– Появились разъезды гусар – объясняет мне Одноглазый греясь чаем в гостинной – Хорошо, что, Михаил Александрович еще успел добраться до нашего пикета за день до сего.
А Шванвич то похудел! С лица спал. Усы отрастил здоровые – на казачий манер.
– Докладывай, Михаил Александрович – я посмотрел на Харлову, зашедшую в комнату. А вот кто у нас округлился – пока только в лице – так это Татьяна. Мужчины привстали, поклонились.
– Петр Федорович, что же вы в холоде сидите? Я велю разжечь тут камин – вместе с девушкой в гостинную заглянул Жан. По его взмаху истопник принес поленья, начал разжигать. Слуги внесли легкие закуски, вино. С утра выпил – день свободен.
– Татьяна Григорьевна – я повернулся к любовнице – Велите изъять свинцовые кубки с кухни.
– Почему? – все удивленно на меня посмотрели.
– Только серебро или стекло. Можно глянуную посуду. Ежели в бокалах есть свинец – он травит тело.
Собственно так оглох знаменитый композитор Людвиг Ван Бетховен. Пил вино из кубка, в котором был сплав со свинцом.
Спустя пять минут мы остались втроем.
– Прискакал в Москву и сразу в Кремль, к князю – начал Шванвич – Волконский принял быстро. Зело обеспокоен градоначальник то, Петр Федорович. В Москве бунтуются. На Хитровке, у Кита-города побили войска, ребелены два раза даже приступили даже к Кремлю.
Вон он русский бунт. Бессмысленный и беспощадный.
– Пока ехал в Москву столько всего наслушался… – тем временем вещал Шванвич – Говорят в Орле проявился какой-то «цесаревич Георгий», будто бы сын от тайного брака покойного Иоанна Антоновича с дочерью коменданта Шлиссельбургской крепости. Шустрый парнишка из военных писарьков. Взбаламутив местный гарнизон, привлек на свою сторону мужиков, обещая им уничтожение крепостного права. В Туле нашелся какой-то «пророк Израиль», вероятно, скорбный разумом. Тот прямо объявил себя царем. Но его уже вроде бы повесили. В Батурине вынырнул «цесаревич Алексей Кириллович» – мнимый сын от тайного брака Елизаветы с Разумовским. А в Полтаве отыскался праправнук Богдана Хмельницкого…
– Дело говори! – оборвал Шванвича Мясников.
– Как я рассказал князю о победе Бибикова – так он велел палить пушкам, послал за митрополитом служить благодарственный молебен.
– Курьера Екатерине отправил? – поинтересовался я.
– При мне же. Тут же своей рукой послание написал.
Так. Месяц я выиграл. Раньше февраля “новый Бибиков” по мою душу не заявится.
– Что с гусарами? – я повернулся к Мясникову.
– Да по-глупому все вышло – махнул рукой Одноглазый – Мы стояли у деревеньке одной, Мыски называется. Там сибирский тракт проходит. Крестьяне в последний момент упредили, что колонна идет. Передовой дозор вслед крестьянам выскочил. Прямо на нас. Двух первых гусар мои казачки ссадили, одного арканом уволокли. Это гусарский ее Величества лейб-гвардии полк. Точнее два эскадрона. Шли от Нижнего вдогон Бибикову.
– Вот что, Тимофей Григорьевич, бери у Овчинникова 1-й оренбургский казачий полк и пройдись частым веником вдоль тракта и вдоль Волги. Тревожно что-то мне.
– Так узнают гусары то о нас!
– Будто бы они уже сейчас не знают! Крестьяне твои и рассказали! Поди бегут то дворяне в Москву.
– Сорок человек привели в Казань – похватали на тракте – похвастал Мясников – Я покуда Хлопуше их в Тайный приказ велел свести. Дельное дело с приказом то вышло.
– Все, иди – я закончил совещание – А ты Михаил Александрович, собирайся. Пойдем на Арское поле. Я же обещал тебе полк? Обещал. Сейчас и представлю.
Конюхи привели оседланных лошадей и мы выехали на Арское поле. На улице подморозило, ветер спал и мы сразу попали в полосу легкого смога, которая образовалось от городских печей.
Откашливаясь от дыма, выбрались за пределы Казани. На самом поле месили снег сразу 6 полков. 2-й оренбургский, 1-й и 2–1 заводские, 3-й оренбругский, он же ляшский и два новых полка – 1-й и 2-й казанские. Последние были полностью укомплектованы крестьянами, что массово стекались в город.
К моему удивление поле было уже утоптано почти до состояния плаца. Впрочем, первый же снегопад исправит это. И тут мне в голову пришла одна идея.
– Ваня – я обернулся к Почиталину – Сходи на скотный двор.
– Зачем? – удивился парень.
– Найди мне мочевой пузырь от быка. Да набей его козьей шерстью.
– Царь-батюшка, да зачем? – испугался главай моей канцелярии.
– Делай что сказано!
Разумеется, нас сразу заметили, раздались свитки. Оренбургские полки взяли на караул, офицеры отдали честь шпагами. Казанские тормозили. Лейтенанты носились вдоль строя, ругались, но плохо одетые, лапотные крестьяне слабо понимали, что от них хотят.
Я махнул рукой и направился к трем полевым кухням, выстроенным треугольником в центре. Повара уже разожгли под баками костры, варили кашу.
