Впрочем, указанные территории и так уже были разорены. Достать так какой-либо провиант было практически невозможно. Молдаване, разуверившись, что их в ближайшее время присоединят к России, начали бояться связи с русскими, уклонялись от поставок. Поляки и укранцы из тыловых районов 1-й армии, откуда, собственно, и черпались продовольствие и фураж, бежали в Австрию. «Скот, потребный для транспортов, почти совершенно пал от изнурения и заразы»[798].
Сказывалась нехватка личного состава. «Почти все старые солдаты были перебиты или умерли в госпиталях», – писал А.А. Петров[799]. Тщательно фиксируя все потери, упоминаемые в разных источниках и отмеченные в этой книге, мы подсчитали, что русская армия за прошедшие 1768–1773 годы потеряла убитыми 5655 человек, а ранеными – 13 690. Видимо, сказались «язва» и другие «обыкновенные» болезни. Иначе трудно объяснить, почему исчезли «почти все старые солдаты». Если же брать на веру продекларированные русским командованием турецкие потери за то же время, то турки потеряли убитыми от 72 тысяч до 100 тысяч. В плен русские взяли 26 902 человека.
Начало кампании оттягивалось главнокомандующим. 18 [29] марта 1774 года П.А. Румянцев писал из Ясс Екатерине II в реляции: «Государыня всемилостивейшая!.. Хотя я прилагаю неусыпно рачение, чтобы сколь можно ранее открыть на сопротивном берегу военные действия, во исполнение высочайших предписаний от Вашего Императорского Величества, но естественные препятствия, то есть продолжающаяся здесь и доселе большая стужа, а от оной и непроизростание травы ни малейше на полях, не только того учинить еще не дозволяют, да и выступить войскам из квартир нет средства, не подвергая себя и скот опасному изнурению.
Сии непреоборимые противности удерживают армию вашего императорского величества от всякого начинания полевых действий; а упражнение между тем мое есть в приготовлении всего надобного к тому, дабы с настатьем поры удобной не замедлить движением войск, для которого в исправность и готовость приводятся полки, елико возможно по неприбытию еще в оные на укомплектование рекрут и строением мундирных вещей, едва только теперь привозимых…»[800]
В начале 1774 года домой отправился лечиться Дмитрий Мартынов «по прошению его за болезнью и для поправления домашней экономии», свой полк передал сыну Андрею, которого Румянцев произвел «из старших есаулов в казацкие полковники»[801]. Дмитрий Мартынов входил в оппозицию против опального атамана Ефремова, его дочь была замужем за братом главного недоброжелателя атамана Павлом Кирсановым. Теперь Мартынов стремился принять участие в переделе власти на Дону. Забегая вперед, скажем, что это ему удалось.
Андрей Дмитриевич Мартынов в 14 лет стал командиром полка (куда там Аркадию Гайдару!). Румянцев его произвел. Военная коллегия производство утвердила.
Есаул Иван Михайлович Барабанщиков с командой с 7 января 1774 года по р. Тузлову прикрывал донскую столицу на ближних подступах.
Часть казаков сняли с границы по Кагальнику и со 2 марта отправили с полком бригадира Ильи Денисова на Пугачева. Летом вслед за ним ушел полк Максима Янова.
Чувствовалось, что противники устали. Если в 1771 году боевые действия вдоль Дуная велись беспрерывно, в том числе и зимой, то теперь стычки с турками были крайне редки. В той же реляции от 18 марта Румянцев докладывал императрице о стычках десятидневной давности: «Генерал-порутчик Каменской репортовал от 7-го числа из Баната Краиовского, что неприятель, переправясь ночью чрез Дунай на нашу сторону от крепости Острова, засел в горах и отрезал посланной наш разъезд из арнаут, а потом напал на пикет пред Глоговым, да и на самой Глогов, оттуду все арнауты разбежались, а неприятель тотчас поворотился на Баи и к Дунаю, к крепости Острову, где и переправился чрез реку. При сем набеге убит наш один казак, один гусар, а из арнаутов двадцати трех человек разбежавшихся сколько побито или пленено, еще не собрано точного известия»[802].
Вспышка активности произошла на восточном побережье Черного моря.
Подвиг Платова
Весной 1774 года два крымских хана, ставленник русских и ставленник турок, оспаривали власть над Крымом. Ставленник русских Саиб-Гирей, подкрепленный войсками князя Долгорукова, сидел в Крыму, а ставленник турок, Девлет-Гирей, с десятитысячным войском высадился в Тамани и, ссылаясь на фирман турецкого султана, подбивал закубанцев присоединиться к нему для борьбы с русскими. Но истинно лакомым куском для Девлет-Гирея была трехсоттысячная ногайская орда, помирившаяся с русскими и переселившаяся из Бессарабии на Кубань. Неизвестно, пошли бы ногайцы, взбунтуй их Девлет-Гирей, отбивать для беспокойного хана отцовский престол, но шестьдесят тысяч семей-казаков, шестьдесят тысяч немирных всадников под боком у войска Донского, разославшего всех боеспособных казаков в полки на Дунай, в тот же Крым и на другие кордоны, – тут было над чем задуматься. По всему Волго-Донскому междуречью и до примкнувших к Пугачеву башкир не было у России прикрытия от возможного набега Ногайской орды. А пойдут они вверх по Волге? А присоединятся к Пугачеву?..
