Четыре остальные собаки сбежались сюда же и в ожидании остановились в двенадцати шагах от дуэлянтов. Серая волчица всё ещё лежала на животе. Гигант ездовой пёс и на три четверти собака-волк сражались не так, как ездовая собака или волк. Они дрались, как полукровки, с присущими им ненавистью и злобой. Оба делали мёртвые хватки. То один уступал, то другой, и так быстро они менялись ролями, что четыре ожидавших зрителя в удивлении стояли без движения. При других условиях они давно бы уже бросились на первого из бойцов, сбросили бы его на спину и разорвали бы его на части. Таков был обычай и у волков, и у собак с примесью волчьей крови. Но теперь они стояли в стороне и в страхе ожидали исхода.
Громадный ездовой пёс ещё ни разу не испытывал поражения в драке. Его крупные предки датской породы дали ему гигантский рост и челюсти, которыми он в один приём мог разгрызть череп обыкновенной собаки. Но в Казане он встретил не только собаку и волка, но и всё лучшее, что принадлежало этим двум породам. Казан имел перед ним преимущество уже в том, что уже несколько часов отдохнул и был совершенно сыт. К тому же он дрался из-за Серой волчицы. Его клыки глубоко вонзились ездовому псу в плечо, и они оба стали медленно кружиться, а наблюдавшие за поединком собаки придвинулись к ним на шаг или на два поближе, и челюсти у них уже нервно задрожали, и их красные глаза в ожидании рокового момента засверкали. Пять раз Казан описал круг вокруг ездового пса и затем с быстротою выстрела ринулся на него и всею своею тяжестью навалился ему на бок. Это было с его стороны самым смертоносным нападением. Громадный пёс был сбит им с ног. Пока он барахтался по снегу, чтобы вскочить снова, его четыре товарища в мгновение ока набросились на него. И вся их ненависть, накопившаяся в них за целые недели и месяцы, в течение которых их зубастый вожак то и дело задавал им трёпку, теперь сосредоточилась на нём, и они буквально разорвали его в клочки.
Казан с гордостью подошёл к Серой волчице и стал рядом с ней, и она с радостным визгом положила голову ему на шею. Два раза он выдержал из-за неё смертный бой. И оба раза он остался победителем. В душевном восторге, если только у Серой волчицы была душа, она стала поднимать морду к серому небу и прижиматься всем телом к плечу Казана, в то время как до неё доносились хруст пожираемого мяса и лязг зубов ездовых собак о кости врага, которого осилил её друг и повелитель.
Глава XVКазан слышит призыв
Целый ряд дней прошёл в лакомстве мороженым мясом старого лося.
Напрасно Серая волчица старалась увести Казана в леса и в болота. С каждым днём температура всё поднималась. Можно было приняться и за охоту. И Серой волчице хотелось остаться с Казаном одной. Но на Казана, как и на большинство людей, власть и предводительство оказывали своё действие. А он стал теперь предводителем четырёх собак, как раньше водил за собою волков. Теперь уже не одна только Серая волчица следовала за ним, держась у его бока, но и четыре ездовые собаки бежали за ним, вытянувшись в одну линию. Он испытывал тот триумф и то странное возбуждение, о котором уже почти совсем забыл, а Серая волчица в вечном мраке своей слепоты уже предчувствовала какую-то смертельную опасность, до которой могло бы его довести его новое овладевшее им увлечение.
Три дня и три ночи они оставались около мёртвого лося, готовые защищать его от всяких других посягателей, и всё-таки с каждым днём и с каждой ночью всё меньше и меньше проявляли бодрости на страже. А затем наступила четвёртая ночь, в которую они зарезали самку оленя. Казан в этой охоте был вожаком и в первый раз за всё время, увлёкшись тем, что вёл за собою стаю, позабыл о Серой волчице, которая должна была уже бежать позади всех. Когда они подходили к затравленной лани, то он первый вскочил на неё. Он был хозяином. Он мог всех их отогнать от неё простым ворчанием. И стоило только ему оскалить на них зубы, как они тотчас же съёживались и ложились животами на снег.
В Казане как в вожаке собак произошла какая-то странная перемена. Если бы его товарищами были волки, то Серой волчице нисколько не было бы трудно увести его с собою в лес. Но Казан находился в среде своей же собственной породы. Он был собакой. И они тоже были собаками. Огонь, который горел в нём когда-то и потом перестал его согревать, вдруг вспыхнул с новой силой. В его жизни с Серой волчицей единственно, что угнетало его и чего она никак не могла понять, – это было одиночество. Природа создала его таким, что благодаря самой его натуре ему необходим был не один компаньон, а многие. Самой природой было назначено ему слушаться и повиноваться голосу человека. Но он вырос и воспитался в ненависти к нему, тогда как собаки – представители его собственной породы – били часто его самого. Он был счастлив с Серой волчицей, гораздо больше, чем когда жил у людей и в обществе своих братьев по крови. Но он уже долгое время провёл вдали от той жизни, которою жил раньше, и голос предков заставил его о ней позабыть. И только одна Серая волчица со своим удивительным сверхинстинктом, которым природа заменила ей недостающее зрение, предвидела, к чему всё это могло его привести.
