточно».
Ограбить «красных» казахов уже было достаточно, чтобы создать серьезные экономические проблемы и вызвать сильный голод. Однако в арсенале казахского байства были и другие методы уничтожения казахского населения, отринувшего байскую власть и перешедшего на сторону советской власти. Это ярко показывает пример Чубартавского района Алма-Атинской области, который очень сильно пострадал, подвергся сильному разорению и там голод с жертвами был налицо, о чем даже сохранились документы.
Роберт Киндлер работал с этими документами и пытался объяснить сложившееся положение в районе борьбой между родами туленгетов и кереев, которая развернулась в 1932 году[190]. Только он явно невнимательно и выборочно прочитал отчет о положении в районе, составленный уполномоченным тов. Сейфуллиным, и выпустил целый ряд важных деталей.
Об этом районе есть еще документальные данные, которые в общем показывают ту же самую картину перемещения населения, что и в рассмотренных выше случаях. Динамика численности хозяйств и населения в 1930–1934 годах была следующей[191]:
На 1 сентября 1933 года в районе числилось 647 хозяйств и 1686 едоков[192], так что, видимо, к началу 1934 года имел место возврат некоторого количества откочевщиков.
Мы видим ту же самую динамику, что в район в 1931 году прикочевало 18,9 тысячи человек, а в следующем году ушло 31 тысяча человек. Это была байская откочевка, о чем тов. Сейфуллин пишет прямо: «Несмотря на то, что основная часть байства ушла из района, остатки байства имеются»[193]. Байство не только оставалось, но и агитировало, напирая на то, что скоро район ликвидируют и помощи раздачей скота, как уже практиковалось в КАССР, не будет.
Байство в этом районе было настолько сильное, что об этом было упомянуто даже в материалах Казкрайкома к VIII Всеказакской партконференции. Райком партии во главе с секретарем Кулубаевым полностью разложился. В партию были приняты сыновья крупных баев Альпиев, Кожамбердин и Бакмурдинов, сын крупного торговца Венжалин[194]. Председатель районной партийной контрольной комиссии тов. Кашрапов, который взялся за разоблачение этой явно антисоветской группировки, был убит. Случай из ряда вон выходящий.
Район не сдавал отчетность. По Чубартавскому району нет агроэкономических паспортов ни за 1931 год, ни за 1933 год. Район получал продовольственную помощь, но в ее расходовании тоже не отчитывался.
Тов. Сейфуллин, приехав в район в августе 1933 года, увидел потрясшую его картину. В селе Огуз-тау, административном центре района, повсюду валялись непогребенные трупы и кости. Даже в ста метрах от дома, в котором располагалось ОГПУ, лежало несколько трупов и черепов. Он нашел и труп тов. Кашрапова, также непогребенного[195]. В горах, на зимовке аула № 10, стояли юрты, в которых и вокруг которых лежали человеческие кости, как предположил тов. Сейфуллин, это были объедки (кстати, не факт, что это признак людоедства, хотя случаи людоедства в Казахстане были и известны из документов). Неясно, сам ли он ездил на эту зимовку или описал ее с чьих-то слов. Рассказывали ему много, и, по словам населения, в горах и на зимовках лежало много непогребенных трупов. Что интересно, местное население вовсе не горело желанием трупы убирать и хоронить. Приехал уполномоченный тов. Колдажанов, который занялся этим вопросом и стал предлагать по 4 кг пшеницы за каждого похороненного.