– А кого мне представлять? – усмехнулся Волков – Не Екатерину Алексеевну же, Емельян Иванович…
– Значит, все-таки Пруссия – я тяжело вздохнул. Самый вздорный, непредсказуемый сосед. Беспринципный Фридрих может ударить в спину в любой момент. Впрочем, может ударить и по Екатерине. И похоже, в Берлине свой выбор уже сделали.
– Да Пруссия, Петр Федорович – с нажимом произнес “мое” имя сенатор – Вы остаетесь фигурой декоративной, после победы, уступаете трон сыну Павлу. Фредрих получает Варшаву, Панин становится канцлером.
– Значит, еще и Панины – я покачал головой. Как там говорил Ницше? Падающего толкни? Похоже трон под Екатериной прилично так зашатался.
– Разумеется, наша договоренность действенна в случае победы над Орловым – Волков слегк ослабил галстук-жабо под сюртуком – После “отречения”, вы получаете Константиновский дворец и полный пансион. Неплохо для беглого казака, не правда ли?
Сенатор презрительно улыбнулся, посмотрел в окно.
– Для казака это слишком много – я тоже усмехнулся в ответ – А для царя… это слишком мало. Эй, кто там!
Двери открылись, в зал вошла охрана.
– Взять его! – я ткнул пальцем в опешевшего Волкова – В холодную его. Пущай о жизни подумает.
Казаки схватили побледневшего сенатора, потащили его прочь.
Политика – это как игра в покер. Никогда нельзя принимать первую ставку. Ведь за ней всегда последует вторая. Посмотрим, кого и с чем пришлют мне Фридрих и Панины через месяц другой.
– Ваня, кто у нас там дальше? – я позвонил в колокольчик, в зал заглянул мрачный Почиталин – Что случилось?
– Беда, царь-батюшка. Поп-старовер на арском поле народ мутит. Собрал толпу, конец света скорый сулит. Ужо и митрополит Вениамин ждет тебя, выговорить за неустроение….
Мнда… Не было печали – принесла баба порося.
Уже около полуночи, когда Настасья Григорьевна Ростоцкая спала сладким сном, в её небольшом доме на Орбате раздался стук и шум. Кто-то стучал отчаянно в подъезд, потом и в ворота, а затем уже начал стучать и в окошки. Услыхавшая первою и поднявшаяся горничная приотворила окно и от страшной темноты на улице не могла увидать и различить никого, но по голосу узнала капитана капитана Зейделя.
– Отпирай скорей! – крикнул он.
Горничная разбудила лакея, послала отворять дверь подъезда, а сама побежала в спальню хозяйки.
Настасья Григорьевна, уже разбуженная шумом, сидела на постели и спросонья имела вид совершенно перепуганный.
– Пожар?! – воскликнула она при виде горничной.
– Никак нет! Ганс Христофорович стучится. Андрей уже отворяет им.
– Да что такое? Что ему нужно?
– Не знаю-с… Только в окно мне закричали: «Отпирай!» И голос такой у них отчаянный… Должно, приключилось что-нибудь.
В ту же минуту раздались по квартире скорые шаги капитана. Он вошёл в спальню, крикнул на горничную: «Пошла вон!» – и опустился в кресло около постели полураздетой женщины, как если бы пробежал десять вёрст без передышки.
– Что такое?! – ахнула Настасья Григорьевна. Капитан был ее любовником, случалось ему оставаться у неё ночью, но не являться так, вдруг…
Зейдель закрыл лицо руками, потом провёл ими по голове, а потом замахал ими на женщину. Жест говорил такое, что сразу и сказать нельзя. Целое происшествие! Событие внезапное и страшное.
– Господи Иисусе Христе! – перекрестилась Ростоцкая. – Да что же это ты? Говори скорей!
– Слушай, Настенька, слушай в оба! Дело важнейшее. Дело смертельное.
– Ох, что ты!
– Смертельное, тебе говорю. Либо мне сейчас помирать, либо нет! И всё от тебя зависит.
– О, Господи!
– Да. Слушай! Был я у князя светлейшего князя Орлова вечером! Праздновали насчет победы над московскими бунтовщиками.
– И что же?
– Решили банчок сообразить. Дулись в карты всю ночь. Я был в страшнейшем выигрыше. До семи тысяч хватил. А там всё спустил, что было с собой и что в столе найдётся, и не удовольствовался. Дом свой предложил… И дом проиграл!
– Как дом?! – вскрикнула Ростоцкая.
– Да так!
– Да нешто это можно! Ведь на деньги играют, сам ты всегда сказывал. А нешто на дома играют?
– Ничего ты не понимаешь, глупая женщина! – воскликнул капитан – Толком тебе говорю: всё спустил, ничего у меня нет. Часы – и те, почитай, князевы, если платить ему. И теперь мне остаётся одно – руки на себя наложить, застрелиться. Я вот так и порешил.
– С ума ты спятил?
– Нет, дело решённое! Вот сюда и приехал к тебе. И тут же вот около тебя и застрелюсь!
Зейдель вынул из большого кармана камзола пистолет и показал его. Ростоцкая ахнула и замахала руками:
– Стой! Стой! Выстрелит! Убьёшь!
– Не бойся, тебя не убью. А сам вот сейчас тут же застрелюсь, если ты не будешь согласна меня спасти.
– Да как же?! Что я могу? У меня денег всего…
– Многое можешь! Слушай!
