Недалеко от Тугурского острожка к Гаврилу Фролову и его товарищам явился служилый человек Ивашко Голытин, посланный к ним от нового тугурского приказчика Ивана Щепотнина. Сам Щепоткин не решился выйти к ним на встречу; он, помня опасность, которой подвергся его предшественник Аксентьев, «забоялся смерти» и остался в острожке; и вот Ивашко Голытин вызвался с риском для жизни, пойти и попробовать уговорить «воровских изменникоа» подчиниться, целовать крест Государю, отдать аманатов и выдать беглых якутских казаков. Ему тем легче удалось «ласкою и приветом» убедить мятежников повиноваться, что сами они были в безвыходном положении, отрезанные китайцами от Албазина. Гаврила Фролов явился в острог и беспрекословно выдал как отбитых у Аксентьева аманатов, так и тех, которых сам взял на Амгуне и сам пошел служить в Якутск. После сдачи отряд распался: кто остался служить в Тугурском остроге, кто обосновался в соседнем Удском остроге для прокормления; кто запросился обратно в Албазин; часть промышленников пошла из Тугурского острога в Удский острог в лодках «морем окияном», находя, что это ближе, чем сухим путем. В Якутск Фролов добрался всего с 28 товарищами.
VI. Китайская война
Вторичное появление на Амуре русских служилых людей встревожило китайцев. Такой могущественный Государь, каким был царствовавший с 1662 года в Китае Император Кан-си, сын Шуньчжи, не мог, конечно, примириться с присутствием чужеземцев на территории, которую он считал себе подвластной и еще менее – с разбойничьими набегами на его собственные владения.
В марте 1681 года в Албазин прибыли два китайских офицера и заявили приказчику Якову Евсевьеву, что в пяти днях конного пути от Албазина стоят трое воевод, приехавших от богдыхана, «неведомо для каких переговорных речей», и желают его видеть. Приказчик без Государева указу ехать для переговоров не решился, но отпустил с китайцами пятерых служилых людей, исключительно для информации. Когда об этом осведомился Федор Воейков, он поспешил послать от себя к китайским воеводам нерчинского казака Юшку Алексеева «для подлинного проведывания». Посланец воротился в сентябре и привез ответ, что богдыхан требует свести с устья Зеи Долонский острог; иначе будет война.
Затем, все с большей настойчивостью стали ходить слухи о военных приготовлениях китайцев. В декабре в Нерчинск явился даур и от имени всех своих сородичей, переселенных по распоряжению китайского Императора с Амура на Наун, жаловался на притеснения, которым они подвергаются от китайцев и выражал желание перейти под власть московского Государя; вместе с тем, по поручению всех даурских князцов, он предупреждал о подготовляющемся китайцами нападении на Зейские остроги. О том же узнавали русские и из других источников. В феврале 1682 года приезжал для торговли в Албазин один даур с Науна. Брат его жены в свое время принял христианство, поступил на русскую службу под именем Ивана Выезжего и жил в Албазине. Шурин передал ему, по поручению его отца, жившего на Науне, чтоб он лучше жил в остроге, а далеко от него в деревню не отлучался, чтоб его не захватили китайцы, потому что по вешнему пути «по пластам» будет богдойская сила под Нерчинский и Албазинский остроги.
Слухами о скорой войне было полно и «торговище» на Зее, где тунгусы и дауры торговали с китайскими купцами. Казакку Василию Терентьеву здесь говорил даур Алтиней с клятвою и божился по тунгусскому обычаю, солнцем, месяцем и звездами: «Есть у китайского Царя такая мысль: собрана у него великая сила, и посылает он ту свою силу под Нерчинский и Албазинский остроги; призваны у него черные монголы и, по их обычаю, пожалованы, даны им камки, атласы, бархаты, ланы (слитки) серебра вперед на два года; а к даурам от богдыхана прислан большой боярин, и велено под хлебные запасы большие суда делать и готовятся лошади жирные и продовольствие, и всякие воинские припася изготовлены тоже. А наперед, еще до весны, будет на месте конница – легкие люди, мунгалы в большом собранье, а остальная китайская сила прибудет водяным путем на судах с огнестрельным оружием, с пушками и со всякими припасами». Все это он говорил под величайшей тайной и умолял не выдавать его слов китайцам и другим даурам. Приблизительно то же сообщали приезжавшие на торговище тунгусы.
