1 января 1774 года казанское дворянство решило составить из своих людей и за свой счет вооруженный конный корпус, для чего постановили собрать с каждых двухсот душ по одному человеку и снабдить их всем необходимым. Для вооружения этого ополчения А.И. Бибиков приказал выдать из казанского комиссариата старые палаши и пистолеты. Командование корпусом было поручено родственнику Бибикова, генерал-майору Александру Леонтьевичу Ларионову.
Императрица Екатерина II, узнав об этом решении казанского дворянства, повелела Бибикову объявить дворянству монаршее благоволение за этот патриотический поступок. Кроме того, Александр Ильич получил от императрицы следующее собственноручно написанное ею письмо: «Подражая примеру верного и усердного дворянского корпуса казанского, повелела я, яко помещица той губернии, с дворцовых волостей, с каждых двухсот душ, всем отдать по одному рекруту, и, обмундировав и снабдя лошадью, велела присовокупить их к тому казанского дворянства военному корпусу, о чем чрез cиe уведомляю, дабы вы о сем и тамошнему дворянству сказать могли, впрочем остаюсь к вам доброжелательна. Екатерина».
Николай Каразин. Поражение скопищ самозванца под Троицком. 1891
Содержание письма было оглашено перед дворянством в максимально торжественной обстановке. Предводитель дворянства и шеф нового корпуса произнесли благодарственные речи перед портретом императрицы и с подобными же речами обратились и к Бибикову, прося «подать дворянству случай пролить кровь свою за благополучие отечества и монархини». А императрица отозвалась об этих речах, что они «прямо благородными мыслями наполнены».
Кстати, считается, что речь дворянства к императрице была сочинена Г.Р. Державиным, который в то время состоял при генерал-аншефе Бибикове (более подробно о нем будет рассказано ниже).
Примеру казанцев последовали дворяне свияжские, симбирские и пензенские: они также объявили о создании ополчения. Со своей стороны, императрица приказала выбрать казанских помещиков из унтер-офицеров гвардии, произвести их в обер-офицеры и, снабдив всем необходимым, немедленно отправить в Казань.
Особый манифест от 22 февраля 1774 года объявил по всей империи о доказательствах верноподданничества казанцев. Манифест было велено прочитать во всех церквях и на память потомству положить в архив каждого города по несколько экземпляров.
К сожалению, дворянский корпус не оправдал общих надежд: Ларионов, отправленный на освобождение Уфы, почти целый месяц простоял без дела и нужды в селе Бакалах, а затем, за болезнию, отказался от командования. Прочие отряды, разосланные Бибиковым, действовали везде с успехом; все начали надеяться на скорое окончание дела. Бибиков в начале марта перенес свой штаб из Казани в Кичуевскую крепость.
В то время в Казань была привезена, по приказу императрицы, из Зимовейской станицы на Дону жена Пугачева с сыном и двумя дочерями, а потом и родной брат его, находившийся в армии. А.И. Бибиков писал по этому случаю начальнику секретной комиссии в Казани А.М. Лунину: «Привезенную к вам прямую жену Пугачева извольте приказать содержать на пристойной квартире под присмотром, однако без всякого огорчения, и давайте ей пропитание порядочное. <…> А между тем, не худо пускать ее ходить по городу, чтобы она в народе, а паче черни могла рассказывать, кто такой Пугачев, и что она его жена. Однако ж сие надлежит сделать с манерою, чтоб не могло показаться с нашей стороны ложным уверением; паче ж, думаю, в базарные дни, чтоб она, ходя, будто сама с собой, рассказывала о нем, кому можно или кстати будет».
Все распоряжения А.И. Бибикова исполнялись. Его донесения императрице были «утешительны», и Екатерина II пожаловала его сенатором и кавалером Андреевского ордена. Но все эти почести не застали в живых Александра Ильича: он скончался 9 апреля 1774 года в Бугульме. Официальная причина смерти – от холеры, а по неофициальной версии он был отравлен агентом польских конфедератов.
Смерть Бибикова дала делу совершенно иной оборот. Г.Р. Державин приписывал потом наступившие неудачи несогласиям и пререканиям, возникшим между князем Федором Федоровичем Щербатовым, которому Бибиков перед смертью сдал начальство, губернатором фон Брандтом и освободившим Оренбург князем Петром Михайловичем Голицыным, прикомандированным вместе с генерал-майором П.Д. Мансуровым к генерал-аншефу Бибикову. Якобы они не хотели подчиняться один другому, дали возможность скопиться мятежным шайкам и таким образом «расстроили начало побед».
А тем временем Пугачев, потерпевший в марте ряд неудач, опять усилился, разоряя уральские заводы. Наиболее энергично продолжали преследование генерал Иван (Иоганн) Александрович Деколонг и полковник Иван Иванович Михельсон, но и те не могли действовать согласованно и соединив свои силы. Деколонг ушел в Челябинск, как считается, из зависти к успехам Михельсона, который в свою очередь вынужден был вернуться в Уфу, так как у него не осталось патронов.
