Этот факт связывается с именем караханидского кагана, сына Базыра и племянника Огулчака, Сатур Богра-хана, который сам, еще до массовой исламизации тюрок, принял новую веру и новое имя — Абд ал-Керим. Именно сын Сатука, Муса, унаследовавший престол в 955 г., объявил ислам государственной религией. Возможно, решение Мусы связано с деятельностью мусульманского богослова, нишапурца Абу-л-Хасана Мухаммеда ибн Суфьяна Келимати, жившего при дворе Сатука и Мусы, однако достоверно о его роли в событиях ничего неизвестно [Бартольд, II, ч. 1, с. 245–246]. Несомненно одно: исламизация караханидских тюрок не была следствием кратковременных усилий какого-либо миссионера, а, напротив, процессом постепенного проникновения ислама в тюркскую среду в силу тех экономических и политических выгод, которые проистекали из этого обращения. Уже Сатук, ведший длительную войну против своего дяди, великого кагана, использовал свой переход в новую веру для того, чтобы заручиться весьма существенной для него поддержкой Саманидов. Сын Сатука, Муса, под лозунгом борьбы с неверными и защиты ислама успешно осуществлял военную экспансию в направлении Хотана и в сторону Исфиджаба.
Оказавшись в зоне мощного воздействия оседлой цивилизации, тюркские племена были втянуты в новую систему экономических и социальных отношений, стали частью этой системы и нашли приемлемые пути вхождения в уже давно сложившиеся хозяйственно-культурные регионы Средней и Передней Азии. Внешним выражением такой интеграции, по крайней мере в её идеологическом аспекте, была сравнительно быстрая исламизация тюрков в государствах Караханидов и Сельджукидов, создавшая предпосылки для политического приятия новых династий в мире абсолютного господства мусульманской религии.
Государства Караханидов и Сельджукидов, на первых порах продолжая традиции тюркских каганатов, не стали их повторением ни в экономическом, ни в социальном планах. Здесь возникла и оформилась иная чем в Центральной Азии политическая система, с иной чем прежде культурной ориентацией. Сложилась раннефеодальная военно-ленная структура (икта), породившая новую знать и получившая быстрое и полное развитие в тюркских империях Средней и Передней Азии.
Нашествие кара-китаев (киданей) — дальневосточных монгольских племен — и создание ими своего государства в Семиречье (1130–1210 гг.) надолго превратило часть караханидских владетелей в вассалов гурхана, главы киданей. Кара-китаи, впрочем ограничились лишь верховным сюзеренитетом и взиманием налогов, не затрагивая ни устроения, ни религии, ни культуры своих подданных. Даже небольшое карлукское княжество в Алмалыке — реликт докараханидского государства карлукских ябгу — не было уничтожено ими. Тем не менее, кара-китайское владычество стало началом политической гибели Караханидов.
В 1210 г. в борьбе с найманами пресеклась восточно-караханидская династия. В 1212 г. в Самарканде был казнен хорезмшахом Мухаммадом последний представитель западно-караханидской династии. А вскоре исчезла и ферганская ветвь Караханидов.
К этому времени Средняя Азия, Семиречье, Кашгария приобрели новое этническое лицо, новую социальную и экономическую структуру, новый тип духовной культуры. По мере сложения здесь феодальной государственности и включения тюркских племен в сферу оседлой, прежде всего городской цивилизации, явно виделось оформление надплеменной этнической общности, с одним общеупотребительным языком и письменной культурой. Лишь потрясения монгольского завоевания прервали естественный процесс наметившегося развития.
Ибн Хордадбех, иранский аристократ, выросший в Багдаде и близкий ко двору аббасидских халифов, еще в молодые годы получил назначение на важный пост в провинции Джибаль (северо-западный Иран) — он стал там начальником государственной осведомительной службы (разведки и контрразведки) и почтовой связи. Массу затруднений в его работе вызывало отсутствие служебных справочников. И вот, собрав отчеты чиновников и донесения осведомителей, в 846–847 гг. он написал «Книгу путей и провинций», впоследствии не раз дополнявшуюся или сокращавшуюся, и ставшую образцом для немалого числа подобных сочинений.
Кроме названий провинций и городов, селений и почтовых станций, дорожных маршрутов и расстояний, информации о налоговых поступлениях и экономической жизни, Ибн Хордадбех приводит некоторые сведения о соседях халифата. В частности, используя некий документ VIII в., он включил в «Книгу» перечень тюркских народов — и тех, кто жил «по эту сторону реки», т. е. Аму-Дарьи, и тех, кто жил «за рекой». «По эту сторону реки», к западу от Аму-Дарьи, названы лишь тохаристанские карлуки и халаджи. Напротив, список «заречных» племен внушителен, и к тому же впервые в арабской географической литературе упомянуты шестнадцать городов тюрков. Четко обозначена граница стран ислама и стран тюрков — область Фараба, т. е. нынешнего г. Туркестана: «в области Фараба находятся одновременно отряды мусульман и отряды тюрок-карлуков [МИТТ, I, с. 144]. В 812 г. арабский отряд Зу-р-рийасатайна напал на карлуков и убил „начальника карлукской пограничной стражи“» [Кляшторный, 1964, с. 159].