Нерчинский острог
Все эти известия не могли не всполошить русскую администрацию Нерчинска. В острогах Нерчинского уезда служилых людей было очень мало, и те вооружены были плохо. «И от тех, Государь, китайских воинских людей, от их большой силы, – писал Федор Воейков в Москву, – мне, холопу твоему, оборонить твои, Великого Государя остроги за малолюдством будет нечем… А которые, Государь, промышленные немногие люди проживают в Нерчинском остроге, и у тех промышленных людей ружей нет, а в Твоей, Великого Государя нерчинской казне, какое огнестрельное оружие осталось от прежнего воеводы, и то, Государь, оружие все перержавело или попорчено и к стрельбе не годится; а какие ружья и можно было бы починить, да в Нерчинском остроге бронных и оружейных мастеров нет; был прислан давно тому назад Коземка Федоров, и тот теперь дряхл и стар и слеп, с оружейною починкою не справится. А бердышей и топоров, и рогатин, и сабель в Твоей, Великого Государя казне у нерчинских казаков совсем нет; а у кого из нерчинских казаков и есть собственные пищали, и то не у всех хорошие; а обороняться от неприятеля во время осады ручным боем нечем, кроме ножей». При таких условиях нечего было думать о возможности вести серьезную войну. Воейков решился пойти на уступки и распорядился эвакуировать Долонский острожек на Зее; расположенный поблизости от китайского «торговища», он давал особенно много поводов для столкновений. Китайцы, однако, не удовлетворились этой частичной уступкой: они хотели добиться полного ухода русских с Зеи. Тем не менее, слухи о войне смолкли, и 1682-й год прошел без каких-либо крупных столкновений.
После тревожных слухов, ознаменовавших начало года, наступило затишье; о военной опасности перестали думать. Наступило лето следующего 1683 года. Албазинский приказчик Иван Войлошников отпустил на реку Быструю 20 человек служилых людей, к которым присоединилось 47 промышленных людей для промыслов и для помощи казакам; во главе экспедиции стал казак Гришка Мыльник, сам, как видно из его прозвища, из промышленных людей, торговавших самодельным мылом. Поехали на шести судах и плыли вниз по Амуру целых 11 дней. Неожиданно, на одиннадцатый день, русские на повороте реки, обогнув мыс, налетели на целый китайский флот. Ехать дальше было опасно, и они стали на якорях близ левого берега. Китайские суда окружили их со стороны реки и тоже стали на якорях, не пропуская их ни назад, ни вперед. На следующий день приехали от китайцев два офицера и пригласили Гришку Мыльника от имени своих воевод на обед для переговоров. Он отправился вместе с попом Максимом, сопровождавшим экспедицию и десятью казаками; ни он, ни его спутники не вернулись к своим товарищам. Только приходил от него за караулом китайских людей казак Афонька Байташников и сообщил им тайком, по его поручению, чтоб они сами о себе позаботились, а он, Гришка, задержан китайцами и они его не выпустят. Между тем, китайские толмачи, в которых казаки узнали бывших албазинских казаков, при разных обстоятельствах попавших в плен или поступивших добровольно на службу к китайцам, стали с китайских судов звать своих соотечественников «на богдыханово имя». Общее смятение охватило русских, потерявших своего предводителя и осажденных на своих судах. Человек сорок, которые не хотели изменить и сдаться китайцам, перебрались с судов на берег и побежали врозь в лес; человек с двадцать осталось на судах у своего добра и биться с китайцами не захотели, и на берег не сошли.
Из беглецов только 10 человек благополучно и сразу добрались до Албазина. Самая большая партия из 23 человек с Фирском Яковлевым во главе побежала по направлению к Селенбинскому острогу. По пути «утеклецы» сильно страдали от голода, питались ягодами. Крохотный острожек из двух изб, промежуток между которыми был заделан лежачим тыном, сам находился под угрозой китайской опасности. Продовольствия в нем было мало, его не хватало и для тамошнего гарнизона. Беглецы прожили здесь поэтому только шесть дней, после чего и они, и селенбинские казаки, бросив на произвол судьбы острожек, вместе пошли в Удский острог, забрав с собою аманатов. Они шли на нартах, волоча с собою казенную и свою поклажу и запасы и по пути собирали ясак с инородцев. Но тунгусы, возбужденные слухами о приближении китайцев, врасплох напали на них по дороге, перебили 15 человек и отбили своих аманатов. Остальные бежали, побросав нары. Впоследствии выяснилось, что виновником нападения был толмач, сын упоминавшегося выше Ивашки Выезжего – Любимко, даур по происхождению. После этого несчастные, лишенные припасов, целую неделю шли «голодом», пока на седьмой день не набрели случайно на запасы сушеной рыбы, оставленные промышленными людьми; этой рыбой и питались, пока оставшиеся в живых не добрались до Удского острога.
Из беглецов, покинувших суда, после пленения Гришки Мыльника, промышленные люди Мишка Иванов Яшиных, енисеец Ивашка Захаров, Ефимка Алексеев и Пашка Дмитриев отбились от своих сотоварищей; с неделю они бродили по лесу, пока не попались в руки китайской конницы и не были отведены в китайский лагерь, разбитый на левом берегу Амура. В тот же день китайские войска переправились на другую сторону реки. Пленников посадили в колоды и тоже перевезли через реку. Здесь их разлучили: Ефимку и Пашку повезли неизвестно куда, а Мишку и Ивашку оставили при войске. Через день прибыл флот, действовавший против Гришки Мыльника. Пленники видели издали на судах русских служилых и промышленных людей, сдавшихся китайцам, но близко их к ним не подпускали и говорить с ними не позволили.
Цинские знаменные гвардейцы. Рис. сер. XVIII в
Вновь прибывшие воеводы произвели допрос пленников; толмачи, «русские изменники, которые изменили русским Государям в прошлых годах», спрашивали их перед воеводами, зачем они не сдались богдыхану, как про