В полумиле от избушки, на вершине горного массива, который индейцы называют Солнечной Скалой, Казан и Серая волчица нашли для себя приют. Отсюда они отправлялись в долину на охоту, и часто до них доносился голос молодой женщины:
– Казан, Казан, Казан!
В эту долгую зиму Казан делил своё время между избушкой Иоанны и логовищем Серой волчицы.
Затем наступила весна, и с нею пришла Великая перемена.
Глава VIIIВеликая перемена
Скалы, горки и долины уже стали согреваться солнцем. Почки на тополях готовы были распуститься. Запах от можжевельника и от сосновой хвои становился гуще с каждым днём, и повсюду, во всех этих диких местах, в лесах и по долине, слышался весёлый рокот весенних потоков, искавших свой путь к Гудзонову заливу. В этом великом заливе слышались гром и треск ледяных громад, точно от пушечных выстрелов раскалывавшихся в раннем ледоходе и сгромоздившихся у выхода в Северный Ледовитый океан, и это было причиной того, что, несмотря на апрель, всё-таки иногда с той стороны дул резкий, случайный зимний ветер.
Казан нашёл для себя надёжное убежище от ветра. Ни малейшее дуновение не проникало в согретое солнцем местечко, которое выбрал для себя этот полуволк, полусобака. Он чувствовал себя здесь гораздо спокойнее, чем за все эти шесть месяцев ужасной зимы, долго спал и видал сны.
Серая волчица лежала рядом с ним, прямо на животе, протянув вперёд лапы, с вечно бодрыми зрением и обонянием, чтобы в любую минуту различить в воздухе запах человека. А запах человека действительно носился в тёплом весеннем воздухе, как и запах от можжевельника и от сосновой хвои. Она с беспокойством поглядывала на Казана, когда он спал, и иногда не отрывала от него глаз. Серая спина её ощетинивалась всякий раз, как он видел во сне что-нибудь такое, от чего начинали шевелиться волосы и у него на затылке. Она начинала слегка подвывать, когда он оттягивал назад губы и обнажал белые длинные клыки. Но в большинстве случаев Казан лежал спокойно, иногда вытягивая ноги, подёргивая плечами и раскрывая пасть, что обыкновенно всегда бывает с собаками, когда они видят сны; и всякий раз он видел во сне, что в дверях избушки на равнине показывалась голубоглазая женщина в наброшенной на плечи шали, держала в руках чашку и звала его к себе: «Казан, Казан, Казан!»
Этот голос доносился до самой вершины Солнечной Скалы, и Серая волчица настораживала уши. Казан вздрагивал и в следующий за тем момент пробуждался и вскакивал на ноги. Он подбегал к самому краю обрыва, нюхал воздух и вглядывался в долину, расстилавшуюся у него под ногами.
С долины снова доносился до него женский голос, и Казан взбегал на скалу и скулил. Серая волчица тоже подходила к нему и клала ему свою морду на плечо. Теперь уж она понимала, что мог означать этот голос. Днём и ночью она боялась его даже больше, чем запаха и звуков от других людей.
С тех пор, как она рассталась со стаей волков и отдала всю свою жизнь Казану, этот голос стал для неё самым злейшим врагом, и она возненавидела его. Ибо он отнимал у неё Казана. И откуда бы он ни исходил, Казан всюду за ним следовал.
Ночь за ночью он похищал у неё её друга и заставлял её бродить одну под звёздами и луной, верную ему в своём одиночестве и ни единого раза не отозвавшуюся на призывы её диких братьев и сестёр, доносившиеся до неё из лесов и из глубины долины. Обыкновенно она ворчала на этот голос и, чтобы показать своё нерасположение к нему, слегка кусала Казана. Но в этот день, когда голос раздался в третий раз, она забилась глубоко в расщелину между двумя скалами, и Казан мог видеть только сверкавшие злобой её глаза.
Казан нервно побежал по протоптанной ими тропинке на самую вершину Солнечной Скалы и остановился в нерешительности. Весь день вчера и сегодня он испытывал беспокойство и угнетение. Что-то, казалось, висело в воздухе, что задевало его за живое, и это что-то он не видел, не слышал и даже не обонял, но мог чувствовать отлично. Он возвратился к расщелине между скал и стал нюхать, повернувшись в сторону Серой волчицы. Обыкновенно она повизгиваниями звала его к себе. Но теперь её ответом было то, что она подняла кверху губы и оскалила белые клыки.
В четвёртый раз долетел до них голос, и так ясно, отчётливо, и она у себя в темноте между двумя скалами с яростью схватила зубами что-то невидимое. Казан опять пошёл по тропинке и опять остановился в нерешительности. Затем стал спускаться вниз. Это была узенькая, извилистая тропинка, протоптанная лапками и когтями взбиравшихся на Солнечную Скалу животных.
Сойдя до полугоры, Казан более уже не сомневался и со всех ног побежал к избушке. Благодаря не умиравшему в нём инстинкту дикого зверя он всегда приближался к ней с осторожностью. Он никогда не предупреждал о себе, и в первую минуту Иоанна удивилась, когда, оторвав глаза от ребёнка, вдруг увидела в открытой двери голову и плечи Казана. Ребёнок запрыгал и захлопал в ладоши от удовольствия и затем с лепетом протянул руки к Казану. Иоанна тоже протянула к нему руку.
