С этих пор в течение нескольких дней продолжался поединок между этой слепой верной Серой волчицей и молодой женщиной. Если бы Иоанна знала о том, что происходило в зарослях, если бы только она могла видеть это бедное создание, для которого Казан составлял всю его жизнь, солнце, звёзды, луну и пропитание, то она только помогла бы Серой волчице удержать его. Но она этого не знала и потому всё чаще и чаще стала кликать к хижине Казана, и успех всегда оставался на её стороне.
Наконец наступил великий день – это был восьмой день после происшествия на Солнечной Скале. Ещё двумя днями раньше Казан завёл Серую волчицу в лесные пространства, тянувшиеся вдоль реки, и там её и оставил на ночь, а сам побежал к знакомой избушке. И вот тут-то крепкий ремень прикрепили к его ошейнику и привязали к кольцу, вбитому в стену. Иоанна с мужем поднялись на следующий день чуть свет. Солнце только ещё всходило, когда они отправились в путь. Мужчина нёс на руках ребёнка, а Иоанна вела на ремне Казана. Иоанна обернулась и в последний раз посмотрела на избушку, и Казан услышал, как она глубоко вздохнула. А затем они спустились к реке. Громадная лодка уже была вся нагружена их имуществом и ожидала их самих. Иоанна взошла в неё первая с ребёнком на руках. Затем, всё ещё не спуская Казана с привязи, она притянула его к себе, так что он всем своим телом должен был улечься у её ног.
Когда они отплыли, то солнце стало припекать спину Казану, и он закрыл глаза и так и оставил свою голову на руке у Иоанны. Затем он услышал вздох, которого не заметил её муж, когда они проезжали мимо группы деревьев. Иоанна замахала избушке рукой, и она тотчас же скрылась за этими деревьями.
– Прощай! – закричала она. – Прощай!
И затем опустила лицо к Казану и к ребёнку и заплакала.
Мужчина перестал грести.
– Тебе жаль, Иоанна? – спросил он.
Затем они поплыли мимо леса, и Казан вдруг почуял долетевший до него запах Серой волчицы и жалобно завыл.
– Тебе жаль, что мы уезжаем? – повторил муж.
Она замотала головой.
– Нет, нисколько, – ответила она. – Но только я всегда жила здесь, в лесах, привыкла к свободе, и здесь был мой дом!
Они проехали мимо белой песчаной косы, которая скоро осталась позади них. Казан вдруг встрепенулся, выпрямился и стал на неё смотреть. Мужчина окликнул его, и Иоанна подняла голову. Она тоже посмотрела на косу, и вдруг ремень выскользнул у неё из руки и странный блеск засветился у неё в голубых глазах. На конце этой песчаной косы она увидала какого-то зверя. Это была Серая волчица. Она следила за Казаном слепыми глазами. Наконец поняла и она, эта верная Серая волчица. Она по запаху догадалась о том, что не могли увидеть её глаза. Запах Казана и людей донёсся до неё одновременно. А они всё уплывали и уплывали.
– Смотри! – прошептала Иоанна.
Мужчина обернулся. Серая волчица уже стояла передними лапами в воде. И теперь, когда лодка отплывала всё дальше и дальше, она подалась от воды назад, села на задние лапы, подняла голову к солнцу, которого не могла уже больше видеть, и на прощанье жалобно и протяжно завыла.
Лодка вдруг накренилась. Бурое тело мелькнуло в воздухе, и Казан бросился в воду.
Мужчина схватился за ружьё. Иоанна остановила его рукою. Лицо её было бледно.
– Пусть он идёт к ней! – сказала она. – Не мешай ему, пусть идёт! Его место при ней.
Доплыв до берега, Казан стряхнул с себя воду и в последний раз посмотрел на молодую женщину. В это время лодка огибала излучину. Ещё момент – и всё уже скрылось. Серая волчица победила.
Глава XВ дни пожара
С той самой ночи, как на Солнечной Скале произошло событие с рысью, Казан всё менее и менее живо представлял себе те дни, когда он был ездовой собакой и бежал впереди запряжки. Ему не удавалось забыть о них вполне, и они вставали в его памяти, точно огни, светившиеся во мраке ночи. И подобно тому, как датами в жизни человека служат его рождение, день свадьбы, освобождение из плена или какой-нибудь значительный шаг в его карьере, так и Казану стало казаться, что вся жизнь его началась только с двух трагедий, одна за другой последовавших за рождением от Серой волчицы щенков.
Первую трагедию составляло ослепление рысью его подруги и то, что рысь растерзала её волчат на куски. Правда, он впоследствии загрыз эту рысь, но Серая волчица всё-таки навеки осталась слепой. Его месть не могла возвратить ей зрение обратно. Теперь уж она не могла больше отправляться вместе с ним на охоту, как это было раньше, когда они вместе со стаей волков выбегали на равнину или в дремучие леса. Поэтому при одной только мысли о той ночи он начинал скулить, и его губы приподнимались кверху и обнажали длинные белые клыки.