И получилось так, что путь к Казани через Каму оказался открытым. Фон Брандт просил у князя Ф.Ф. Щербатова помощи, а часть казанского гарнизона послал под начальством майора Ф.В. Скрипицына в пригород Осу. Пугачев, отбитый у Кунгура и Красноуфимска, бросился к Осе и разбил Скрипицына. Город сдался. Скрипицын якобы перешел на сторону Пугачева, но тайно рассылал письма в Кунгур, в Казань и исправнику Воткинского завода, убеждая всех вооружаться против самозванца. Старавшийся заслужить доверие у Пугачева подпоручик Федор Минеев донес ему про переписку Скрипицына: письма были перехвачены, составитель их повешен, а доносчик получил от самозванца чин полковника.
Зная о творившемся в Казани и надеясь в ней найти единомышленников, Емельян Пугачев направился прямо к городу, распространяя слухи, что там соединится с ним сын (государь-цесаревич) с большим войском и что из Казани они вместе пойдут уже на Москву.
Главный атаман и походный полковник народной армии И.Н. Белобородов свидетельствует, что, когда Пугачев 9 июля 1774 года подошел к Казани, он говорил: «По взятии Казани намерен пройти в Москву и тамо воцариться и овладеть всем Российским государством».
Положение Казани стало критическим. Князь Ф.Ф. Щербатов, узнав о сдаче Осы, ушел в Бугульму. Несчастный фон Брандт вынужден был защищаться один – как мог и как умел. А что он мог? Численность войска в Казани доходила лишь до 700 человек, дальнейшая защита города зависела от числа вооруженных жителей, а между тем пугачевцев, шедших к городу, по слухам, было до 20 000 человек, то есть почти в 30 раз больше.
Чем ближе Пугачев подходил к Казани, тем быстрее росла его повстанческая армия. Отовсюду спешили к нему или его посланцам-полковникам приписные к заводам, помещичьи и государственные крестьяне, русские и нерусские.
Губернатор разослал гонцов в отряды И.И. Михельсона, князя П.М. Голицына и др. с просьбой поспешить на спасение Казанской губернии.
Затем фон Брандт, комендант Баннер и граф П.С. Потемкин вместе с офицерами решили отправить навстречу Пугачеву полковника в отставке Н.В. Толстого (Толстова) с двумя сотнями человек пехоты и одним орудием. Вместе с тем было решено построить вокруг города несколько укрепленных батарей, причем полковник Свечин предложил выкопать ров вокруг слобод и брался выполнить это за три дня. Но это предложение было отвергнуто, а решили построить батареи только вокруг города, а слободы обнести лишь рогатками.
Подобную небрежность можно объяснить тем, что большинство начальников не видело серьезной опасности для города. Скорее всего, они надеялись, что самозванец будет разбит преследовавшими его отрядами, ведь по следам Пугачева со стороны Екатеринбурга шел Д.О. Гагрин, из Башкирии спешил И.И. Михельсон, а возле Камы с отрядом стоял полковник Якубович.
Но все же 2 июля губернатор фон Брандт объявил всем жителям, чтобы они приготовились к защите города. При этом было сказано, что о приближении к городу мятежников будет дан сигнал пушечным выстрелом и колокольным звоном и что по этим сигналам все лица, назначенные к защите города, должны спешить с оружием к своим постам и не должны отлучаться от своих мест, «хотя бы горели их собственные дома».
От присутственных мест и от жителей потребовали ведомости, сколько может быть выставлено людей и с каким оружием. Директор Юлий Иванович фон Каниц доложил, что казанские гимназии могут выставить следующий «корпус»: 13 учителей, 2 дежурных офицера, 2 приказных, 39 учеников, «кои имеют не менее 16 лет», 6 человек дворовых людей самого Каница и затем всех гимназических служителей из отставных солдат. При этом 50 человек учителей и учеников имели карабины, а все прочие были вооружены пиками, купленными на гимназические средства. Каниц требовал у губернатора порох и пули и в заключение добавлял, что «гимназическому корпусу» из 74 человек, близких к наукам, непристойно смешиваться с прочими гражданами и ему должно быть назначено «особое место, где гимназическая команда могла бы стоять одна, под предводительством своего командира».
Полная растерянность царила в Казани. Прибывший 8 июля в Казань начальник секретной комиссии генерал-майор П.С. Потемкин в этот же день отправил императрице донесение, в котором писал: «В приезд мой в Казань нашел я город в столь сильном унынии и ужасе, что весьма трудно было мне удостоверить о безопасности города. Ложные по большей части известия о приближении к самой Казани Пугачева привели в неописанную робость, начиная от начальника, почти всех жителей, так что почти все уже вывозили свои имения, а фамилиям дворян приказано было спасаться». Одним из первых убежал из Казани в Нижний Новгород шеф казанского дворянского корпуса генерал-майор Ларионов. «По всей Казанской губернии великая опасность, – рапортовал капитан Будмирович, – всю казну отправляют в Москву, изо всех мест».