утствие, и в воздухе пахло ещё чем-то, чего он ещё не знал. Он знал только, что это была именно та странная вещь, которая до сих пор так беспокоила его. Это была жизнь. Что-то живое и одушевлённое вторглось вдруг в это его жилище, которое он выбрал для себя вместе с Серой волчицей. Он оскалил острые зубы и с вызывающим ворчанием приподнял губы. Насторожившись, готовый прыгнуть, подняв голову и выпрямив шею, он подошёл к отверстию между двумя скалами, куда накануне уединилась Серая волчица. Она всё ещё была там. И вместе с нею там было ещё и нечто другое. Минуту спустя уже вся воинственность Казана оставила его. Торчавшая на спине щетина опустилась, уши насторожились вперёд, он просунул голову и плечи в отверстие между скалами и ласково заскулил. Серая волчица ответила ему тем же. А затем Казан отошёл назад и стал смотреть на восходившее солнце. Потом он лёг, но так, что его тело загородило собою вход в логовище между двух скал.
Серая волчица стала матерью.
Глава IXТрагедия солнечной скалы
Весь этот день Казан защищал вход в расщелину на Солнечной Скале. Что-то говорило ему, что он принадлежал теперь именно ей, а не избушке. Зов, который доносился до него с долины, уже не трогал его. В сумерки Серая волчица вышла из своего убежища, стала прижиматься к нему, визжать и тихонько покусывать его за лохматый затылок. А он, подчиняясь инстинкту своих предков, в свою очередь лизал её в морду языком. Затем Серая волчица широко раскрыла пасть и стала смеяться короткими, отрывистыми дыханиями, точно задыхаясь от быстрого бега. Она была счастлива, и, как только из глубины логова до них донёсся жалобный писк щенков, Казан тотчас же завилял хвостом, а Серая волчица бросилась к детёнышам.
Крик щенков и отношение к нему Серой волчицы преподали Казану первый урок, как должен вести себя отец. Инстинкт опять подсказал ему, что Серая волчица уже не могла больше отправляться с ним на охоту и должна была оставаться дома, на Солнечной Скале. Поэтому, как только взошла луна, он ушёл один и возвратился с зайцем в зубах. Он поступил как дикий зверь, и Серая волчица ела с наслаждением. И он понял, что с этой поры уже должен был каждую ночь отправляться на охоту, чтобы прокормить Серую волчицу и через неё маленькие визжавшие существа, где-то скрытые от него в расщелине между двумя скалами.
На следующий день, и ещё на следующий, и ещё на следующий он так и не подходил к избушке, хотя и слышал голоса мужчины и женщины, которые звали его к себе. А на пятый день он наконец соскучился и пошёл. Иоанна и ребёнок так обрадовались ему, что она стала обнимать его, а ребёнок запрыгал, засмеялся и стал взвизгивать, тогда как мужчина всё время стоял настороже, следя за каждым их движением, и показывал взглядом, как он был этим недоволен.
– Я всё-таки боюсь его, – уже в сотый раз повторял он Иоанне. – Что-то волчье у него в глазах. Он ведь предательской породы. Иногда мне хочется вовсе не видеть его в нашем доме.
– А если бы его не было у нас, – возражала Иоанна с дрожью в голосе, – то кто бы тогда спас нашего ребёнка?
– Правда, я всё забываю об этом… Казан, подлец ты этакий, ведь и я тоже привязался к тебе!
И он ласково потрепал Казана по голове.
– Интересно, как бы он ужился здесь с нами? – продолжал он. – Ведь он привык слоняться по лесам. Это могло бы показаться даже очень странным.
– И всё-таки он вот приходит ко мне, – ответила она, – хоть и привык слоняться по лесам. Вот потому-то я так и люблю Казана! Тебя, ребёнка и потом Казана. Казан! Дорогой мой Казан!
Всё это время Казан чувствовал и даже обонял ту таинственную перемену, которая происходила в избушке. Иоанна и её муж непрестанно говорили о своих планах всякий раз, как оставались вдвоём, а когда он уезжал, то она разговаривала о них с ребёнком и с Казаном. И каждый раз, как он в течение этой недели спускался к хижине, он испытывал всё большее и большее беспокойство, пока наконец и сам мужчина не заметил происходившую в нём перемену.
– Должно быть, Казан догадывается, – обратился он однажды вечером к Иоанне. – Вероятно, он уже чувствует, что мы собрались уехать. – А затем добавил: – Опять сегодня река вышла из берегов. Боюсь, что это задержит нас здесь ещё на неделю и даже более.
В эту самую ночь, когда луна осветила своим золотым светом самую вершину Солнечной Скалы, из своего логова вышла Серая волчица и вывела за собой троих ещё ковылявших на ногах волчат. Было что-то забавное в этих маленьких шариках, которые стали кататься около Казана и совать свои мордочки в его шерсть, – и это напоминало ему о ребёнке. По временам они точно так же повизгивали и старались встать на все четыре свои ноги, точно так же безнадёжно, как и маленькая Иоанна, когда пыталась пройтись на ножках. Он не ласкал их, как это делала Серая волчица, но прикосновение к ним и их детские повизгивания наполняли его радостью, которой он ещё не испытывал ни разу.
