– Магнификат, – по-французски ответил поручик – В Питер на Сенной торг, поди, много рязанского гриба везут.
– Коробами, на лодках… по каналам тоже… Мохом укроют и везут… Из Новгородской округи тоже…
– Екатерина – ляпнув, не подумал, произнес Ушаков – Сказывают, до грибов охоча…
Сам осекся, испуганно посмотрел на Полтева.
– Жалко тебе ее?? – опять влоб, как в прошлый разговор, спросил Ефим.
– Так молвят сынок у нее есть, от Орлова. Граф Бобринский. Двенадцать лет мальчику.
– Выблядку! – выругался Полтев – Наблядовала с любовниками, а ты жалеешь! Лучше народ пожалей. Или мужа ее умученного Петра. Или Павла, покровителя нашего, пожалей.
– А я что, а я ничего – забормотал Ушаков – Ты главное дело сделай… А там Павел с Паниными порешит всех орловских…
Затрубил рожок форейтора, во двор в окружении нескольких всадников заехала большая, с опущенными шторками золоченая карета с византийским орлом на двери. Полтев очнулся, поднялся на колени. Выхватил из-за пояса пистолеты, по одному проверил порох на полке. Сухой!
Всадники, покрутившись, ускакали. Лакеи столпились у дверей, солдаты встали возле кареты. Ефим заметил среди них хмурого Аполлона. Тот смотрел в парк, как бы кивая сам себе.
Наконец, на крыльце показалась Екатерина в сопровождении свиты. Невысокая, полноватая женщина в синем, дорогом платье. Сверху короткая шубка, на голове маленькая золотая корона. Полтев на мгновение залюбовался императрицей, но потом пересилил себя, рывком встал, выбежал на дорогу перед крыльцом. Рядом с Екатериной шел разодетый высокий мужчина. Васильчиков! Нынешний фаворит царицы – сообразил Ефим, подбегая к карете.
– Кто таков?! – закричал носатый лакей, спрыгивая с запяток. И тут же получил рукояткой пистолета в лоб, покачнулся, упал в снег.
– Караул! – закричал Аполлон поднимая мушкет к плечу. Начали вскидывать ружья и солдаты конвоя. Полтев, не глядя на них, прицелился в побледневшую Екатерину. Спустил курок. Порох вспыхнул, раздался выстрел. Но в этот самый момент Васильчиков рванулся вперед, заслонил собой императрицу. Пуля ударила его в грудь, он покачнулся. Закричали слуги, резко запахло порохом. Полтев поднял второй пистолет, попытался прицелиться. Но шатающийся фаворит заслонял собой Екатерину.
И тут выстрелили солдаты. Полтев почувствовал два удара в правое плечо и живот.
– Аааа! – заорал от боли Ефим. Еще больше пуль его ранил страшная, невыносимая ложь. Как бычка на убой привели в Зимний!
Со стоном бывший поручик упал на колено, нажал курок на втором пистолете. Его ствол в последний момент успел повернуть в сторону Ушакова. Уже валясь на снег, увидел, что во лбу Аполлона появился третий глаз.
Раздался еще один выстрел. Пуля последнего стрелявшего солдата попала точно в сердце Полтева.
Глава 11
Дело, ради которого я решил задержаться в Казани касалось заговорщиков. Шешковский закончил следствие над “державинскими” и передал документы в суд. Поступили копии бумаг и мне.
Я бы мог уйти с полками к Нижнему и пустить все на самотек, тем более Судебник четко описывал ситуацию покушения на царя и убийство беременной женщины. Виселица и точка. Но как водится были нюансы. Шешковский определил в заговорщики Колю Харлова. Он был несовершеннолетний и не попадал под взрослые законы. А отдельных подростковых у меня не было. Кроме того в группу Державина входила женщина – княгиня Курагина и ее старик-отец.
Судьи, страхуясь, частным образом запросили через Почиталина мое мнение. Я принялся думать и взвешивать. С одной стороны хотелось отомстить. Да и генералы давили на меня – требовали повесить не только прямых заговорщиков, но и всех схваченных в ходе облав дворян. А заодно и Бибикова. С другой стороны, надо проявить милосердие. Но для этого осужденные должны раскаяться… Дворяне же каятся не хотели – показывали свой норов, да спесь.
– Привели, царь-батюшка! – от сложных размышлений меня отвлек заглянувший в дверь кабинета Почиталин.
– Заводите.
Державин был одет в порванный форменный сюртук, небрит и вслокочен. Глаза красные – от недосыпа. Пытать на дыбе Шешковскому я запретил, зато подсказал пару других, “продвинутых” способов получить показания от заговорщиков. В первую очередь о сообщниках в городе. Это представлялось самым важным в ходе следствия. На ногах у Державина были кандалы, которые он поддерживал, продевши сквозь носовой платок.
– Гавриил Романович, вы желали со мной перемолвиться?
Я откинулся в кресле, сложил руки на груди, давая понять, что не собираюсь давать спуску поэту.
– Пришел просить вас за Петю Харлова – помявшись произнес Державин – И за Агату.
– Княжну Курагину?
– Так.
– И о чем же вы думали, когда втягивали в ваши кровавые игрища подростка и девицу?!
