через волокна реку Маю, впадающую в приток Лены Алдан и добрался до Якутска 12 июня 1646 года, ровно через три года после своего отъезда. Из вышедших с ним 127 служилых и охочих людей вернулось всего 40–50 человек.
Возвращенье Пояркова, рассказы о том, насколько открытые им землицы «людны, хлебны, собольны: и всякого зверя много, и хлеба родится много и те реки рыбны», уверенность, что «тех пашенных, хлебных, сидячих людей под государеву высокую руку привесть можно» – вызвали сильное оживление среди русских в Якутске. Вновь открытый Амур – «новая Лена» – привлекал слухами о природных богатствах; расчеты на добычу возбуждали страсти; возможность войти в сношения с неведомым Китаем манила воображение. Якутский воевода Василий Пушкин поспешил снарядить новую экспедицию в Дауры, которая достигла «Даурского камня», т. е. перевала на Зею, но не решилась идти дальше. Заволновались и промышленные люди. Рассказы о Даурской земле смутили и Хабарова и заставили его бросить его заимку на устье Киренги. Он незадолго перед тем потерпел сильную неудачу: воевода Петр Головин реквизировал у него все наличные запасы хлеба, отобрал в казну его соляную варницу, самого его держал в тюрьме, из которой он вышел почти совершенно разоренным, так как казна так и не заплатила ему за взятый у него хлеб. Он, кажется даже подумывал бросить свои предприятия в Сибири и вернуться обратно на родину к своей семье, как вдруг в его глазах мелькнули новые и широкие возможности на далеком юго-востоке, открывая для его предприимчивости негаданные горизонты. В его уме сложился смелый план, перед которым бледнела вся его предшествующая скромная деятельность в качестве ленского крестьянина. Мысль о возвращении на Русь была оставлена; помыслы все сосредоточивались вокруг Даурской земли.
Весной 1649 года в Якутск ехал из Москвы вновь назначенный воевода Дмитрий Андреевич Францбеков. Ливонский немец по происхождению (Фаренсбах), лет за 20 перед тем поступивший на московскую службу и принявший православие, но далеко еще не обрусевший и, по мнению знавших его русских людей, еще не вполне отрекшийся от протестантизма, Францбеков мало походил на обычного типа воевод, привыкших действовать по известной рутине и готовому шаблону. Предприимчивый, энергичный, он искусно умел сочетать свои личные выгоды с государственной пользой, был способен на широкие и сильные замыслы и вносил в дело много практического ума и сметки крупного дельца. Еще прежде, чем он доехал до Якутска, он был на пути встречен Ярофеем Хабаровым, который подал ему челобитье с просьбою разрешить ему снарядить за свой счет, без всякой субсидии от казны, экспедицию на Амур. Сметливый немец быстро сообразил, что предприятие Хабарова может принести пользу не только государю, но и ему самому, охотно дал свое согласие и даже принял непосредственное участие в организации дела и в риске, связанном с ним.
Вызываясь за свой счет снарядить поход в Дауры, Хабаров не имел ни копейки за душой, так как еще, по-видимому, не оправился от понесенных от Головина убытков. Между тем предстояло нанять 150 человек, снабдить их деньгами, хлебом, оружьем, свинцом и порохом, обувью и платьем, словом, всем необходимым для похода., приобрести суда и оснастить их. На это, по тогдашним ценам требовалась громадная сумма 7–8 тысяч рублей[3]. Вот тут-то и пришел на помощь Хабарову Францбеков. Он открыл ему широкий кредит из государевой казны, выдав ему в долг казенное оружие (пушки, пищали, куяки, порох, свинец), сукна, котлы и сельско-хозяйственный инвентарь для устройства пашенных поселений. Не ограничиваясь этим, Францбеков предоставил в распоряжение Хабарова и свои собственные средства, рассчитывая впоследствии с лихвою покрыть свои расходы из даурской добычи. Он ссужал деньгами и тех из промышленных и служилых людей, которые примкнули к походу. Деньги он давал под очень высокий процент; кому даст 10 рублей, а «кабалу»(вексель) напишет на 15 рублей, кому даст 20, а кабалу напишет на 30 рублей и т. д. Таким образом Францбеков крепко связал себя с успехом затеянного Хабаровым предприятия.