Естественно, Ибн Хордадбех упоминает только самые значительные «страны тюрков», как, например, землю токузгузов (Уйгурский каганат), добавляя при этом: «их область самая большая из тюркских стран, они граничат с Китаем, Тибетом и карлуками». Сразу после страны тогузгузов в списке значится «страна кимаков», а где-то в конце списка, перед малоизвестными арабам «кыргызами, у которых есть мускус», названы кипчаки.
Так, впервые в мусульманских источниках появились упоминания двух крупнейших племенных союзов, едва ли не самых значительных для последующей этнической истории казахстанских степей[3].
В VIII–X вв. преобладание кимаков и кипчаков сначала на Алтае, в Прииртышье и Восточном Казахстане, а затем в Приуралье и Центральном Казахстане, становится определяющим фактором в этом огромном степном регионе. Крах государства кимаков и смещение части кипчаков к западу, в Приаралье и Поволжье (вторая половина X — первая половина XI вв.), составили основное содержание новой фазы кимакско-кипчакского расселения. Наконец, в середине XI — начале XII вв., на последней фазе миграций кипчаков в домонгольский период окончательно формируются пять основных групп кипчакских племен: 1) алтайско-сибирская; 2) казахстанско-приуральская (включая так называемую «саксинскую», т. е. итиль-яикскую группу); 3) подонская (включая предкавказскую подгруппу); 4) днепровская (включая крымскую подгруппу); 5) дунайская (включая балканскую подгруппу). Отдельные группы кипчаков известны также в Фергане и Восточном Туркестане. Так, Махмуд Кашгарский упоминает «местность кыфчаков (кипчаков)» близ Кашгара [Махмуд Кашгарский, I, 474].
Ранние кипчаки. Более тысячи двухсот лет назад в сочинениях разноязыких авторов появилось название племени, именовавшимися на Руси — половцами, в Центральной Европе — команами, а на Востоке — кипчаками. Мусульманские историографы и русские летописцы знают кипчаков-половцев как племя многочисленное и сильное, именем которого стала называться вся Великая Степь. Нет, однако, ни одного повествования того времени, где рассказывалось бы о прошлом кипчаков[4]. Даже легенды о происхождении кипчаков, призванные объяснить сам этноним, возникли, по словам В.В. Бартольда, «в более поздней народной и ученой этимологии» [Бартольд, V, с. 550].
Отсутствие каких-либо упоминаний о кипчаках ранее VIII–IX вв. кажется загадочным и заставляет предположить, что такого рода информацию содержат в зашифрованной для нас форме уже известные источники. Для проверки этого предположения вернемся к самому раннему случаю фиксации этнонима кипчак.
В 1909 г., во время путешествия по Монголии, финский ученый Г. Рамстедт обнаружил в котловине Могон Шине Усу, южнее р. Селенги, стелу с руническим текстом. Первооткрыватель назвал памятник «Надписью из Шине Усу» или, в другом месте — «Селенгинским камнем». Надпись оказалась частью погребального сооружения Элетмиш Бильге-кагана (747–759), одного из создателей Уйгурского каганата. Значительная часть надписи посвящена войнам уйгуров с тюркскими каганами в 742–744 гг.
В полуразрушенной строке северной стороны стелы Рамстедт прочел: «Когда турки-кыбчаки властвовали (над нами) пятьдесят лет…» [Рамстедт, с. 40]. Действительно, в 691–742 гг. тюрки были сюзеренами тогуз-огузов, которых тогда возглавляли уйгуры.
Хотя предложенное Рамстедтом слитное чтение «турки-кыбчаки» грамматически правомерно, оно вряд ли приемлемо. Надписи не знают случая слияния или отождествления в унитарном написании двух этнонимов. Более того, семантика (т. е. смысловое содержание) каждого этнического имени строго определена и не имеет расширительного значения. Поэтому следует предпочесть обычное для рунических текстов чтение стоящих подряд этнонимов как самостоятельных имен: «тюрки и кыбчаки (кывчаки)».
Совместное упоминание тюрков и кипчаков в контексте, указывающим на их политический союз и военное единство (вместе властвовали над уйгурами), никак не проясняемся сведениями других источников. Для поиска объяснения обратимся к тем руническим надписям, где тюрки упомянуты совместно с другими племенами.
Надписи в честь Кюль-тегина и Бильге-кагана (Кошоцамдайские памятники) называют рядом с тюрк бодун, «тюркским племенным союзом», лишь многочисленный и могущественный племенной союз токуз-огузов. Рассказывается о покорении тогуз-огузов в 687–691 гг. и о войнах с ними в 714–715 и 723–724 гг. В объединении токуз-огузов господствовали «десять уйгурских (племен)». Именно вождь «десяти уйгуров» и глава «девяти огузов» Элетмиш Бильге-каган называет время существования второго Тюркского каганата (681–744) пятидесятилетием господства над уйгурами «тюрков и кыбчаков».
Надпись Тоньюкука, советника и родственника первых трех тюркских каганов, повествующая о тех же событиях, что и Кошоцайдамские тексты, совершенно иначе называет правящую племенную группу Тюркского эля. Пока Тоньюкук рассказывает о времени, предшествующем образованию каганата (подчинение Китаю), он также как и автор Кошоцайдамских текстов, упоминает лишь «тюркский племенной союз». Но с момента восстания тюрков и последовавшего затем образования Тюркского государства в земле Отюкен, т. е. после переселения в Хангай, Северную и Центральную Монголию, обозначение