Луна стояла как раз над ними, и ночь почти нельзя было отличить от дня, когда он отправился на охоту для Серой волчицы. У подошвы кряжа проскакал перед ним крупный белый кролик, и он погнался за ним. Он оказался в целой миле расстояния от Солнечной Скалы, когда ему удалось поймать его.
Когда он возвратился к узенькой тропинке, которая вела на вершину Солнечной Скалы, то вдруг в удивлении остановился. На тропинке ещё держался тёплый запах чьих-то чужих ног. Кролик вывалился у него из зубов. Каждый волосок на всём его теле зашевелился, точно от электричества. То, что он обонял, вовсе не было запахом зайца, куницы или дикобраза. Вся тропинка была исцарапана когтями рыси. В ту же минуту, когда он быстро стал взбираться на вершину скалы, до него донёсся тяжкий, жалобный вой. Что-то подсказало ему, что там было неблагополучно. Казан стал подниматься всё выше и выше, готовый немедленно же вступить в бой, и с осторожностью внюхивался в воздух.
Серой волчицы уже не оказалось на лунном свете в том месте, где он её оставил. У входа в расщелину между двух скал валялись безжизненные, холодные трупики трёх щенят. Рысь растерзала их на куски. Завыв от горя, Казан приблизился к двум скалам и просунул между них голову. Серая волчица оказалась там и мучительным воем стала звать его к себе. Он вошёл и стал слизывать кровь с её плеч и головы. Весь остаток ночи она простонала от боли. А на заре она выползла из своего логова к окоченевшим уже трупикам, валявшимся на скале.
Здесь Казан увидел, как ужасна была работа рыси. Серая волчица была слепа не на один день и не на одну ночь, а навсегда. Мрак, который уже никакое солнце не смогло бы рассеять, стал для неё её вечным покрывалом. И, может быть, опять чисто животный инстинкт, который иногда бывает могучее и действительнее, чем разум у человека, подсказал Казану объяснение того, что случилось. Ибо он знал теперь, что она уже беспомощна, и даже более, чем те маленькие создания, которые только несколько часов тому назад ползали при лунном свете. И весь день он оставался около неё.
Напрасно потом Иоанна звала к себе Казана. Её голос долетал до Солнечной Скалы, и голова Серой волчицы ещё теснее прижималась к Казану, а он начинал зализывать ей раны, откинув уши назад. К вечеру Казан оставил Серую волчицу надолго одну, чтобы сбегать на равнину и поймать для неё кролика. Серая волчица потыкала носом в мех и в мясо кролика, но не ела. А ещё позже Казан всё-таки принудил её пробежаться с ним по долине. Больше уж он не хотел оставаться на вершине Солнечной Скалы и не желал, чтобы там оставалась и Серая волчица. Шаг за шагом он свёл её по извилистой тропинке вниз, подальше от её мёртвых волчат. Она могла двигаться, только когда он был близко к ней, так близко, что она могла бы касаться носом его усеянного рубцами бока.
Они добрались наконец до той точки, откуда нужно было уже сделать до земли прыжок в четыре фута, и тут только Казан понял вполне, как ужасно беспомощна стала теперь Серая волчица. Она скулила и съёживалась в комок двадцать раз, прежде чем отважиться на прыжок, и когда наконец прыгнула на все четыре ноги, то повалилась колодой прямо к ногам Казана. После этого Казан уже не распоряжался ею так строго, потому что это падение убедило его в том, что она могла быть в безопасности только тогда, когда действительно касалась носом бока своего проводника. Она следовала за ним покорно, когда они вышли на долину, всё время нащупывая своим плечом его бедро.
Казан бежал к зарослям на дне высохшего ручья, находившимся в полумиле расстояния от них, и на таком коротком расстоянии Серая волчица раз двадцать оступалась и падала.
Всякий раз, как она падала, Казан всё больше и больше понимал, что такое слепота. Один раз он бросился за кроликом, но не сделал и дюжины прыжков, как остановился и поглядел назад. Серая волчица не двинулась с места ни на дюйм. Она стояла как вкопанная, нюхала воздух и поджидала его возвращения. Целую минуту Казан, со своей стороны, поджидал её к себе. Но затем ему пришлось всё-таки вернуться к ней самому. Но и вернулся-то он именно к тому самому месту, где её и оставил, зная, что всё равно она не двинется без него ни на шаг.
Весь этот день они провели в зарослях. К вечеру он побежал к избушке. Иоанна и её муж всё ещё находились там. Целые полчаса Иоанна провозилась с ним, всё время разговаривая с ним и лаская его руками, и Казаном вдруг снова овладело прежнее беспокойное желание остаться с нею совсем и уже больше никогда не возвращаться в леса. Чуть не целый час он пролежал на подоле её платья, касаясь носом её ног, в то время как она шила какие-то предметы для ребёнка. Затем она встала, чтобы приготовить ужин, и Казан тоже поднялся вместе с нею, довольно неохотно, и направился к двери. Его уже звали к себе Серая волчица и мрак ночи, и он ответил на этот зов тем, что грустно передёрнул плечами и поник головой. А затем по его телу пробежал знакомый трепет; он улучил момент и выбежал из избушки. Когда он добежал до Серой волчицы, то всходила уже луна. Она приветствовала его возвращение радостным визгом и стала тыкать в него своею слепою мордой. И в своём несчастии она казалась более счастливой, чем Казан в полном расцвете своих сил.