дины: странное небо, которого я, по крайней мере, никогда не знал иначе, как в виде сероватого тумана, извергающего густые хлопья снега!
Екатерина II
Благодаря содействию графа Панина Казанова получил, наконец, возможность увидеться с Екатериной Великой.
Произошло это при следующих обстоятельствах: граф известил Казанову, чтобы он приходил в Летний сад, где императрица любила совершать утренний моцион.
То есть была запланирована не аудиенция, а встреча в саду, и Казанова был немного разочарован, но он не мог отказаться.
В назначенный час Казанова прогуливался среди мраморных скульптур и фонтанов сада, волнуясь, словно ему предстояло первое свидание. Наконец появилась императрица, а впереди нее важно вышагивал Григорий Григорьевич Орлов, ее фаворит. Рядом с Екатериной шел граф Панин. Поравнявшись с Казановой, он остановился. Остановилась и императрица. Граф Панин что-то прошептал ей на ухо, и она, поприветствовав Казанову ободряющей улыбкой, спросила:
– Нравится ли вам здесь? Казанова рассыпался в похвалах мудрости Петра Первого, велевшего заложить столь прекрасный парк, и он потом еще с полчаса толковал обо всем, что мог припомнить достойного в России, к досаде мрачного фаворита Орлова и к тайному удовольствию графа Панина, который был уверен, что сплел отличную паутину и императрица в нее угодила.
Свои впечатления от русской императрицы Казанова потом описывал так: «Государыня, роста невысокого, но прекрасно сложенная, с царственной осанкой, обладала искусством пробуждать любовь всех, кто искал знакомства с нею. Красавицей она не была, но умела понравиться обходительностью, ласкою и умом, избегая казаться высокомерной». Лишь через полчаса Казанова осмелился заикнуться о своих грандиозных проектах в России. Учитывая проницательный ум Екатерины и ее склонность к новинкам, он хотел подарить ей две идеи: уничтожить разницу в календарях (Россия жила по юлианскому календарю) и ввести у русских денежную лотерею. Однако Екатерина даже не позволила ему толком начать и, тяжело вздохнув, сказала:
– Вы пишете на бумаге, которая все стерпит, я же, бедная императрица, имею дело с людьми. Практически это был ясный ответ «нет», и даже не начавшийся разговор был окончен. Лишь о лотерее императрица вскользь заметила:
– Меня хотели убедить, чтобы я допустила ее в моем государстве. И я согласилась бы, но только при условии, что наименьшая ставка будет в один рубль, дабы помешать играть беднякам. Казанова быстро прикинул: рубль в России – это очень большие деньги, а посему число участников лотереи резко сузилось бы и все предприятие стало бы гарантированно невыгодным для его устроителей. Это был не вариант. Но он и не думал сдаваться.
Воспользовавшись тем, что день выдался пасмурным, он сказал, что погода в России не совпадает с истинным календарем, по которому живет вся Европа. – Это верно, – согласилась императрица. – Ваш календарь, введенный папой Григорием XIII, отличается от нашего на одиннадцать дней. – А не было бы принятие григорианского календаря деянием, достойным Вашего Величества? На это Екатерина с ласковой улыбкой ответила, что России больше подходит традиционный юлианский календарь. – Но к концу века, – попробовал возразить Казанова, – разница вырастет до двенадцати дней! – Все уже предусмотрено, – ответила на это Екатерина, – последний год нынешнего столетия, который по григорианской реформе не будет високосным, таким же будет и в России. А посему никакого увеличения разницы, по сути, между нами не выйдет. – Но…
Императрица жестом повелела Казанове замолчать и, рассмеявшись, сказала: – Господин венецианец, я просто не имею права нанести подданным моим великую обиду, убавив на одиннадцать дней календарь и тем самым лишив дней рождения или именин почти три миллиона душ. А то скажут потом, что это я по своему неслыханному тиранству убавила всем жизнь на одиннадцать дней. Скажут, непременно скажут, шельмы, что я и в Бога не верую…При дальнейшем ходе разговора я имел случай произнести с похвалою имя короля прусского. Императрице угодно было, чтобы я сообщил ей подробности моего с ним свидания, что я и выполнил. В это время зашла речь о празднестве, предположенном императрицею, но отложенном за дурною погодой, то-есть, об упомянутом уже мною турнире или каруселе, на который должны были собраться отличнейшие воины государства. Екатерина спросила меня, в обычаи-ли подобные праздники в моем отечестве. – Конечно, и тем более, что климат Венеции благоприятен для увеселений такого рода. Хорошие, ясные дни там столько же обыкновенны, как здесь редки, не смотря на то, что путешественники находят здешний год моложe, нежели во всех прочих местах.
После этого Казанове оставалось лишь почтительно склонить голову, а императрица величественно удалилась. Удалился и граф Панин, даже не удостоив Казанову каким-нибудь ободрительным жестом. Это было полное поражение, и оно надолго осталось занозой в сердце нашего просвещенного европейца. Казанова явно намеревался пробиться в фавориты Екатерины, но он вдруг обнаружил одно ужасное обстоятельство: в Санкт-Петербурге привечали лишь тех иностранцев, которые приезжали в Россию по приглашению.
