Итого получилось 133,8 тысячи казахских детей, которые родились в 1932–1934 годах и пережили голод, раз были живы во время переписи 1939 года. Поскольку эти люди не погибли, то их надо исключить из рассчитанной выше дельты. Таким образом, дельта эта сокращается до 1315,4 тысячи человек.
Нужно также исключить естественную смертность. В предыдущей таблице общей динамики казахского населения использовался коэффициент естественного прироста, в котором была учтена разница между рождаемостью и смертностью. Для 1932–1934 годов такого же учета нами не делалось.
Но это необходимо сделать. Абсурдно было бы записывать в жертвы «казгеноцида» тех, кто умер бы в эти годы по естественным причинам (возраст, распространенные болезни, несчастные случаи и т. п.) в любом случае. По данным отдела демографии НИИ Госкомстата СССР, коэффициент естественной смертности по СССР в 1927–1931 годах определялся между 25,3 и 28 чел. / 1000 чел.[251] Если мы примем коэффициент естественной смертности в 28 чел. / 1000 чел., то нетрудно узнать, что в 1931 году умерло 119,3 тысячи человек от естественных причин. Отправная цифра — расчетные данные по численности населения в 1930 году (они в таблице по движению казахского населения приведены на конец года, в силу того, что исходные данные относятся к переписям, проведенным в конце года). Из состава этого населения в следующем, 1931 году умерло 119,3 тысячи человек, и родилось новых 172,6 тысячи человек (при коэффициенте рождаемости 40,5 чел. / 1000 чел. в 1931 году[252]). Разница между числом родившихся и умерших в течение 1931 года составила прирост населения в этом году и была учтена в итоговой численности на конец года.
Можно эти данные экстраполировать на три года хозяйственного кризиса, и таким образом получится округленно 357 тысяч человек, которые в это время умерли от естественных причин. Если кому-то не нравится коэффициент смертности за 1931 год (могут сказать, что в этом году уже было влияние голода и хозяйственного расстройства), то можно взять коэффициент за 1927–1929 годы — 26,5 чел. / 1000 чел. Разница получается невелика: число умерших можно определить в 112,9 тысячи человек в год, и за три года получится 339 тысяч человек.
Итого из вычисленной нами на предыдущем этапе дельты в 1315,4 тысячи человек исключаем умерших от естественных причин 357 тысяч человек. Получается дельта 958,4 тысячи человек.
Наконец, остались откочевщики. Отчасти мы с этой задачей справились, поскольку те казахи, которые откочевали в другие районы СССР и не вернулись, уже учтены в приведенных выше расчетах, которые строились на общей численности казахов во всесоюзном масштабе. Но были еще и те казахи, которые покинули территорию СССР и в переписных материалах 1939 года зафиксированы не были. Их следует исключить из рассчитываемой дельты.
«Голодоморщики» обычно безвозвратных откочевщиков добавляют к числу умерших, что явно неправильно. Убыль населения в 1932–1934 годах складывается из умерших и безвозвратно покинувших территорию СССР. Покинувшие СССР в значительной части остались живы и потом постепенно возвращались обратно; в наши дни их потомки вернулись из Китая в Казахстан как оралманы. Потому последних надо вычитать. Если же откочевщиков прибавить к численности погибших, исчисленной как дельта между численностью казахского населения до голода и после него, то они будут подсчитаны дважды. Один раз как умершие, а второй раз — как уехавшие. Для «голодоморщиков» двойной счет, конечно, удобен, поскольку позволяет раздувать цифры жертв «казгеноцида». Но кто так делает, уже не является ученым, исследователем, а становится фальсификатором.
Сведения по количеству откочевавших за пределы СССР, главным образом в Синьцзянь, весьма неточны, приблизительны и разнобойны. К примеру, ОГПУ по Алма-Атинской области в середине 1932 года определяло численность откочевавших в 11,5 тысячи хозяйств или 50 тысяч человек. Комиссия по возвращению по Алма-Атинской области определяла численность откочевавших из области в Китай казахов в 14 824 семьи или около 65 тысяч человек. Всего, по данным Комиссии по возвращению при СНК КАССР под руководством председателя СНК КАССР Ураза Исаева, из Казахстана в Китай откочевало около 83 тысяч хозяйств или от 315 до 350 тысяч человек[253]. Приблизительность цифр понятна, потому что откочевка была тайной и далеко не всегда удавалось точно установить и сам факт откочевки, и количество хозяйств и людей, в ней участвовавших. Информация поступала из разных источников: от пограничной охраны, от ОГПУ, от районных исполкомов и районных комитетов ВКП(б), как-то суммировалась. Правительство СССР было весьма заинтересовано в возвращении своих граждан и неоднократно требовало возврата советских граждан от правительства Китайской Республики, так что надо полагать, что цифры были настолько точны, насколько это было возможно сделать.
