Вернувшись, Великий Мессир сообщил, что у него приказ посадить его в Пьомби. Они в гондоле причалили к тюремной набережной, вошли в здание, перешли через дворцовый канал по мосту Вздохов и оказались во дворце Дожей, где секретарь инквизиции, Доменико Кавалли, зачитал приказ о заключении в тюрьму и передал его стражу из Пьомби, Лоренцо Басадонна. Он поднялся по лестнице, прошел по коридору и очутился в жалкой и грязной комнатенке длиной двенадцать метров и шириной четыре. Это мрачное помещение было еще слишком просторным и красивым. Теперь его ввели в гораздо меньшую камеру, образовывавшую квадрат площадью менее 16 кв. метров. И вот он в тюрьме в свои тридцать лет.
Если верить Казанове, он ничего такого не ожидал. И все-таки… Как же он не понял, что некто Джанбаттиста Мануцци, льстивший ему, чтобы продать в кредит бриллианты и поддерживавший с ним якобы дружественные отношения и духовную близость, был на самом деле шпионом на службе инквизиции? Инквизиторы уже давно им интересовались, прекрасно осведомленные Джанбаттиста Мануцци, сочетавшего свое ремесло гранильщика со шпионством. В донесении от 11 ноября 1754 года, коварно отметив в начале, что Казанова – актерский сын (что отнюдь не являлось хорошей рекомендацией в Венеции, где любовь к театру была прямо пропорциональна презрению к актерам), Мануцци добавил, что Джакомо к тому же был священником, но отрекся от сана. Расстрига – этим уже все сказано! «Говорят, что он учен, но также говорят, что он ловок в каббалистике; он был введен к синьору Дзуане Брагадину на Св. Марине и лишил его многих денег; путешествовал в Англию; был в Париже, где обхаживал кавалеров и дам, от которых получал незаконные прибыли, ибо в его обычае жить на чужой счет и наставлять доверчивых людей, предававшихся распутству, поощряя их разнузданные страсти. Он игрок, поддерживает отношения с благородными патрициями, иностранцами и людьми всякого сорта… Синьор Бенедетто Пизани сказал мне, что упомянутый Казанова “краснобай”, который благодаря своей лжи и красивым словам живет на чужой счет; что он разорил синьора Дзуане Брагадина, у которого выманил много денег, заставив поверить, что явит ему Ангела Света. Удивительно, что человек, занимавший в наших краях столь высокое положение, попался в сети этого обманщика»[62]. Нечего сказать: Мануцци был хорошо осведомлен и многое знал, хотя более чем вероятно, что, как и все шпионы, и как впоследствии сам Казанова, добавлял от себя, чтобы инквизиторы расщедрились. За этим донесением последовали другие, дополнившие портрет Казановы. Донесение от 17 июля 1755 года просто ужасно: «Мне удалось узнать от дона Джобатта Дзини, из церкви Св. Самуила, что Джакомо Казанова помимо своих многочисленных знакомств с благородными патрициями сговаривается с некоторыми из них, чтобы вовлечь в игру иностранцев и выманить у них деньги. Говорят, что Казанова нечист в игре. Упомянутый Казанова уверяет, что не умрет, но что Святой Бернард явится за ним и отведет по Млечному Пути в края Адептов, где живет Легисмарк. Своими дьявольскими измышлениями розенкрейцеров, Ангелов Света он оказывает некоторое влияние на людей… чтобы вытягивать из них деньги. Упомянутый Казанова проповедовал учение Эпикура. Своим обманом и болтовней он вовлекал людей в распутство и в прочие виды наслаждения. Он снова водит дружбу с Брагадином, надеясь, по возможности, проесть остатки его состояния… Получив эти сведения, я добился от Казановы, чтобы он обсудил со мной упомянутое учение. Он сообщил мне, что сумел втереться в доверие к герцогу Грилло, который посещает Водную лавку “Аль Бузо”; вел с ним речи в этом роде с целью понемногу склонить его к химии, заставив поверить, будто он умеет составлять универсальный порошок, и убедив его затем, что он не умрет, а мягко перенесется к Адептам… Поименованный открыто похваляется тем, что лукавит в игре, что он вольнодумец, ни во что не верит, что касается религии, и запросто может входить в доверие к людям и их обманывать… Общаясь с упомянутым Казановой, признаешь, что он объединяет в себе неверие, обман, похоть и сластолюбие до такой степени, что это внушает ужас»[63].