– Казните нас с Жилковым – тяжело вздохнул Державин – Мы виноваты. Пощадите Харлова и Курагину!
Поэт мрачно уставился в пол.
– А вы пощадили беременную Татьяну??
Я встал, подошел вплотную к поэту. Державин упрямо смотрел вниз.
– Любите ее? – я присел на краешек стола.
– Кого? – поэт наконец поднял взгляд.
– Курагину.
Державин предательски покраснел.
– Она обручена с Жилковым!
– Какой-то мезальянс получается – как же меня достало выбивать правду из поэта. Может и правда, дыба это не такой уж плохой вариант? – Поручик томского полка и княжна…
– Они любят друг друга!
– А что батюшка ее говорит?
– Он… ничего не знает.
Вот это номер.
Державин опять уставился в пол.
– Так любите или нет?
Я решил дожать ситуацию.
– Люблю! – с вызовом ответил поэт – Но она с другим обручена.
– И будет век ему верна… – автоматически из Пушкина ответил я.
– Так и есть – согласился Державин.
– Не долго она будет ему верна – пожал плечами я – Заговор да убийство… Смерть через повешение.
– Неужель и над девицей не смилуетесь? – теперь поэт сильно побледнел.
– Я бы смиловался… ежели и вы сделали несколько шагов навстречу.
– Каких?
– Вот текст нового гимна – я достал из под сюртука лист со словами песни Боже царя храни – Перед смертью, прочитаете на эшафоте. Если сделаете – пощажу и Курагину и Харлова.
Державин уставился в лист, зашевелил губами.
…Царствуй на славу, на славу нам!
Царствуй на страх врагам,
Царь православный!..
– Кто же сие написал? Вы??
– Вам какая разница? Попросите прощение, споете гимн, я объявлю о помиловании Харлова и Курагиной.
Державин задумался, вцепившись в звенья цепи. Наконец, кивнул:
– Я согласен!
– Ну вот и ладно! Учите слова. И молитесь Богу. Скоро предстанете перед Ним.
Казнь заговорщиков была назначена на 20-е февраля.
Весь вечер 19-го на площади казанского Кремля стучали топоры – плотники мастерили эшафот и виселицы.
– Может сей разговор перенести на другой день? – ко мне в кабинет напросился Рычков с докладом. И теперь он опасливо косился в сторону окна.
– Петр Иванович! – мне пришлось одернуть министра – Не отвлекайтесь.
– … таким образом весь бюджет российской империи составляет около семи миллионов рублей. Две трети идет на содержание армии и флота, причем снабжаются полки напрямую с определенных губерний и городов. Основные подати – подушная. До трети доходов, а также и таможенные сборы… Думаю и у нас так будет.
– Откуда сие известно? – поинтересовался я, разглядывая документы по бюджету казанской и оренбургской губерний. Месяц назад я попросил Рычкова начать работы по приведению в порядок финансов, и вот теперь, он принес мне первые наброски.
– Много лет состоял в переписке с некоторыми сенаторами…. – промямлил Рычков, опять косясь на окно. Боится. Надо его отвлечь.
– Вопросов у нас много для обсуждения. Я попью чаю, а вы что предпочитаете – чай, кофий, сбитень, вино?
– От чая не откажусь, Петр Федорович! – облегченно вздохнул Рычков.
– Ваня! – звоном колокольчика я вызвал Почиталина – Попроси на кухне приготовить нам чай и предупредите тех кто ждёт аудиенции что придётся подождать. Пусть тоже попьют там что желают.
Рычков начал доклад по делам новообразованной камер-коллегии. Всё было как обычно, денег не хватает, армия пожирает все средства. Старообрядцы-фискалы стараются, но торговля упала, платежеспособный народец из городов разбежался. Министр предложил ввести обратно в оборот откупа. Некоторые купцы – тот же Сахаров – готовы внести в казну средства авансом за установление монополий.
– Тут всё просто, Петр Иванович. Польза для казны от этого откупа будет меньше того вреда, который такая монополия принесет.
– На что же хлеб покупать? – вздохнул Рычков – Месяц другой и армия нас объест. Никакой казны не хватит. А ведь народец из крестьян идет и идет. Зерно то с прошлого года вдвое вздорожало!
– Устройте по городам государевы склады. Я об том уже повелел в Оренбурге. По урожаю скупайте хлеб, по зиме, как цены пойдут вверх больше трети от прошлой цены – продавайте.
Ничего лучшего, чем зерновые интервенции – человечество не придумало.
– Подготовьте росписи бюджетов всех провинциальных городов и уездов до 1 июня. Полагаю необходимо отменить все внутренние таможенные пошлины. Это оживит торговлю.
– Продолжать ли выдавать пролетные грамоты купцам? – поинтересовался министр, записывая мои указания.
– Продолжайте. Но только тем, кто письменно присягнул.
– Нам бы еще новых инвенций для торговли – осторожно произнес Рычков – Зело полезное начинание, вона аж из Нижнего приехали поглядеть на лампы керосиновые да примуса.
– Из Новгорода приехали купцы? Тайники опросили торговых людей?
– Об сем не ведаю – пожал плечами министр – Думаю, да.
– Пришли ка мне кто у них там в головах. Поговорю с ним.
Пора было получить разведывательную информацию, что называется из первых рук.