И Зейдель, перебиваемый удивлёнными вопросами женщины, подробно рассказал ей, что не только можно играть на вещи и на дома, но можно ставить на карту и собак, и лошадей, и даже крепостных целыми деревнями.
– Всё нынче прошло! – прибавил капитан. – Чего-чего нынче у князя не выиграли и не проиграли.
Наконец, постепенно, чтобы сразу не перепугать чересчур Ростоцкую, капитан дошёл и до главного: солгав, конечно, он объяснил женщине, что у князя на вечере сегодня была поставлена на карту одним офицером его собственная законная жена и он отыгрался. Но так как он, Зейдель, не женат, то отыграться на этот лад не мог. У него никого нет, даже крепостных холопов нет. И для него одно спасение. Он просил князя позволить отыграть всё проигранное, поставя на карту женщину, хотя ему и чужую, но любящую его и готовую его спасти.
И Зейдель прибавил:
– Спаси меня, Настенька! Дозволь отыграться на тебе.
Женщина чувствовала, что сидит в каком-то сне наяву. Она не сразу поняла и заставила капитана снова повторить то же и снова объяснить всё. Наконец она поняла и зарыдала.
– Чего же ты?
– Как чего? Страшно.
– Да чего же страшно-то?
– Не знаю…
– Ну, как хочешь! Это одно спасение! Коли тебе меня не жаль, то Бог с тобой! Стало быть, больше ничего не остаётся…
Капитан снова взял пистолет в руки и стал осматривать его.
– Стой! Стой! – закричала Настасья Григорьевна.
И она выскочила из постели и ухватила его со всей силой за руки.
– Говори, Как быть? Что надо делать?
– Одеваться и ехать.
– Как одеваться?!
– Да так! И ехать со мной!
– Куда? – с ужасом вскрикнула женщина.
– К Орлову! В Кремль.
– Как к князю? Когда?
– Сейчас вот! Одевайся, и поедем!
– Да зачем?
– А затем, чтобы он тебя видел. Он без этого не согласен. Но я знаю, что, повидав тебя, он согласится. Ведь это только, конечно, к примеру, Настенька. Пойми! Проиграть я не могу. Приедешь, князь на тебя посмотрит… Ну, посидишь в гостиной… А я поставлю тебя на карту и отыграю свои тридцать тысяч.
– Как же то есть на карту? На стол лезть?
– Да нет, глупая! Уж ты одевайся, и поедем.
Настасья Григорьевна, не только перепуганная, но совершенно как бы очумелая, начала одеваться. Изредка она останавливалась, всхлипывала и говорила покорно:
– Ганс! Помилуй! Что же это такое?
Но капитан в ответ брал в руки пистолет и поднимал его к виску.
Через четверть часа капитан и Ростоцкая сидели уже в его санях и среди ночи быстро двигались по вымершим переулкам. Гвардейцы Орлова частым гребнем прошлись по Москве, похватали и поубивали бунтующих.
Когда они въехали во двор Теремного дворцау, женищан видела длинный ряд ярко освещённых окон, на неё напал такой страх, что она готова была выскочить из экипажа и броситься бежать. Капитан предвидел это и был настороже.
– Ничего, ничего, не бойся! Всё это пустое! Ты и не увидишь никого. Только, говорю, посидишь в гостиной.
Капитан и его любовница поднялись по парадной лестнице дворца. Люди в швейцарской не обратили на женщину никакого внимания. Не то видали они, служа у чудодея-князя. И теперь даже они отлично знали, зачем является среди ночи незнакомая им барынька.
Капитан провёл женщину в гостиную, усадил, а сам пошёл в залу, откуда доносились десятки весёлых голосов. Ростоцкая настолько оробела, что сидела, как кукла, как бы ничего не сознавая и не понимая. Долго ли она просидела, ей было даже невозможно сообразить, настолько всё путалось в голове. Но, наконец, двери отворились, появился её «Миленький», а за ним высокая фигура князя. Орлов был в распахнутом на груди генеральском мундире, от него пахло вином.
Женщина невольно поднялась с кресла.
– Здравствуйте! Очень рад с вами познакомиться! – выговорил князь любезно – Вы решаетесь помочь капитану в беде?
Ростоцкая молчала.
– Отвечайте же, сударыня!
– Отвечай, Настенька! – Зейдель притопнул – Князю нужно это знать. Скажи, добровольно ли ты согласна.
– Добровольно! – через силу и еле слышно произнесла женщина.
– Вам известно, что будет, если капитан проиграет?
– Нет-с…
– Как нет?! – воскликнул Зейдель – Я же тебе два часа пояснял! Но ведь это не наверно… Вот и князь скажет! По всей видимости, я выиграю. Говори, что тебе всё известно и что ты согласна.
Наступило молчание.
– Говори же, Настенька. А то я сейчас же, вот тут, исполню то, о чём я тебе сказывал. Знаешь, что тут у меня в камзоле… Говори, согласна?
– Согласна! – пролепетала женщина.
– Ну-с, в таком случае позвольте мне получше вас разглядеть! Хоть я вижу, что вы очень привлекательны, но всё-таки это дело серьёзное и зря поступать нельзя! – усмехаясь, выговорил князь серьёзным голосом, но видно было, что он сдерживает смех при виде перепуганной женщины.
Орлов взял канделябр о четырёх свечах и приблизился к Ростоцкой, которая, хотя и глядела дикими глазами, была всё-таки красива.
– Вы прелестны, сударыня! – сказал князь. – По справедливости, вы могли идти за пятьдесят тысяч… Но вот что неладно…