Страшный поток обвинений: шулерство, мошенничество, кощунство, каббалистика, распутство, развращение аристократов, замужних женщин, девушек и юношества! И, что еще серьезнее с точки зрения венецианских властей, Казанова постоянно курсирует между различными социальными слоями, объективно сводя их друг с другом, может передавать послания и сведения, даже сам того не сознавая. А правительство в этом плане придерживалось строгих правил: ни один благородный венецианец не должен вступать в прямые или косвенные сношения с иностранным послом. Все дипломаты, аккредитованные в Республике, обречены на изоляцию. «Положение посла здесь очень печально, – отмечает Шарль де Бросс, – им ничего другого не остается, как жить вместе, они совершенно не могут видаться с аристократами, которым запрещено под страхом смерти у них бывать. Поблажек не бывает, одного аристократа казнили только за то, что он прошел сквозь дом посла, ни с кем не говоря, чтобы тайком повидаться со своей любовницей». Так получилось, что в то же время близкий друг Казановы, Андреа Меммо, который впоследствии стал прокуратором собора Святого Марка, состоял в связи со знаменитой танцовщицей и куртизанкой Анчиллой, а кроме того, питал безумную и безудержную страсть к Джустиниане Винн. Однажды Меммо, находясь у Анчиллы в обществе Казановы, увидел в окно, как из гондолы вышел граф Розенберг, посол императора в Светлейшей республике, более того – муж Джустинианы Винн. В ужасе Меммо сбежал и вместе с Казановой отправился рассказать обо всем Доменико Кавалли, секретарю инквизиции. И хорошо сделал, потому что секретарь уже был в курсе всей этой истории. На самом деле, Казанове лучше было бы с ним не ходить: злоключение Андреа Меммо лишь напомнило инквизиторам о том, что приемный сын Брагадина состоял в наилучших отношениях с Берни. Что до семейства Меммо, то родители жаловались, будто трое детей – Андреа, Бернардо и Лоренцо – развращены обществом Джакомо, который склоняет их к атеизму. Словно всего этого было недостаточно, Казанова вступился за патриция Маркантония Цорци, который вбил себе в голову, что его комедия провалилась из-за заговора, сплетенного аббатом Кьяри, тоже писавшим пьесы. Казанова зло раскритиковал их мартелловым стихом – модным 14-сложным стихом, подражающим александрийскому, – к великой ярости Антония Кондульмера, владевшего доброй частью театра Святого Ангела, которому уколы Казановы причинили немалый вред. Более того, любовницей Кондульмера была хорошенькая Мария Тереза Цорци, жена Маркантония Цорци с 1748 года, которая как будто охладела к своему возлюбленному с тех пор, как за ней стал ухаживать Джакомо. И вот случилось так, что этот Кондульмер, став одним из шести советников дожа, на восемь месяцев занял пост государственного инквизитора. Наконец, Казанова провинился, сочинив пьесу в стихах, предмет которой, если верить Мануцци, «весьма удивителен, ибо он говорит о соитии прямым и непрямым путем, смешивая сказки со Священным Писанием и апокрифами и даже рождением Иисуса Христа»[64]. Этого уже слишком много для одного человека. Жалобы растут как снежный ком. Отныне события ускоряют свой ход. 20 июля секретарь инквизиции просит Мануцци раздобыть сочинение в стихах и принести его, однако тому это не удается. 24 июля Великий Мессир получает приказ арестовать Джакомо Казанову, живого или мертвого, забрать все его бумаги и привезти в Пьомби. 26 июля начальник сыска произвел арест. 21 августа непосредственная причина ареста записана в журнале секретаря инквизиции: «Суд, ознакомившись с серьезными проступками, допущенными Дж. Казановой, состоящими главным образом в публичном оскорблении святой религии, распорядился арестовать его и препроводить в Пьомби». Таков, по меньшей мере, официальный мотив. Однако не исключено, что он прикрывает малоприглядные государственные причины, оставшиеся в секрете, в частности опасные сношения между патрициями и иностранцами.
Толстая дверь, обитая железом, закрылась за ним. Он остался один. Его как будто позабыли. За весь день он ни с кем не видался. Ему не приносят ни пищи, ни питья, ни постели. Страшное бешенство, ужасное отчаяние, черный гнев Казановы, возмущенного отвратительным деспотизмом Венецианской республики, яростное желание отомстить угнетателям, мечты перебить своих судей и истребить аристократию. В конце концов он, однако, заснул, хотя вряд ли это был сон праведника.
Нельзя было придумать для Казановы ничего ужаснее заточения: он прежде всего человек движения, путешествий, загнан в крошечную камеру, где даже не может стоять, потому что высота потолка в ней на десять сантиметров меньше его собственного роста в пять футов девять дюймов, то есть примерно 1,87 м. Нужно собственными глазами увидеть эту мерзкую темницу со стенами из пересеченных и накрепко прибитых гвоздями досок, чтобы осознать все страдания Джакомо. Единственный выход наружу – квадратное окошечко за шестью прутьями в дюйм толщиной. К тому же оно выходит не прямо на волю, а в узкий коридор. Он обречен на невыносимое одиночество, которое могло бы свести его с ума. Под крышей Дворца дожей, сложенной из свинцовых листов, летом ужасно жарко, а зимой ледяной холод. Толстые крысы прогуливаются, как у себя дома, по вонючей каморке. Блохи кусают так, что у него случаются конвульсии и спазмы. От зловонной жары он вскоре утратил аппетит и страдал расстройством кишечника, следствием этого стала тяжелая внутренняя форма геморроя, от которой он так и не излечится. Не говоря уже о постоянном потоотделении, сильной лихорадке и ядовитой эритеме, от которой у него начался лишай и постоянно зудела кожа на руках. Нужно иметь железное здоровье, чтобы вынести столь тягостные условия заключения, задуманные, чтобы сломить волю самых упорных. Очевидно, безжалостные инквизиторы хотели физически и психически подавить своих узников, чтобы подчинить их себе. Более того: ему было отказано во всем, что могло занять его ум и развлечь: ни книг, ни чернил, ни перьев, ни бумаги.