– Ну что, Михаил Александрович – обратился я к Шванвичу – Одними закусками сыт не будешь, испробуй нашей кашки. С чем она? – спросил я ближайшего повара.
– На конинке, царь-батюшка – ответил усатый капрал – Башкирцы много туш притащили.
Я пожал плечами. Мясо ничуть не хуже любого другого. Даже говорят диетическое.
К нам начали стекаться офицеры. Первым приехали Перфильев с Ефимовским. За ним прискакал сержант Неплюев. Он исполнял обязанности полковника в 1-м казанском. Подтянулись поляки и другие бывшие дворяне.
– Вот, господа! – представил я Михаила Александровича офицерам – Полковник Шванвич. Будет командовать 2-м казанским полком.
– Да какой там полк – махнул рукой Ефимовский – Одно название. Учить и учить еще.
– Обстрелы как было мной велено учиняете? – поинтересовался я.
Офицеры и поляки закивали.
– Царь-батюшка – слово взял Перфильев – Обчество тебе челом бьет.
– Ну продолжай – я доел кашу, отдал глиняную тарелку и деревянную ложку повару. Каша была хороша.
– Жалование казна платит вовремя. А тратить его некуда. Открыть бы побольше кабаков для солдат.
– И бордель для панов офицеров – встрял один из поляков.
– Как вас зовут? – спросил я высокого, усатого ляха.
– Адам Жолкевский – гордо ответил тот – Наше общество попросило меня быть вместо сбежавшего пана Чеснова.
– Хорошо, я обдумаю вашу просьбу.
О как! Бодель им подай. А потом что, казино? Кстати, почему бы и нет? Деньги надо как-то изымать обратно в казну. Да и Тайный приказ может подслушивать о чем офицеры болтают.
– Велю открыть игорный дом – решил я бросить кость военным – Казенный!
Я поднял палец, сразу ограничивая аппетиты частной буржуазии.
– А також несколько трактиров.
Офицеры оживились, начали переглядываться. Перфильев покрутил ус, соскочил с лошади, взял из стопки тарелку. Ближайший повар тут же ухнул в нее половник каши.
Пока военные завтракали, вернулся Почиталин.
– Николай Арнольдович – обратился я к Ефимовскому – Велите привести два капральства из вашего полка.
Пора было познакомить этот мир с футболом. Ничего так не сплачивает мужчин, как командная игра. Да и сословные различия быстрее сотрутся.
Солдаты на поле отметили снежными столбиками границы ворот, а я объяснил правила.
– Это старинная игра в мяч. У древних римлян она называлась гарпастум, флорентийцы называют её кальчо. Правила таковы – вы делитесь на две команды по одиннадцать человек и, защищая свои ворота, пытаетесь загнать ногами мяч в ворота противника. Руками мяч не трогать! Одна команда нашейные платки долой! Так будете отличить, кто за кого играет.
После того как команды поделились, определили каждой её ворота я объяснил отдельно правила для вратарей. Взял у одного из лейтенантов свисток, дал сигнал к началу игры.
Вообще, в кальчо в команде не 11, а 27 игроков и ворота меняются не по времени, а после забитого гола, ну и масса другие отличий. Просто, под видом кальчо, я решил использовать более современный и привычный мне футбол.
Первое время игроки бестолково бегали за мячом. Вскоре они разогрелись и через некоторое время кто-то кому-то звезданул кулаком в челюсть. Поляки засмеялись, я свистнул и сказал, что в следующий раз удалю из игры. Стоявший на краю поля Ефимовский показал кулак.
Беготня такая продолжалась ещё некоторое время, пока кто-то из игроков не схватил мяч руками рядом со своими воротами. Назначил пенальти, опять объяснил как бить. И счёт был открыт. Вратарь явно не знал, как защитить ворота от удара мячом со столь близкого расстояния.
Отыграв два тайма, я отпустил игроков, а офицерам велел записать правила и регулярно всех тренировать.
Заодно разрешил знакомую крестьянам игру в лапту и городки.
Только я собрался возвращаться в казанский Кремль, как навстречу нам из города выскочил небольшой отряд. Возглавлял его возбужденный Овчинников. Еще издалека он закричал:
– Самара наша!
Рядом обрадованно завопили “Виват!” казаки моего конвоя.
– Рассказывай! – улыбнулся я генералу.
– Что я то? Вот джура от Подурова прискакал – Овчинников показал на молодого парня с небольшими усиками и залихватским чубом.
– Как тебя звать, казак?
– Гришка Низкохват, царь-батюшка – поклонился в седле джура – Виктория!
По словам Низкохвата Самара имела весьма тесную крепостцу: вал, деревянные стены с башнями, за стенами жались друг к другу Успенская церковь, канцелярия, воеводский дом и склады.
Когда стало известно, что приближаются мои войска в пригороде поднялся переполох: женщины, старики, чиновный люд ломились в крепость спасаться. Комендант Белохонцев посадил в холодную бургомистра – брата Подурова Ивана Ивана халевина, бросился на валы всячески ободрять жителей.
Дозорные заранее затворили ворота, зажгли фитили пушек.
Подуров сначала послал парламентеров. Несколько казаков гарцевали перед валами и кричали жителям:
– Сдавайтесь, сдавайтесь! Сам царь, Петр Федорыч, обещает вам волю.
С крепостных батарей открыли огонь картечью, осажденные стреляли из бойниц по врагу, лили с навесов горячую смолу, скидывали бревна, швырялись камнями. Однако