Если принять оценки председателя СНК КАССР Исаева, 315–350 тысяч человек, и вычесть их из ранее рассчитанной дельты численности казахского населения, то получится от 608,4 до 643,4 тысячи человек, которых необходимо причислить к умершим в 1932–1934 годах от неестественных причин. Округленно — 650 тысяч человек.
Это предельная оценка. Больше людей погибнуть не могло, поскольку это непременно отразилось бы в материалах переписи 1939 года, проведенной достаточно тщательно, и было бы выявлено. Все остальные повышенные оценки — это уже продукт манипуляции с цифрами или даже прямых подтасовок и фальсификаций.
650 тысяч умерших круглым числом — это за три года и по всей Казакской АССР. Теперь можно сравнить эти цифры с теми цифрами голодной смертности, которые есть в документах. Например, отдел ОГПУ по Восточно-Казакстанской области сообщал в марте 1933 года, что с 1 декабря 1932 года по 1 февраля 1933 года по Семипалатинску и 10 районам области зафиксировано 2636 смертей на почве голода[254]. Обычно подобные документы «голодоморщики» снабжают пометкой «по неполным данным». Следом обычно делаются самые душещипательные выводы, что на самом деле умирали тысячи и тысячи, голод косил направо и налево, а ОГПУ занималось приукрашиванием положения.
Мы же теперь и посмотрим, полные это были данные или нет. ОГПУ привело количество голодных смертей за два месяца и по десяти районам. В среднем в месяц на район области приходилось 131,8 голодной смерти; фактически чуть ниже, поскольку мы голодные смерти в Семипалатинске распределили по районам, что сделано в силу того, что в документе статистика не разделена на город и сельскую местность.
ОГПУ в начале 1934 года представило еще некоторые данные по смертности от голода в КАССР. В Актюбинской области с ноября 1933 по февраль 1934 года умерло от голода в 12 районах 1237 человек, в том числе в Уильском районе — 145 человек, а в хозразоренном (так в документе) Тургайском районе — 890 человек. Средняя смертность от голода по этим районам Актюбинской области составила 25 человек в месяц, но в Тургайском районе она достигала 222 человек[255]. Голод в это время уже пошел на спад и был, как видно по сильной разнице между районами, крайне неравномерным и локализованным в наиболее разоренных районах. Также в это время голод сдерживала оказываемая продовольственная помощь.
Полученную нами предельную оценку числа умерших от голода и болезней в 643,4 тысячи человек тоже можно привести к среднемесячному количеству смертей на район. Для этого надо эту цифру разделить на три года, получится 214,4 тысячи голодных смертей в год. В Казакской АССР было 122 района. Таким образом, в год в каждом районе было в среднем 1757 голодных смертей, или 145 смертей в месяц.
Как видим, сопоставляя исчисленное среднее число голодных смертей на район в месяц с документальными данными, документы совсем не врут и учитывают количество голодных смертей довольно полно. Разница в 15–20 человек, скажем, в Восточно-Казахстанской области на район в месяц не имеет большого значения, поскольку многие смерти происходили при невыясненных обстоятельствах, вроде того, что голодный человек пошел собирать колосья на поле, не вернулся и его не нашли. Строго говоря, в таком случае нужно говорить о пропавшем без вести, чем об умершем от голода. Среди движущихся в пути кочевников подобных случаев пропажи без вести должно было быть достаточно много. К тому же голод явно был неравномерен, были многие районы, где его почти не было, а были районы, где жертвы были весьма многочисленными. Это обстоятельство также нужно принимать во внимание и учитывать.
В любом случае, пользуясь документальными данными, взятыми, к примеру, из отчетов ОГПУ, достоверность которых нами доказана, вполне можно составить динамику возникновения, развития и прекращения голода, оценить нанесенным им ущерб в районном разрезе. К сожалению, эти материалы пока не все доступны и опубликованы, но их статистическая обработка — это вопрос времени.
Вместо послесловия
Какая будет реакция на эту книгу в Казахстане? Скорее всего, ее постараются замалчивать и игнорировать. Мне уже не раз доводилось печатно спорить с казахскими национал-патриотами, и с Айдосом Сарымом, и с Азимбаем Гали, и с Оразом Жандосовым. Всякий раз дискуссия заканчивалась угрюмым молчанием моих оппонентов. Им нечего было сказать в ответ и только и оставалось делать вид, будто бы ничего не произошло. Видимо, так же будет и в этот раз.
Однако, поскольку вопрос мифа о «казгеноциде» важен, он чреват большими потрясениями в регионе и серьезно затрагивает политические интересы России, одного молчания теперь недостаточно. Теперь мы вправе требовать от них открытого и публичного отказа от всего, что они раньше говорили на тему голода в Казахстане. Если они этого не сделают, то мы вправе относиться к ним с презрением.