Снаряжая Хабарова, Францбеков своими произвольными действиями нажил себе много врагов. Хабаров нуждался для похода в достаточных запасах провианта, и Францбеков не постеснялся для этого отобрать безденежно хлеб у торговых людей; у них же он принудительно забрал суда, необходимые для экспедиции. Среди пострадавших оказались два очень богатых купца: приказчик устюжанина гостя Василия Федотова Семен Нерадовский и вычегодский крестьянин Иван Осколков. Произвол воеводы вызвал естественно сильные нарекания на него и на покровительствуемого им Хабарова.
Памятник Ерофею Хабарову в Хабаровске
Между тем, Ярофей для начала набрал 70 человек и, при помощи Францбекова запасшись всяким снаряжением, осенью того же 1647 года пустился в путь по Лене и по Олекме. Собранная им ватага шла с ним исключительно в расчетах на добычу. Не успели отъехать от Якутска, как начался грабеж. Ратные люди Хабарова на пути стали громить мирных якутов, подданных московского государя, отбивали у них скот и, в случае сопротивления, стреляли в них из ружей и многих переранили. Не было пощады и русским промышленникам, попадавшимся навстречу. На Олекме пограбили промышленную ватагу сольвычегодца Павла Бизимова; в другом месте разграбили зимовье Андрея Матвеева Вырыпаева, отобрали у него товары и запасы, самого его избили и грозились утопить.
Понятно, что грабежи хабаровских полчан еще больше усилили негодование как на Хабарова, так и на его могущественного покровителя. Русские торговые и промышленные люди, собиравшиеся для торгов и промыслов в Якутск, вообще сильно страдали от корыстолюбия местных воевод. Францбеков в этом отношении превзошел своих предшественников. Изо всего расчетливый и не стеснявшийся в средствах немец умел извлечь известный доход. Он не давал разрешения на отправку на промыслы не иначе, как за крупную взятку, и от его задержки многие промышленники победнее пропускали охотничий сезон, а кто богаче, нес ему деньги, мед и т. п., чтоб добиться отпуска. Он часто устраивал также обеды, на которые приглашал торговцев и промышленников; присутствие на этих обедах было обязательно, и гости, в благодарность за угощенье, должны были платить хозяину по рублю. Все эти поборы переносились с тем большим нетерпением, что самая личность Францбекова была для русских чрезвычайно несимпатична. Его называли «немкиным сыном», упрекали в том, что он не настоящий православный, говорили, что его не следует пускать в церковь, так как такие выкресты, как он, «приходя в церковь божью, только мир мрачат, а христианства за собой не имеют».
