свидания двух миров. И потому в ней два начала: западное и восточное, и вы их встретите на каждом перекрестке; здесь они от беспрерывного действия друг на друга сжались, сдружились, начали составлять нечто самобытное по характеру. Далее на восток слабее начало европейское, далее на запад мертвеет восточное начало. Ежели назначено, как провидел великий Петр, перенести Запад в Азию и ознакомить Европу с Востоком, то нет сомнения, что Казань – главный караван-сарай на пути идей европейских в Азию и характера азиатского в Европу.
Александр Герцен. 1865
А вот еще несколько отрывков из этого произведения:
Все это наша Русь, святая Русь, – я это чувствовал, приплыв по разливу Волги к стенам Кремля. Казанский кремль, как нижегородский, имеет родственное сходство с московским Кремлем: это меньшие братья его. Греческая вера и византийское зодчество привились глубоко к жизни Руси. Смотря на наши соборы и кремли, как будто слышится родной напев и родной говор.
Подъезжая к Казани на пароме, первое, что я увидел, был памятник царя Иоанна Васильевича. Здесь он на месте, здесь Грозный исполнил великое; здесь он был герой и предтеча Петра, силою оружий занявший место для простора идеям его, для простора русскому духу.
Положение города нехорошо. Казань по-татарски значит котел; в самом деле, он во впадине, беден чистой водою; в нем много сырых мест. Строения довольно чисты; главные улицы красивы; на них все живо; везде толпятся, кричат, шумят; множество бурлаков с атлетической красотой форм; множество татар с продажными ичигами и тюбетейками, с халатами, в халатах, с приплюснутым носом, узенькими глазками и хитрым выражением лица. Словом, везде вы видите большой город, исполненный жизни, центральный своего края, торговый и, что всего важнее, город двуначальный – европейско-азиатский.
Я вспомнил императрицу Екатерину; она писала в 1767 году к Вольтеру из Казани: «Я в Азии! Я собственными глазами хотела видеть этот край. В Казани двадцать различных народов, нисколько не похожих друг на друга, а им надобно сшить одну одежду, удобную для всех. Конечно, есть общие начала; но частности, и какие частности: надобно создать целый мир, соединить его, сохранить». Великая императрица постигла многое, окинув гениальным взором один участок России, которую Петр Великий не напрасно называл целою частию света.
Но это не единственное произведение, в котором Александр Иванович упоминает Казань. Во второй части книги «Былое и думы» он описывает, какой ему открылась Казань со стороны Волги.
Когда мы подъехали к Казани, Волга была во всем блеске весеннего разлива; целую станцию от Услона до Казани надобно было плыть на дощанике: река разливалась верст на пятнадцать или больше. День был ненастный. <…> Ветер и дождь со снегом секли лицо, холод проникал до костей, но вскоре стал вырезываться из-за тумана и потоков воды памятник Иоанна Грозного. Казалось, опасность прошла, как вдруг татарин жалобным голосом закричал: «Тече, тече!» – и действительно, вода с силой вливалась в заткнутую дыру. Мы были на самом стрежне реки, дощаник двигался тише и тише, можно было предвидеть, когда он совсем погрузнет. Татарин снял шапку и молился.
Во время переправы через разлившуюся весной Волгу у села Верхний Услон А.И. Герцен чуть не утонул из-за начавшейся бури. Замерзший и промокший, он добрался до почтовой конторы, где провел ночь, улегшись на столе в канцелярии, завернувшись в шинель и положив под голову толстую книгу.
Алексей Пешков, более известный под псевдонимом Максим Горький, столкнулся с трудностями в начале своего пути. Его попытка поступить в Казанский университет в 1884 году не увенчалась успехом из-за жестких условий приема и отсутствия аттестата. После этого он работал на пристанях, где начал посещать сходки революционно настроенной молодежи.
В 1885–1886 гг. будущий писатель работал в крендельном заведении и булочной Василия Семенова. В 1887 году – в булочной Андрея Степановича Деренкова, доходы которой направлялись на нелегальные кружки самообразования и прочую финансовую подпитку движения народников в Казани.
12 декабря 1887 года в Казани, на берегу реки Казанки, за стенами Троице-Феодоровского монастыря, 19-летний Пешков, находясь в состоянии юношеской депрессии, попытался покончить с собой, выстрелив себе в грудь из ружья. Пуля пробила легкое и осталась в его теле, а пришедший на помощь сторож незамедлительно вызвал полицию. Пешкова доставили в земскую больницу, где ему успешно провели операцию. Рана оказалась не опасной для жизни, но впоследствии привела к продолжительной болезни органов дыхания. Спустя несколько дней Пешков вновь попытался совершить самоубийство в больнице, после ссоры с профессором медицины Казанского университета Н.И. Студенским. Он внезапно схватил большую бутылку с хлоральгидратом и сделал несколько глотков, но снова был спасен благодаря экстренному промыванию желудка.