– Казан! – крикнула она ласково. – Иди сюда, Казан!
Дикий красный огонёк в глазах у Казана медленно стал смягчаться. Он ступил передней лапой на порог и остановился. Молодая женщина позвала его вновь. Как вдруг ноги под ним подкосились, он поджал под себя хвост и вполз с чисто собачьей манерой, точно совершил какое-нибудь преступление. Он любил тех, кто жил в этой избушке, но саму избушку ненавидел. Он ненавидел все избушки вообще, потому что от них веяло на него плетью, дубиной и рабством. Подобно всем ездовым собакам, он предпочитал снег в качестве постели и ветви елей в качестве убежища.
Иоанна протянула руку к его голове, и от её прикосновения по всему его телу пробежала странная радостная дрожь, которая вознаградила его за Серую волчицу и за всю дикую свободу. Он поднял голову, и его морда вдруг оказалась у неё на ладони, и он закрыл глаза, в то время как это удивительное маленькое создание, этот ребёнок, который составлял для него всегда такую загадку, топотал по его спине своими ножками и тащил его за бурую шерсть. Он любил эти детские побои даже ещё больше, чем прикосновение руки Иоанны.
Без малейшего движения, не обнаруживая ни одного мускула на своём теле, Казан лежал, как сфинкс, и едва дышал. Не раз эта его поза заставляла мужа Иоанны предостерегать её. Но волчья кровь в Казане, его дикая отчуждённость и даже его дружба с Серой волчицей только больше заставляли её любить его. Она понимала его и доверяла ему вполне.
В дни последнего снега Казан показал себя на деле. Проезжал мимо на собаках какой-то зверолов. Маленькая Иоанна заковыляла к одной из его собак. Последовали злобное щёлканье челюстями, крик ужаса со стороны матери и возгласы людей, побежавших к собакам. Но Казан опередил их всех. С быстротою пули он примчался к собаке и схватил её за горло. Когда их разняли, то собака была уже мертва. Иоанна думала об этом теперь, когда её ребёнок прыгал и тормошил Казана за голову.
– Славный, хороший Казан! – воскликнула она ласково, приблизив к его морде своё лицо почти вплотную. – Мы рады, Казан, что ты пришёл, потому что эту ночь ребёночек и я должны провести только вдвоём. Папа уезжает на пост, и в его отсутствие ты будешь нас охранять.
Она завязывала ему нос концом своей длинной, свешивавшейся шали. Это всегда забавляло ребёнка, потому что, несмотря на весь стоицизм Казана, ему всё-таки хотелось иной раз нюхать и чихать. Это, впрочем, забавляло и его самого. Он любил запах шали Иоанны.
– Ты будешь защищать нас, если понадобится? – продолжала она. – Да?
И она быстро встала на ноги.
– Надо запереть дверь, – сказала она. – Я не хочу, чтобы ты сегодня от нас убегал. Ты должен остаться с нами.
Казан отправился к себе в угол и лёг. Как там, на вершине Солнечной Скалы, носилось в воздухе что-то странное, что смущало его, так и здесь теперь была в хижине какая-то тайна, которая его волновала. Он нюхал воздух, стараясь понять этот секрет. В чём бы он ни состоял, но ему казалось, что и его госпожа тоже захвачена этой тайной. И она действительно достала все свои пожитки, разбросала их по всей избушке и стала связывать их в узлы. Поздно вечером, перед тем как ложиться спать, Иоанна подошла к нему и долго его ласкала.
– Мы уезжаем отсюда, – шептала она, и что-то похожее на слёзы слышалось в её голосе. – Мы едем домой, Казан. Мы отправляемся на родину, где есть церкви, города, музыка и разные красивые вещи. Мы и тебя возьмём с собою, Казан!
Казан не понял её. Но он был счастлив от того, что женщина была так близко к нему и разговаривала с ним. В такие минуты он забывал о Серой волчице. Собака побеждала в нём волка, и женщина с её ребёнком составляли собою весь его мир. Но когда Иоанна улеглась спать и всё в избушке вдруг затихло, к нему вернулось его прежнее беспокойство. Он вскочил на ноги и стал пытливо ходить по комнате, обнюхивая её стены, дверь и вещи, которые укладывала Иоанна. Он тихонько заскулил, Иоанна, которая ещё не спала, услышала его и проговорила:
– Успокойся, Казан! Лежи смирно и спи!
Долго после этого Казан стоял в волнении среди комнаты, прислушивался и дрожал. А издалека чуть слышно до него доносился призыв Серой волчицы. Но в эту ночь он уже не был криком одиночества. Он пронизывал Казана насквозь. Он подбежал к двери, поскулил около неё, но Иоанна уже спала глубоким сном и не услышала его. И ещё раз он услышал вой, но всего только один раз. А затем снова водворилась тишина. Он улёгся у самой двери.
Проснувшись рано утром, Иоанна нашла его там; он всё ещё был настороже и во что-то вслушивался. Она отворила ему дверь, и он моментально от неё убежал. Его ноги едва касались земли, так быстро он мчался по направлению к Солнечной Скале. Ещё с долины он смотрел на её вершину, которая была залита золотыми лучами восхода.
Он добежал до узенькой, вившейся изгибами тропинки и быстро стал всползать по ней, как червяк.
Серая волчица уже не встречала его, как раньше. Но он чуял её прис