овской, Астраханской, Самарской, Оренбургской, или думают, что мы желаем все эти земли отделить из Великой России. Но ведь там великорусов столько же, а в иных местах гораздо больше, чем южнорусов; а между тем книги пишутся для всех южнорусов, а не для каких-нибудь полтавцев и черниговцев. Племя южнорусское более и более сближается с великорусским, и мы много раз заявляли, что вовсе не хотим каких-нибудь мер отчуждения, напротив, желали бы проведения железных дорог на Южной Руси, а железные дороги, без сомнения, способствовали бы приливу великорусского населения в южнорусские края. Сепаратизм между нами невозможен по самой географии. Южнорусы не имеют строго округленной территории. Их отечество и в Петербурге, и в Москве, и в Новгороде, как в Киеве, Чернигове, Полтаве. Поэтому и на язык южнорусский мы не смотрим, как исключительно принадлежащий известному только краю, а как на способ выражения, общий всему южнорусскому племени во всех концах нашего обширного отечества.
По нашему глубокому убеждению, чтобы одним разом положить предел вражеским козням поляков, обольстивших многих из наших соотечественников пугалом украинского сепаратизма, следует как можно скорее напечатать перевод Евангелия на южнорусский язык вместе с славянским текстом и великорусским переводом! Кроме громадной пользы нравственной и умственной для южнорусского народа, этим же докажем, что враги не в силах нас обманывать и поселять между нами раздоры и разделения.
ПИСЬМО К ИЗДАТЕЛЮ «КОЛОКОЛА»
Милостивый Государь,
В 34 листе Колокола вы проявили относительно Украй-ны такой взгляд, который мыслящая часть южнорусского народа издавна хранит как драгоценную святыню сердца. Примите же от нас сердечную благодарность. К числу мно-гах истин, которые вы первый высказали печатно на русском языке, принадлежит и то, что вы сказали о нашем отечестве. Позвольте же во всеуслышание передать вам наши задушевные убеждения.
Большинство великорусской и польской публики привыкла не считать нас отдельным народом, не признавать в нас отдельных элементов для самобытной жизни выработанных прошедшим, сомневаться в существовании у нас своенародного языка и в возможности его литературного развития и вообще ставить наши особенности в ряд провинциальных оттенков — то русской, то польской национальностей. Этот ошибочный взгляд возник от того, что, к чести нашей, южнорусской, общественной церкви, от нее отщеплялось все, носившее на себе отпечаток барства и привиле-гаи, да и сама эта церковь предавала его анафеме. Дйорян-малороссиян нет, за исключением немногих, которые в последнее время, вместе с сознанием о несостоятельности дворянской институции, обращаются к чистому народному источнику; и прежде не было у нас дворян: они были чужие, хотя и происходили из нашей крови: прежде они становились поляками, теперь — великороссиянами. Народность малороссийская, как ее привыкли называть с легкой руки дьяков Алексея Михайловича, всегда оставалась достоянием угнетенного сословия, потом и кровию утучнявшего и Вишневецких, и Разумовских. Можно ли называть народом мужичье? Можно ли давать ему права самобытного существования?
Так думали и думают многие исстари. Нам случалось слышать от либеральных поляков, что о принадлежности Волыни и Подоли — Польше не может возникать и сомнения, потому что весь образованный класс народонаселения этих краев — поляки и тянут к Польше душой и телом; что же касается до сплошной массы черного народа, то его не следует о том и спрашивать, потому что он не может отвечать, будучи невежествен в государственных вопросах. Либералы-великороссы или, наслушавшись польских доказательств и привыкшие считать нациями только такие народы, у которых были государи, дворы и дипломаты, великодушно жертвуют полякам эти края, или же, под влиянием патриотизма, развитого Устряловым, почитают их непререкаемою собственностью России, и таким образом вопрос о принадлежности земель, населенных нашим народом, составляет спорный пункт между свободалюбящими обоих славянских племен. А ларчик открывается просто: спорные земли не принадлежат ни тем, ни другим, — они принадлежат тому народу, который издревле их населял, населяет и обрабатывает.
Украйна, или Южная Русь, имеет свою многознаменательную и поучительную историю. Не станем углубляться в сумерки удельного периода, когда Южная Русь, соединенная с северною посредством федеративной связи княжеского рода, скоро после освобождения от татар, при посредстве литовского князя Гедимина (1320 г.), воротилась к своему отдельному бытию: этот период мог бы сделаться для нас занимательным предметом изучения; к сожалению, мы в него можем смотреть только сквозь монастырские очки летописцев. Со времени казачества наступает новая жизнь для нашего края. Казачество, которого славянское значение вами прекрасно сознано, было рассадником свободы и противодействием двоякому деспотизму: с одной стороны — внешнему, полудикому, восточно-Мусульманскому деспотизму, с другой — внутреннему, аристократическому, тонкому, цивилизованному, развившемуся у поляков под влиянием старых римских и папских понятий, до уродливости. С конца XVI века идет ряд восстаний против польского дворянства.