Реквизиция хлеба и насилия Хабарова явились последней каплей воды, которая вызвала открытый взрыв среди притесняемых воеводой приезжих русских людей. Среди них возникла мысль так или иначе избавиться от воеводы-немца. Нашелся у недовольных и высокий покровитель. Бывший якутский дьяк Петр Стеншин, срок службы которого окончился, жил без дела в Якутске, так как Францбеков не давал ему разрешения на отъезд, под предлогом, будто он не сдал отчета. Задержка, которую ему чинил новый воевода, сильно раздражала Стеншина, и он сделался заклятым врагом Францбекова. Он подружился теперь с торговыми людьми и сделался душой затеянного ими заговора. Решено было устроить воеводе большой скандал в самый день царского ангела – 17 марта 1650 года. В этот день в городском соборе имела по обыкновению место торжественная служба. В собор пришел Францбеков с служилыми людьми. Войдя в трапезу, уже наполненную молящимися, он сразу увидел что-то неладное. «Что вы, батька, мешкаете и не начинаете заутрени?» – спросил он священника. Тогда выступил вперед ярославец Никита Агапитов, на которого была возложена главная роль в затеянной смуте. «Постойте, батьки, – сказал он, обращаясь к духовенству, – не спешите служить заутреню; сегодня ночью было мне явление, не хочу я этого потаить и не объявить в мир». Францбеков, догадавшись, что дело касается его, попробовал уйти, но его задержали, и Агапитов начал говорить: «Послушайте, мир крещеный! Сегодня ночью, когда я стал забываться сном, отворились двери из сеней в избу, и я, испугавшись, встал. Ажно идет впереди Алексей Человек Божий, а за ним два юноши несут Образ Всемилостивого Спаса, и от того Образа был мне голос: «Никита! Не страшись, а пойди в соборную церковь и сказывай, не утаи, чтобы миряне не жили беззаконством». В заключенье он заявил, что Спас не велел воеводу Дмитрия Андреевича Францбекова, как ведущего беззаконный образ жизни, впускать в церковь, приказывает отрешить его от должности и отобрать у него в казну все награбленное им – меха и деньги. Слыша эти слова, Францбеков прослезился: «Если уж я недостоин быть в церкви, – сказал он, – то я пойду вон»; однако, он, говоря это, оглянулся кругом себя и увидав в трапезе служилых людей, приказал им посадить Агапитова в тюрьму. Но это было легче сказать, чем сделать. Торговые и промышленные люди подняли шум. «Подожди, будешь и ты, сам воевода, рад покою, – кричали ему из толпы, – забудешь, как нашу братью в тюрьму сажать!» Францбекова схватили за руки. Раздались крики, что надо исполнить приказание Спаса и идти на воеводский двор, чтобы взять на государя его имущество. Неизвестно, чем бы кончилась смута, если бы в дело не вмешались влиятельные богатые купцы; сами неоднократно страдавшие от корыстолюбия воеводы, они все-таки понимали бессмысленность и опасность задуманного шага и поспешили спуститься в трапезу, чтобы успокоить разбушевавшуюся толпу. Вмешались в дело и служилые люди. «Православные и мир крещеный! – говорил старый служака Семейка Рогачев, – не гораздо у вас делается, мятеж и убийство заводите! Лучше бы велеть заутреню служить, а потом молебствовать о Государевом здоровье!» А своим товарищам, служивым людям, он говорил с добродушным юмором: «Если что случится не гораздо, торговые пойдут себе на Русь, промышленные разойдутся по промыслам, а отвечать придется вашим головам – быть маслу на спине, течи по пятам». Его намек на кнут был понят. «И так у нас, старик, на спине кожа дубленая», – отвечал один из его товарищей. Под влиянием слов Рогачева, служилые люди заступились за воеводу и прекратили беспорядок, а через несколько дней Францбеков распорядился арестовать зачинщиков смуты. Служилые люди в шапках ворвались в церковь, произвели бесчинство, опрокинули свечи, избили одного из главных участников события 17 марта Авраама Абрамова и увели его окровавленного в съезжую избу; Никита Агапитов успел бежать из церкви на двор к Стеншину, но несколько позднее был все-таки тоже арестован. Так закончилась загадочная история с «сонным видением», всколыхнувшая все население Якутска. Но прошла она не бесследно. Те самые богатые торговые люди, которые способствовали прекращению мятежа, теперь, когда смута была утишена, поспешили сообщить в Москву своим родственникам и своим хозяевам обо всем, что имело место в Якутске, начиная с отправки Францбековым Хабарова в Дауры, сопровождавшейся конфискацией хлеба и грабежами и, кончая «сонным видением» злосчастного Никиты Агапитова. Об этом писали Семен Нерадовский своему хозяину гостю Василию Федотову, а Иван Осколков своему брату. В Москве среди