Каждый день температура поднималась всё выше и выше, пока наконец снег не стал понемногу таять на пригревавшем солнышке. Это было через две недели после того, как был затравлен старый лось. Постепенно стая стала продвигаться на восток, пока наконец не оказалась в пятидесяти милях к востоку и в двадцати к югу от старого логовища под валежником. И более, чем когда-либо, Серую волчицу стало тянуть в её прежнее гнездо под этим валежником. Опять, с первым веянием в воздухе весны, к ней во второй раз в её жизни явились предчувствия приближающегося материнства.
Но все её усилия вернуть Казана назад были тщетны, и, несмотря на все её протесты, он с каждым днём всё далее и далее во главе своей партии уходил на юго-восток.
Инстинкт побуждал собак двигаться именно в этом направлении. Они ещё не настолько одичали, чтобы успеть забыть о человеке, и целью этого их движения был именно человек. В этом направлении, и недалеко от них, действительно, находился пост Компании Гудзонова залива, куда часто на них ездил их покойный хозяин. Казан не знал этого, и в один прекрасный день случилось нечто такое, что возвратило ему его призраки и желания, которые ещё резче отделили его от Серой волчицы.
Они взбирались на вершину кряжа, когда что-то остановило их. Это был голос человека, громко выкрикивавшего слово, от которого когда-то, в былые дни, кровь разливалась по всем жилам у Казана: «Вперёд! Вперёд! Вперёд!» – и с вершины кряжа они посмотрели на открытое пространство широкой долины, по которой мчались шесть собак, запряжённые в сани, и человек сидел позади них и то и дело покрикивал на них:
– Вперёд, вперёд, вперёд!..
Дрожа в нерешительности, все четыре ездовые собаки и собака-волк остановились на вершине, и Серая волчица позади их всех. И до тех самых пор, пока собаки с санями совершенно не скрылись из виду, они не двинулись с места и только после этого сбежали к следу и стали обнюхивать его, визжа и с радостным возбуждением. Около двух миль они пробежали затем по этому следу, и всё время Серая волчица трусила позади них, держась от них на расстоянии двадцати ярдов и испытывая отвратительное чувство от душившего её запаха человека. Только её привязанность к Казану и верность ему и заставляли её находиться так близко к этому запаху.
У края болота Казан вдруг остановился и затем побежал прочь от следа. Одновременно с желанием, которое так овладело им, в нём ещё теплилась его прежняя подозрительность, которую ничем нельзя было в нём искоренить, подозрительность, унаследованная им от волка. Серая волчица радостно заскулила, когда он вернулся обратно в лес, и так тесно стала прижиматься к нему, что даже натирала ему во время бега плечо.
Вскоре после этого на снегу стал образовываться наст. Появление наста означало весну и вместе с нею движение в пустыне человеческой жизни. Казан и его приятели уже по запаху стали чуять присутствие и движение этой жизни. Теперь они находились в тридцати милях от поста. На сотни миль вокруг них стали появляться охотники со своими запасами добытых за зиму мехов. С востока и запада, с севера и юга – все пути стали вести к посту. Наша стая могла бы попасться им в руки каждую минуту. В течение целой недели не проходило и дня, чтобы она не натыкалась на свежий след, а иногда даже и на два, и на три.
Серая волчица выходила на охоту с постоянной боязнью. Несмотря на слепоту, она чуяла, что со всех сторон ей угрожали люди. Для Казана же всё то, что происходило вокруг, всё более и более переставало представлять предмет опасения и страхов. Три раза за эту неделю он слышал голоса людей, а однажды до него донеслись смех белого человека и лай собак, когда хозяин раздавал им их дневную порцию рыбы. В воздухе он обонял едкий запах дыма от лагерей, а однажды ночью на далёком расстоянии он слышал дикие возгласы индейской песни, за которой последовали потом лай и вой ездовых собак.
Медленно и верно образ человека притягивал его всё ближе и ближе к посту, – на милю сегодня, на две мили завтра, но с каждым днём всё ближе. А Серая волчица, бесплодно борясь с этим до конца, уже чуяла в переполненном опасностями воздухе близость того часа, когда Казан окончательно подчинится овладевшему им зову и она должна будет остаться одна.
Это были дни оживления и возбуждения в посту Компании по закупке заготовленных за зиму мехов, дни отчётов, вычисления прибылей и удовольствий; дни, в которые пустыня щеголяет богатством своих мехов, которые будут отправлены потом в Лондон и в Париж – эти настоящие столицы Европы. А в этом году для встреч лесных жителей между собою представлялось гораздо больше интереса, чем в предыдущие. Зараза сделала своё ужасное дело, и каждому при наступлении весеннего времени, когда нужно было отправляться на пост, хотелось в точности узнать, кто остался жив и кто умер.