Так как Речь Поспалитую беспокоили набеги хищнических орд, то она не могла обойтись без вооруженной силы на турецко-татарских границах, а потому нуждалась в козаках и должна была предоставить им совместные, по понятиям века, с званием воина, права свободного человека: но признавала козацкое достоинство только за ограниченным числом записанных в реестр, а остальной народ удерживала в порабощении у королевских старост и владельцев. Народ не желал иметь над собою господ; народ хотел самоуправления, самосуда, равноправного отправления общественных повинностей и свободного избрания образа жизни для каждого. По понятиям народа, в- Украйне предоставлялось жить всякому, и едва ли в XVII веке где-нибудь так уважались человеческие права безотносительно к вере, породе, народности, убеждениям. Когда поляки упрекали козакав за то, что у них находили притон разного рода авантюристы, самозванцы, политические изгнанники, еретики, — они отвечали, что у них от века веков так заведено, чтоб каждому был вольный приход и отход; у них не спрашивали, откуда кто пришел и куда отправляется. Сами козаки, рыцари веры, неутомимые враги всего неправославного на войне, у себя _до,ма принимали с радушием — и католика, и арианина, и мусульманина. И теперь у южноруса гораздо меньше религиозности, чем у великоруса, хотя несравненно больше внутреннего благочестия.
Украинский народ, несмотря на внешнее сходство во многих чертах своего быта с поляками, представлял им по своим понятиям в XVII веке совершенную противоположность. Тогда как поляки под наплывом идей, выработанных благоговением к Римской республике, и вообще под влиянием западноевропейским, толкуя о свободе, представляли ее себе не иначе как достоянием «ludzi szlachetnego stanu>>, которые попирали всю массу servorum, хлопов, людей подлого сословия, — украинцы напротив, ненавидели всякое превозношение и привиле-гни; домогаясь от поляков прав и вольности, они хотели и требовали их не для горсти, а для всего своего народа. Вот отчего поляки охотно предоставляли права свободного человека пяти-шести тысячам казаков, а эти пять-шесть тысяч вместо того, чтобы быть довольными своим исключительным положением, принимали в свои ряды втрое более и подымали оружие не за себя, а за тех, кому не давались права, какими они сами пользовались. Это единство в стремлениях народа и составляло его силу, что очень хорошо сознавал сам народ, выражаясь так в своей исторической думе:
«Тым-то й сталась славна страшенная козацькая сила,
Що у нас, панове-молодци, була воля й дума едина».23
Правда, яд польского аристократизма успел пройти и в козацкое звание и породил в нем много недоляшков, которые, по выражению другой песни:
«Для ианьства великого,
Для лакомства (жадности) несчастного», —
изменяли своенародным убеждениям, но этот яд не силен был заразить всю массу козачества: в эпоху Хмельницкого реестровые козаки, на которых паны надеялись до того, что посылали их сражаться против единоземцев, перебили своих старшин-недо-ляшков и пристали к Богдану, шедшему тогда еще под знаменем всенародной свободы.
К сожалению, люди, руководившие народными движениями и стоявшие выше массы по образованию, вместе с этим образованием принимали и те важные предрассудки, которые были так противны украинцам. Свобода, представляемая массой, не ясно, но в обширном смысле, в их головах под влиянием тогдашнего образования, укладывалась в польские формы прав привилегированного сословия, хотя и в виде, смягченном своенародными понятиями. Сам Богдан Хмельницкий, победивший короля Яна Казимира под Зборовом, с помощью делого народа, заключил одна-кож договор, по которому только 40 тысяч человек получали козацкие права, а остальной народ снова возвращался в подДанство. К чести и к несчастию нашего народа, он воспротивился этому энергически; через год Хмельницкий должен был откровенно потребовать у поляков совершенного уничтожения крепостного права;, разумеется, следствием такого странного, по тогдашним польским понятиям, требования была война, и эта война кончилась несчастно. для казаков. С тех пор счастие то помогало, то изменяло Хмельницкому, пока он не отдался под покровительство московскому царю на основании Переяславского договора (1654 г.).
Блестящие успехи козакав и москвитян заставили поляков предложить, в случае смерти тогдашнего короля, корону Алексею Михайловичу. Польщенный этою сделкою, московский двор позволил себе, относительно украйны, первую вопиющую несправедливость: вместо того, чтоб оградить страну, которая добровольно к нему обратилась под условием защиты от врагов, царь глухо выказал намерение отдать ее Польше по приобретении короны... Хмельницкий умер от тоски.
Тогда, чтоб доставить своей родине надлежащее место в предстоящем государственном перевороте, украинцы заключили в, 1658—1659 г. Гадячский договор, по которому Украйна, под именем Великого Княжества Русского, как независимая республика, сохраняя отдельность и самобытность внутреннего управления, судопроизводства, религиозного, гражданского, финансового и военного устройства, — соединялась с Польшею в одну Речь Посполитую; таким образом возникал союз славянских государств: Польши, Великого княжества Литовско-Русского, Великого княжества Русского и — если совершится соединение с Московиею — то и московского царства. То была первая попытка славянского союза, о котором мы, как и вы, думаем теперь. Нельзя не обратить при этом внимания, что составители Гадячского договора имели в виду просвещение народа и свободное слово: положено было завести в Украйне два университета, школы и типографии, и предоставлялось вольное книгопечатание даже и по предметам, касающимся веры.