В середине марта Девлет-Гирей с десятью тысячами своего войска и с пятнадцатью тысячами присоединившихся «хищников» (как утверждал В.А. Потто, «пятнадцатитысячным сборищем горцев»[803]) вышел из Тамани и двинулся к кочевьям Ногайской орды. Были у него и татары, и черкесы, и донцы-некрасовцы, и какие-то «арапы».
Противником Девлет-Гирея считался Джан-Мамбет-бей, главный начальник ногайских племен. При Джан-Мамбет-бее находился отряд русских войск подполковника Бухвостова, который был выслан из 2-й армии князя Долгорукова охранять интересы преданных России татар. У Бухвостова насчитывалось 1500 всадников – ахтырские гусары, драгуны и донские казаки.
Ногайцы колебались. Получилось так, что Девлет-Гирей и противостоявший ему отряд подполковника Бухвостова, пришедший из 2-й армии «блюсти ногайские интересы», дрались на ногайской территории за влияние на этих самых ногайцев.
Девлет-Гирей напирал, хотел схватить и вырезать ногайскую верхушку, верную союзу с русскими (а может, и не вырезать, а по-хорошему договориться), ногайцы пятились, поскольку ненавидели, но боялись русских, устроивших им несколько лет назад на Дунайском театре знатное кровопускание, не верили туркам и крымчакам, – но решались поднять оружие против единоверцев. Естественно, что всадники и целые отряды ездили из крымского лагеря в ногайский и обратно, уговаривали, сомневались, обещали, обманывали. А Бухвостов, как сторожевой пес, отгонял крымских «волков» от ногайских «овец».
На территории Едичанской ногайской орды полуторатысячный отряд Бухвостова разгромил авангард крымчаков под началом калги брата хана Шаббас-Гирея. Ногайцы «определились» и вместе с гусарами и казаками преследовали и рубили разбитых крымчаков.
Спустя несколько дней «донской полковник Ларионов, отправленный со своим полком на разведку, ночью был внезапно окружен многочисленными толпами недавно разбитых татар. По счастью, Ларионов не потерял присутствия духа и, пользуясь темнотой ночи, атаковал татар в пики, сбил и рассеял их так, что на рассвете следующего дня ни одного из них уже не было видно в окрестностях русского лагеря»[804].
Но все эти стычки, в которых «забавы много, толку мало», скоро закончились. Девлет-Гирей со всем своим войском подступил вплотную, и Бухвостов настоял, не надеясь на ногайскую дружбу, чтоб Едичанская орда передвинулась ближе к русской границе, под прикрытие русских пограничных войск.
2 апреля орда снялась, едичанцы двинулись от Калалы к Ее. Прикрывать ее уход на речке Калалах были оставлены казачьи полки Ларионова и Матвея Платова. На другой день, 3 апреля, на речку Калалах нагрянул сам Девлет-Гирей со всем своим войском. Есть еще одна версия, что Платов и Ларионов с полками сопровождали обоз с продовольствием, направленный для русских войск, стоявших на Кубани, а Девлет-Гирей со всем своим войском устроил им засаду, провиант хотел отбить. Странно. Два полка прикрывают транспорт с продовольствием (обычно для этого снаряжали не более нескольких сотен), а двадцать пять тысяч всадников ждут их в засаде… Очень странно. А.А. Петров считает, что «при этом поспешном передвижении не было возможности взять с собой провиант, заготовленный для команды подполковника Бухвостова и больных. Поэтому для охранения их оставлены были на месте команды донских казаков при полковниках Платове и Ларионове»[805]. Тоже странно. Отряд уходит, а провиант оставляет на месте и с ним оставляет 2 полка – половину отряда. Нет, скорее прав Потто, который в своей «Кавказской войне» писал: «Ногайская орда поднялась и стала уходить на речку Ею. Но для того, чтобы прикрыть ее переселение и вместе с тем забрать провиант, имущество, скот и даже больных, покинутых жителями в местах, где были их становища, подполковник Бухвостов оставил из своего отряда два слабых казачьих полка под начальством полковников Платова и Ларионова»[806]. Переселение, видимо, шло «добровольно-принудительно», а потому мешки с зерном, к которым мы еще вернемся, столь необходимые и бесценные для ногаев весной после голодного года, были под охраной двух донских полков. И для Девлет-Гирея это зерно (явно не местного производства, а присланное из России подкормить замиренную Ногайскую орду) было очень кстати.
Здесь и случился знаменитый «подвиг Платова». 20-летний командир полка, назначенный на эту должность командующим 2-й армией князем Долгоруковым из бессменных ординарцев, Матвей Платов явно «нуждался в подвиге». Зимой с 1770 на 1771 год 17-летний хорунжий Платов был послан по требованию нового командующего 2-й армией в штаб армии в ординарцы. За два года службы стал командиром полка. Князь Долгоруков назначил его на открывшуюся вакансию. Теперь перебросили его с полком из Крыма на Кубань усмирять зашевелившихся ногаев и закубанские налеты пресекать. Служба бесконечно нудная, кровавая и неблагодарная, хотя и привычная. А кроме того, возвращался он к своим, под другого походного атамана. Кого-то еще назначат, как-то свои Матвея примут… Не выбран он и канцелярией войска Донского не назначен, а написан в донские старшины князем Долгоруковым…