Второй трагедией был для него отъезд Иоанны, её ребёнка и мужа. Что-то более непогрешимое, чем простой рассудок, подсказывало ему, что они не вернутся сюда уже более никогда. Самое сильное впечатление на него произвело именно это яркое утро, когда отплывали от него на лодке женщина и её ребёнок, которых он так любил, и этот мужчина, которого он терпел только ради них. И часто затем он приходил на эту песчаную отмель и алчными глазами смотрел вдоль реки на то место, где он бросился в воду, чтобы возвратиться к своей слепой подруге.
Теперь вся жизнь Казана слагалась из трёх моментов: его ненависти ко всему, что носило на себе запах или следы рыси, его тоски по Иоанне и её ребёнку и Серой волчицы. Вполне было естественно, что самым сильным из этих трёх моментов была в нём ненависть к рыси, потому что именно роковое событие на Солнечной Скале повлекло за собою слепоту Серой волчицы, смерть её щенят и необходимость для него расстаться с женщиной и её ребёнком. С этого часа он стал самым смертным врагом для всей рысьей породы. Где бы он ни почуял запах этой громадной серой кошки, он превращался в ревущего демона, и по мере того, как он постепенно дичал, и его ненависть с каждым днём становилась всё сильнее и сильнее.
Он находил, что Серая волчица стала для него теперь ещё более необходимой, чем с того дня, когда она впервые покинула для него волчью стаю. Он был на три четверти собакой, и эта собачья кровь в нём постоянно требовала компании. А составить её могла для него теперь только одна Серая волчица. Они были только вдвоём. Цивилизация находилась от них за целых четыреста миль к югу. Ближайший к ним пост на Гудзоновом заливе находился от них в шестистах милях к западу. Часто в те дни, когда здесь жила ещё та женщина с ребёнком, Серая волчица целые ночи проводила одна, выходя из лесу, поджидая Казана и подзывая его к себе воем. Теперь, наоборот, одиночество испытывал сам Казан всякий раз, как ему необходимо было уйти от неё и оставить её одну.
Будучи слепой, Серая волчица уже не могла помогать ему в охоте. Но постепенно между ними стал вырабатываться новый способ понимания одним другого, и благодаря её слепоте они научились тому, чего раньше вовсе не знали. Ранним летом Серая волчица уже могла сопровождать Казана, если он бежал не так скоро. Тогда и она бежала сбоку его, касаясь его плечом или мордой, и благодаря этому Казан научился бежать рысью вместо прежнего галопа. Также он очень скоро понял, что должен был выбирать для Серой волчицы самые удобные места для бега. Когда они подбегали к таким местам, где нужно было сделать прыжок, то он толкал её мордой и скулил, и она сразу же останавливалась, настораживала уши и вслушивалась. Тогда Казан делал прыжок, и по его звукам она догадывалась о расстоянии, которое должна была покрыть. Она всегда прыгала при этом дальше, чем следовало, и это было для неё полезной ошибкой.
Со своей стороны, она стала для Казана ещё более полезной, чем была ранее. Слух и обоняние совершенно заменили ей недостававшее зрение. С каждым днём эти два чувства развивались в ней всё более и более, и в то же время устанавливался между ними новый, немой язык, благодаря которому она могла передать Казану всё, что ей удавалось обнаружить слухом или обонянием. И для Казана вошло в забавный обычай всякий раз, как они останавливались, чтобы прислушаться или понюхать, – непременно поглядеть вопросительно на Серую волчицу.
Тотчас же по отъезде Иоанны и её младенца Казан увёл свою подругу в еловые и можжевеловые заросли, где они и оставались до самого лета. Каждый день в течение целых недель Казан неизменно прибегал к избушке, в которой жили Иоанна, её ребёнок и муж. Долгое время он прибегал туда в надежде, что вот-вот, днём или ночью, он увидит хоть какой-нибудь признак их присутствия там, но дверь постоянно оставалась запертой. Те же кустики и молоденькие ёлки росли под окнами, но ни один раз не поднимался из трубы спиральный дымок. Трава и лопухи стали расти на дорожках, и всё слабее и слабее становился запах мужчины, женщины и ребёнка, который всё ещё различал около избушки Казан.
Однажды под запертым окошком он неожиданно нашёл детский башмак. Он был уже изношен, почернел от снега и дождя, но Казан улёгся рядом с ним и стал потом проводить около него долгие дни, пока наконец маленькая Иоанна не добралась до цивилизации и не заиграла в новые игрушки. Тогда он окончательно вернулся к Серой волчице в заросли из можжевельника и ёлок.
Избушка была единственным местом, куда вовсе не сопровождала его Серая волчица. Во всякое другое время она всегда была при нём. Теперь, когда она уже мало-помалу стала свыкаться со своею слепотой, она даже стала сопровождать его и на охоту до того момента, пока он не нападал наконец на след дичи и не начинал её выгонять. Тогда она поджидала его в стороне. Казан обыкновенно охотился на белых кроликов, но однажды ночью ему удалось загрызть молодую косулю. Он не смог дотащить её один и потому вернулся к тому месту, где поджидала его Серая волчица, и повёл её на обед. И ещё во многих других отношениях они не отделялись друг от друга в течение всего лета, пока наконец по всем тем диким местам их следы не стали отпечатываться рядом, а не врозь: они шли всё время парочкой и никогда в одиночку.