Вид на одну из улиц, ведущих к кремлю. 1900-е
В повести 1923 года «Мои университеты» Горький со стыдом и самоосуждением назвал случившееся самым тяжелым эпизодом из своего прошлого. И, кстати, за попытку самоубийства и отказ от покаяния он был отлучен Казанской духовной консисторией от церкви на четыре года.
В повести «Мои университеты» есть немало описаний Казани. В частности, там описывается, как молодому Пешкову не хотелось учиться и он частенько уходил на берег Волги или в старый район Казани.
На чтениях было скучно, хотелось уйти в Татарскую слободу, где живут какой-то особенной, чистоплотной жизнью добродушные, ласковые люди; они говорят смешно искаженным русским языком; по вечерам с высоких минаретов их зовут в мечети странные голоса муэдзинов, – мне думалось, что у татар вся жизнь построена иначе, незнакомо мне, не похоже на то, что я знаю и что не радует меня. Меня влекло на Волгу к музыке трудовой жизни; эта музыка и до сего дня приятно охмеляет сердце мое; мне хорошо памятен день, когда я впервые почувствовал героическую поэзию труда.
А вот еще одна зарисовка Казани, описывающая нравы того времени, когда юный Алексей Пешков работал в пекарне Василия Семенова.
Посещение публичных домов было обязательно каждый месяц в день получки заработка; об этом удовольствии мечтали вслух за неделю до счастливого дня, а прожив его – долго рассказывали друг другу об испытанных наслаждениях. В этих беседах цинически хвастались половой энергией, жестоко глумились над женщинами, говорили о них, брезгливо отплевываясь.
Поэт Владимир Владимирович Маяковский побывал в Казани трижды (в 1914, 1927 и 1928 гг.), и впечатления о городе нашли отражение в его стихотворениях «Казань», «Три тысячи и три сестры», «По городам Союза».
Владимир Маяковский. 1920-е
Маяковский впервые посетил город в 1914 году во время знаменитого тура футуристов по Российской империи. Футуристы, стремившиеся создать искусство будущего, экспериментировали с необычными формами и мало заботились о содержании своих произведений, отвергая все то, что принято называть традиционной культурой. Основателями футуризма в России были Василий Каменский, Давид Бурлюк и сам Владимир Маяковский. С декабря 1913 по 1914 гг. эта группа провела «поэзо-концерты» в 17 городах страны.
В Казани их выступление прошло 20 февраля 1914 года в Колонном зале Дворянского собрания на Театральной площади (сейчас это Ратуша на площади Свободы). Давид Бурлюк учился в художественном училище Казани, а с Маяковским они познакомились в 1911 году в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Маяковский тогда уже стремился к широкой аудитории.
Казанская пресса отметила, что на встречу пришло так много студентов, что «яблоку негде было упасть». Их горячие приветствия были настолько громкими, что полицмейстер шесть раз прерывал выступление. Это событие было скандальным и провокационным, что вызывало негодование у части зрителей. Троица друзей долго пила чай на сцене, не обращая внимания на публику, а один из них время от времени звонил в огромный пожарный колокол. И все это подчеркивалось желтой рубашкой и таким же желтым галстуком Маяковского. Тем не менее, когда он начал говорить, большинство зрителей были поражены содержанием и выразительностью его речи.
Вот как вспоминала потом об этом не забываемом для нее событии одна из участниц той встречи: «Его речь опиралась на образы, на сравнения, неожиданные и меткие. Даже самые враждебно настроенные или равнодушные подчинились этому голосу. Особенно когда речь Маяковского, сама по себе ритмичная, естественно переходила в стихи. Он знакомил слушателей с новой поэзией. Не понятый многими ревнителями классической литературы, он привлекал молодежь своим новаторством, энергией, ломкой традиционных представлений о поэзии, что и выделяло его из всех и так привлекало к нему».
Вскоре футуристические «поэзо-концерты» кончились. Все же для Маяковского наиболее важными факторами были не футуризм и идеи небольшой эстетской группы, а масштабные социальные изменения, происходившие в стране. И его творчество сосредоточилось на предвкушении революции и значительных преобразований в обществе.
После революции Маяковский был в Казани два раза. В частности, в ходе лекционной поездки по городам он посетил город в 1927 году. В это время Маяковский уже стал известным поэтом-трибуном. Он выступал в Татарском театре (сейчас в этом здании на улице Горького, 13 расположен Театр имени К.Г. Тинчурина). 20 и 21 января прошли два его творческих вечера: в театре и в университете. Поэт делился своими взглядами на литературу и читал свои стихи. Эти встречи превратились для казанцев в настоящий праздник.
Вот как вспоминал об этом сопровождавший его в поездках концертный администратор и литератор Павел Ильич Лавут:
В Казани, к счастью, мороз значительно ослабел. Настроение заметно поднялось: билеты на оба вечера расхватали в один день. Оперный театр осажден – толпа катастрофически разрастается. Появляется конная милиция – такое я наблюдал впервые. Студенты требовали входных билетов, и дирекции пришлось согласиться. Толпа хлынула в театр. Стеклянная резная дверь разбита. Студенты пробрались даже в оркестр.