Казанова потом написал: «В России уважительно относятся только к тем, кого нарочно пригласили. Тех, кто прибыл по своей охоте, ни во что не ставят. Может, они и правы».
Но Казанова не сдавался и вел настоящую охоту за императрицей. В результате в прямых отношениях с ней Казанова находился не более четырех или пяти раз, но зато он употребил целый год на изучение ее ума и характера, всматриваясь в то, что она делала. Казанова ни разу не наблюдал за Екатериной в то время, когда она вела совещания по государственным делам, ни тогда, когда она работала одна или с кем-либо из своих секретарей, но он раз сто ее видел на публичных выездах, в театре, на придворных приемах, на прогулках и т. д. И он всегда замечал на ее прекрасном и благородном лице отпечаток спокойствия духа и внутренней уверенности. Конечно, это могло быть следствием воспитания, но чтобы русская императрица всегда была в состоянии держаться этого великого принципа, она должна была обладать чрезвычайно редким умом и энергией – энергией, какой Казанова не встречал еще ни у одного правителя.
В своих воспоминаниях Казанова дает нам сравнение между Фридрихом II, которого он незадолго до того видел в Берлине, и Екатериной. И он констатировал, что доступ к императрице Екатерине и доступ к королю Пруссии были диаметрально противоположны. Казалось, Фридрих находил удовольствие в том, чтобы неожиданными вопросами приводить в смущение иностранца, добившегося чести вступить с ним в разговор. Этим он отнимал у своего собеседника смелость или задевал его самолюбие, так что нередко и сам мог быть введен в заблуждение. Екатерина же, всегда поощрявшая собеседника всеми внешними знаками благосклонности, могла только выиграть от этого. И получается, что Екатерина была проницательнее Фридриха. Согласно Казанове, если бы потомки вздумали оценить по достоинству заслуги Екатерины и Фридриха, то им пришлось бы признать, что Фридриха очень часто баловало счастье, тогда как этого вовсе нельзя сказать о Екатерине, для которой счастье, по-видимому, никогда ничего не делало. Богиня удачи Фортуна не может иметь влияния на тех, кто принимает меры против ее непостоянства, и из истории не видно, чтобы Екатерина Великая когда-либо воздвигала ей алтари.
Она ничего не делала иначе, как по политическому расчету, в котором наибольшая часть вероятностей была благоприятна для нее. До ее восшествия на престол в 1762 году вся Европа считала великими такие дела, которыми Екатерина пренебрегала или осуществить которые она могла бы без труда. С другой стороны, она доказала, что предприятия, которые та же Европа считала невозможными, в действительности были очень возможны, потому что она бралась за них и осуществляла их с большим успехом.
И Казанове пришлось оставить мечты покорить своим умом императрицу, которая сама во всем проявляла выдающийся ум. Екатерина Великая скончалась 17 ноября 1796 года.
Казанова пережил ее на два года. Узнав о смерти русской императрицы, он признал – Екатерина Великая оказалась единственной женщиной в его жизни, которая вообще никак не отреагировала на его чары.
…Летом в Петербурге можно знать о наступлении вечера только по заревому пушечному выстрелу; без того нельзя знать об этом наверно, ибо в летнюю пору ночи не бывает. В полночь вы можете читать письмо без свечки. Явление удивительное, не правда ли? Я согласен; но оно надоедает ужасно. Шутка плоха, когда она слишком длинна. Кто может равнодушно вынести безконечный день из целых семи недель?…..
Скажу несколько слов о небольшой поездке, которую я сделал в окрестностях Петербурга. Это было по случаю большого смотра пехотных войск, на котором присутствовал весь двор. Квартиры заранее были заняты для главнейших офицеров и придворных дам; а потому мудрено было достать себе удобное помещение на пространстве трех миль в окружности. Самая бедная деревушка в любом краю западной Европы есть чудо великолепия в сравнении с русскими селениями, состоящими сплошь из лачуг и хлевов, где нечистота является наименьшим неудобством. Поэтому я решился избрать убежищем свою карету, откуда и не выходил. В моем просторном и покойном дормезе я даже принимал визиты.
Крещенский парад Императрицы Екатерины II 1727 год.
Заира
Как-то раз, прогуливаясь в Екатерингофе со своим новым другом Степаном Степановичем Зиновьевым, будущим послом России в Испании, он увидел крестьянку изумительной красоты.
Она испугалась прилично одетых незнакомцев и убежала в избу. Мужчины вошли за ней следом. В темной горнице находились отец, мать и дочь. Девушка была как раз во вкусе Казановы: «Грудь ее еще наливалась, ей было всего тринадцать лет, и не было приметно явственных следов созревания. Бела, как снег, а черные волосы еще пущий блеск придавали белизне». Казанова переговорил с Зиновьевым, а тот перевел отцу: барин-иностранец хочет взять его дочь в услужение, с исполнением супружеских обязанностей. Отец почесал в затылке и ответил: – Сто рублев. – Почему так дорого? – За девство.